Повернувшись к нему спиной, я шагнула к двери.
Конечно, я не позволю его пытать. Не позволю и волоску упасть с его драгоценной головы, но ему об этом знать пока не стоит.
– Не торопитесь, маэра. Возможно, вам стоило бы посмотреть внимательнее?
Мои сомнения в том, что мальчишка шёл ко мне целенаправленно, только укреплялись.
– Думаешь, есть что рассматривать? – притворяясь ледяной и равнодушной, холодно роняла я нарочито жестокие слова. – Я видела лицо своего убийцы. Лицо неудачника, не способного достигнуть поставленной цели. Жалкое зрелище, если честно.
Я чувствовала, как ярость и боль буквально разрывают мальчишку пополам.
– Конечно, маэра, – процедил он. – Ваше желание уйти легко понять. У вас сегодня был трудный день. Вы похоронили любимого мужа. Теперь, наверное, торопитесь к любимым детям, нуждающимся в материнской ласке и поддержке?
Сердце сжалось. Его упрёки достигали цели.
Но мне нужно, чтобы он высказался до конца. Мне мало интуиции. Нужны факты.
– Вы же такая примерная жена и мать. Адская гончая короля.
– Не понимаю, – глянула я в его сторону, обернувшись, поверх плеча. – Тебе так важно успеть перед смертью сообщить мне весь набор банальностей? Я знаю всё, что обо мне говорят такие, как ты: демон, дура, стерва, рыжая лявра, королевская подстилка. Всё я это слышала тысячу раз от разных людей, произнесённое с различной степенью ненависти. Ты прав. День выдался слишком долгим и трудным, чтобы тратиться на это. Мне пора наверх, к моим детям.
– Твои дорогие детки привыкли к тому, чтобы мамочка утирала им на ночь носики?
Я видела, он из кожи лез, чтобы меня задеть.
И задевал.
Не словами. Тем, что стояло за ними.
Повернувшись к нему, я скрестила руки и со спокойной насмешливостью поглядела на него:
– Верно. А ты, наверное, совсем к другому привык. Что? У тебя не было мамочки, способной утереть носик на ночь?
Я откровенно его подначивала
И он купился.
Что делать? В шестнадцать лет какими бы крутыми мы себя не считали, все мы ещё немного дети. Обида и боль срывают с наших лиц маски, открывая их.
– Моя мать была тупая наглая шлюха, не сумевшая держать ноги вместе! Похотливая тварь, у которой достоинства, как у сучки во время течки. А когда пузо полезло на нос, всё, на что её хватило – бросить меня в приюте. Было бы честнее придушить. Но на это её хваленной храбрости не хватило. Она меня просто выкинула, чтобы я не усложнял ей жизнь.
Его слова ударили больнее, чем я думала.
Всё было не так.
То, что я годами чувствовала к Чеаррэ, никак нельзя было назвать похотью. Мой первенец родился в любви, которая закончилась плачевно, потому что обстоятельства были сильнее нас. Но история этой любви была по-своему красивой, хоть и горькой, как плоды калины.
Я никогда не отрекалась от своих чувств к Эллоиссенту.
Никакая угроза, даже самого сурового наказания, не могли заставить сделать меня это.
И пусть время и жизнь оставили лишь тлеющие головёшки от когда-то горячего костра, то, что связывало меня с твоим отцом, мальчик, было не похотью.
И уж тем более я никогда бы не отреклась бы от тебя. Я скорее дала бы разрубить себя по частям.
Чтобы вернуть тебя, я родила на свет наследников династии Дик*Кар*Сталов, практически сломав остатки того, что когда-то было мной. А потом благодаря Риану и Анэйро воскресла вновь, как Жар-Птица, из прогоревших углей.
Но я никогда не умела говорить о чувствах.
Любила всегда молча.
Сожалела – молча.
Раскаивалась – тоже молча.
Слова любви я могла говорить только моим детям.
Другим моим детям.
– Если так, то это очень грустно, мальчик. Твоему горькому детству можно посочувствовать. Но при чём здесь я?
– При чём здесь вы?!
Мальчишка был в такой ярости, что я имела наглость до сих пор ни о чём не догадаться, что я уже почти не сомневалась – если мои догадки верны, он сейчас всё выложит без обиняков. Сам.
– Потому что вы такая же, как она!
