Прежде, чем умереть (СИ) - Мичурин Артём Александрович

— Сварка совсем свежая, — заметил «невзначай» кондуктор. — Наверное, недёшево влетел такой обвес?

— С одним «Кордом» пришлось расстаться.

— Ясно, — кондуктор замолчал, а потом продолжил, обращаясь в сторону кабины: — Знакомое лицо. Мы прежде не встречались?

— Вряд ли, — ответил Ветерок. — Я не здешний.

— Хм... Заглянем-ка в кузов.

— Если это необходимо, — пробубнил явно надеявшийся избежать досмотра наивный лейтенант. — Прошу.

Кондуктор лихо, с явным знанием дела забрался в наш мобильный госпиталь для жертв страшных последствий резкого торможения, и, разумеется, наступил на Квазимоду. Да, я мог бы засунуть его куда-нибудь под пулемёт, или даже в ящик, но зачем брать на себя функции не по чину, когда рядом такой командир.

— Бля!!! — в совсем не свойственной для своей нордической внешности манере вскрикнул кондуктор и отпрянул, схватившись за пистолет. — Это что ещё за тварь?!

Да, я мог бы задвинуть в меру правдоподобную историю о доброй неразумной зверушке с обманчиво пугающей личиной, которую мы спасли и пригрели в качестве талисмана, но зачем, когда рядом такой командир.

— Это.. — залез Павлов следом и оттеснил не на шутку взволнованного Квазимоду к борту. — Это так, прибился по дороге, он безобидный, напугался просто. Всё-всё, успокойся, — присел лейтенант и потрепал Квазимоду по голове, — этот человек не обидит тебя, он хочет только осмотреться.

Квазимода действительно угомонился и согласно взвизгнул.

— Он ещё и разумный, — выдохнул кондуктор и жутковато захихикал, прикрывая рот ладонью. — Ух, прямо вишенка на торте из говна. Думаю, нам есть, что обсудить.

— Сколько? — с трудом отказал я себе в удовольствии понаблюдать за неловкой беседой лейтенанта с этим алчным прихвостнем хищнического капитализма.

— Тридцать, золотом.

— За что?! — бездарно попытался изобразить удивление Павлов. — Это всего лишь маленький калека!

— Вы правы, — сплюнул кондуктор. — Пусть будет тридцать пять.

— Но...

— Заткнись, — не смог я выдержать субординацию. — Выгребайте, что есть.

Вывернув последнюю подкладку, мы набрали в общей сложности на тридцать две монеты в золотом эквиваленте.

— Годится, — нехотя, будто делая великое одолжение, ссыпал кондуктор мзду себе в подсумок. — Эти четыре калаша и восемь магазинов беру как плату за проезд. Сань, прими, — свесил он за борт экспроприированное имущество, после чего открыл планшет, вырвал оттуда картонный прямоугольник с печатью и протянул его Павлову: — Спасибо, что воспользовались услугами нашей логистической компании. Сбор и прослушивание инструктажа в шесть тридцать утра. Ровно в семь колонна выдвигается. Опоздавших не ждём, плату за проезд не возвращаем. Всего доброго.

Глава 29

Нужно работать над собой, никогда не останавливаться на достигнутом, стремиться к идеалу — только это спасёт от деградации. Сука, как же отвратительно. Чувствую себя ничтожеством, жалким рабом... Нет, не совести, она похоронена и отпета мёртвыми соловьями в Арзамасе многие годы тому назад. Но метастазы этой тлетворной дряни остались, глубоко сидят, их не намотаешь на кулак, не выдерешь с корнем, они как непроходящий гнойный нарыв, который, даже засохнув на поверхности, не лишается очага внутри и вскрывается от неловкого прикосновения. Имя ему — вина. Обычно этот гнойник удаётся нейтрализовать такими прекрасными легкодоступными средствами первой помощи, как злоба, обвинение, отрицание и незаменимый похуизм, но только не сейчас. Ни одно из проверенных временем лекарств не справлялось, наглухо блокируемое самобичеванием моих простодушных компаньонов. Оставалось лишь одно — принять горькую пилюлю признания. Раньше мне ни разу не доводилось прибегать к столь радикальным методам терапии, и я даже отдалённо не представлял последствий. Да что уж там, мне было страшно, первобытный ужас охватывал всё моё существо при одной только мысли о чистосердечном признании. Нет-нет, должен быть более щадящий способ. В конце концов, всегда есть время — оно вылечит от чего угодно.

— Ладно, не спорю, — легко сдался Павлов под натиском аргументации Стаса, — это было безрассудно. И да, это слишком дорого нам обошлось. Но теперь уже нет необходимости от него избавляться.

Квазимода округлил глаза в немой мольбе, таращась на Станислава, требующего незамедлительного увольнения богомерзкого мутанта из наших сплочённых рядов.

— Ну конечно, нет, до следующей херни. Если он тебе так нужен, научи его шкериться получше.

— Да будет вам спорить, — тяжело вздохнул Ветерок, крутя в руках патрон. — Понятно же, что не из-за мальца вас... нас обобрали как липку. Узнал он меня, как только заявился, так сразу и узнал. У этих паскуд глаз намётан. Ладно, чего уж там, был должен двадцать, теперь — пятьдесят два. Отработаю. И спасибо, что не сдали. Опять.

О, как же это трогательно. И разве можно остаться в стороне, когда каждый норовит взять на себя ответственность за косяки?

— Слушайте, — начал я, скрепя сердце, — х**ня случается, без неё никуда. Но — вашу ж мать! — как можно так обосраться?! Павлов, да, твоё — сука — благородие, кто обещал присматривать за этим выблядком? А ведь я предупреждал, что от него будут проблемы. Но нет, схуя ли верить мне на слово, что я вообще знаю, чего не знает целый командир! И вот результат! Саня, эх Саня-Саня, о тебе-то я был лучшего мнения. Ну соображаешь ведь, что рожа у тебя приметная. Ну так сделай с ней чего-нибудь, бороду отпусти, усы хотя бы. А ты что? Поглядите только, до синевы, бля, выбрился! А потом удивляется, что признали его. На лбу себе ещё ценник нарисуй! А по итогу мы из-за вашего долбоебизма, — указал я на двух добровольцев обличающим жестом, — остались с голой жопой!

— А чего это ты так развозмущался? — пришёл единственному не пристыженному мною товарищу в голову совершенно лишний вопрос. — Не ты ли сразу согласился тридцать пять золотых отвалить? — каверзно прищурился Станислав. — Схера ли, кстати? Могли бы и соло прокатиться за такую-то цену. Ан нет, сразу карманы вывернул.

— Не люблю торговаться с теми, кто только повышает. У тебя возражения имеются?

— А может и имеются, — подошёл он почти вплотную и глянул с вызовом. — Ты чего-то не договариваешь. С какой стати этот мудак до нашего грузовика доебался, почему про ремонт расспрашивал?

— Мне почём знать?

— А не потому ли, что кое-кто тут дня прожить не может, чтобы не замочить кого-нибудь под настроение?

— Давай-ка с больной головы на здоровую не переваливай. Я тут вообще единственный, кто о казне радеет. Я, между прочим, свои кровные на общее дело отдал, и побольше любого из вас нищебродов. Кстати, — кивнул я Павлову, — не забудь возместить по возвращении. И что же я получаю за все заслуги? Да только лютую неблагодарность и пустые обвинения. Знаешь, Станислав, в следующий раз я крепко подумаю, прежде чем приходить на выручку, жертвуя собственными корыстными интересами.

— Можно подумать, ты меньше остальных в успехе дела заинтересован. Прям меценат, поглядите на него, одолжение оказывает. Да я скорее в непорочность кабацкой шлюхи поверю, чем в твои благие помыслы. И не тяни на себя одеяло, прикидываясь благодетелем. Здесь командует лейтенант. А ты — обычный наёмник. Знай своё место.

Вот же мудак! Неужто думает, я опять в кирасу суну?

— Ох, дружище Станислав, — поставил я правую ногу на ящик и облокотился о колено, чтобы рукоять засапожника была поближе к ладони, — до чего же ты, сука, лицемер. Ведь на голубом глазу заливал, что нету у тебя ни единой мутации, а погляди ж ты какой язычище длинный, за зубами совсем не держится — явное отклонение. Но ничего, не переживай, это легко исправить.

— Ну всё, прекращайте, — пробурчал лейтенант с куда меньшей уверенностью в голосе, нежели раньше. — Только замяли и опять в бутылку лезете оба. Кол, иди в кабину, от греха подальше. Пожалуйста.