Я резко развернулась и наши взгляды вновь встретились:
– Убивая меня ты хотел убить бросившую тебя мать?
– Я хотел отомстить. Те, кто предаёт самых близких людей, не должны жить долго и счастливо. Они должны сдохнуть в муках. Желательно на людях. В назидания другим, чтобы другие могли воочию видеть волю Двуликих. Но, как вы правильно соизволили заметить, – развёл мальчишка руками, – у меня ничего не вышло. Я неудачник. Вы хотели правду? Вот она. А теперь приводите ваших палачей. И избавьте от лекций о нравственности и морали, о которых вы сами знаете не больше моего. Как я уже говорил – жить долго и счастливо не моя мечта.
– Да. Я поняла. Твоя мечта убить свою мать. А потом уйти красиво в закат.
Голос мой дрогнул.
Мальчишка вскинул невыносимо зелёные глаза, вонзая в лицо взгляд, словно клыки.
Несколько секунд мы молча глядели друг на друга.
Он первым опустил ресницы.
Подойдя к двери, я несколько раз ударила по ней ладонью, давая стражникам знак отворить.
Пока я шла по тёмному коридору, мне казалось, что без того низкий потолок вот-вот упадёт. А пол под ногами ходил ходуном, будто палуба корабля.
– Ваше величество, – шагнула навстречу Марайя.
Я подняла ладонь, приказывая остановиться, ни подходить, ни трогать меня.
– Оставьте меня. Оставьте все.
Мир встал на дыбы. Небо обрушилось. И алые языки пламени пробивались из самой Бездны, причиняя невыносимую боль.
Мой первенец жив, но мой сын презирает и ненавидит меня до такой степени, что готов был умереть сам, лишь бы убить меня.
Он подставился под удар, из-под которого вытащить его будет совсем не просто.
Потому что существует второй мой сын, чудовище похуже первого – Риан.
Мой сын, будущий король Фиара, на чью с детства железную волю воздействовать было весьма непросто. Даже нам, его родителям.
Как рассказать Риану о Лейриане? Он слишком юн. Он не поймёт.
Как вытащить Лейриана из петли и снова не потерять его?
Как завоевать если не его любовь, так хотя бы прощение?
И всё же, несмотря на всё это рефреном шла мысль: Лейриан жив. И я знаю, где он.
Я знаю, кто он.
– Ваше величество?..
– Я хочу побыть одна. Никого ко мне не пускайте, – приказала я стражникам, охраняющим мои покои.
С чувством глубокого облегчения я услышала, как закрываются двери, отрезая от мира, оставляя в столь желанном одиночестве.
Но не успела я сделать и шага по своим покоям, как поняла, что я здесь не одна.
Ветер. Он был повсюду.
Врывался в распахнутое окно, порывистый и штормовой.
Раздувал белые занавески, разбрасывая их по комнате, как широкие крылья экзотических птиц.
Я медленно двинулась к кровати.
Опущенные занавесы балдахина были как поднятые паруса корабля, готового сорваться с места и унести далеко-далеко.
Пахло озоном и чужеродной магией.
Я сама не заметила, что почти перестала дышать.
Нет, не от страха. От предвкушения чего-то одновременно и чудесного, и ужасного.
Сердце замедлило ход.
Время грозило остановиться.
Что-то темнело там, за белыми пышными фестонами ткани.
Что-то грозное, как тень, гибкое, сильное.
Рывком я раздвинула покровы балдахина, да так и застыла в раскинутыми в сторону руками.
Из глубины белых простыней, грубы подушек и одеял, блеснули раскосые кошачьи глаза.
Чёрная гибкая тень поднялась, словно перед прыжком.
Тень, похожая на тёмное облако, промелькнула – то ли была, то ли нет?
Скорчилась, потом разрослась и…
На моей кровати всё с той же кошачьей вальяжностью растянулась мускулистая, сильная, обнаженная, как в день своего сотворения, фигура.
Чёрные косы, словно ночь, раскидались вокруг демонического лица, сложенного из острых черт под неправильным углом, но при этом обладающие магнетической привлекательностью.
Глаза, отливающие зелёным огнём.
Губы, в полумраке не кроваво-красные, а вызывающе чёрные, раздвинулись, роняя слова, смысл которых не достигал моего сознания.
