Год 1985. Ваше слово, товарищ Романов (СИ) - Михайловский Александр Борисович

— Так это истинная уверенность или ложная? — с серьезным видом спросил Сеймур Херш.

— Ложная, — ответил я, — но сути дела это не меняет, потому что в голове у шизофреника или религиозного фанатика все его идеи обладают неопровержимой истинностью, и убедить его в обратном невозможно. А ваши тайные и явные владыки, что стоят за спиной у мистера Рейгана, желают раздела богатств, накопленных на советской половине мира, отжима в свою пользу рынков сбыта и источников сырья и ликвидации геополитического оппонента, а потому подталкивают своего протеже к самым радикальным действиям. И когда эта цель будет достигнута, и с лика Земли исчезнет сообщество государств, называющих себя социалистическими, а вся их территория станет доступной для хищнического разграбления, то для элит, обретших мировое господство, отпадет и надобность в массовом западном среднем классе. Всемогущество коллективного Запада обернется медленным, почти незаметным, процессом перехода общества в постиндустриальное, а потом и в постгуманистическое состояние, который громко назовут «Концом истории». Постепенно нищающие широкие народные массы (Маркс называл этот процесс пауперизацией) станут рудиментом прошедшей эпохи, кормить который слишком дорого и ненужно, а значит, надо решать задачу по его элиминации. Это я опять же говорю вам как выходец из первой четверти двадцать первого века, воочию наблюдавший начало процесса добровольного самоубийства человечества. Сушеных мучных червей и сверчков на обед еще не пробовали? Ешьте и не ворчите — ведь их белок получается в несколько раз дешевле говяжьего. А потом, когда такие новации станут обыденностью, следует ожидать перехода к такой общественной формации, что даже Гиммлер с Геббельсом будут удивленно спрашивать из ада: «А что, господа американские плутократы, нам так тоже можно было?».

— Да, мистер Сергий, — удивленно произнес мой собеседник, — в сказанное вами верится с трудом… Однако человек, которого я премного уважаю, сказал, что вы никогда не лжете и даже не преувеличиваете. Хотя я представлял себе будущее Америки гораздо более счастливым.

— Собственно, последняя фаза — это только экстраполяция существовавших в мое время политических процессов, — сказал я. — Пока на коллективном Западе готовили человечеству всеобщий холокост (ведь добровольное самоубийство — дело небыстрое), Россия оправилась от разгрома и поднялась с колен, да и коммунистический Китай пережил определенные трансформации и превратился в первую промышленную державу мира. Судя по сведениям, которые я имею из времен на шесть лет старше моих собственных, борьба там идет на самом крайнем рубеже; Америка со всеми своими сателлитами поражена всеобщим безумием, и лишь немногие понимают, что идут прямо в ад. А если обстановка чуть обострится, случится Третья Мировая Война, в ходе которой сражавшиеся за правое дело попадут в рай, а все остальные просто сдохнут. Я и спешу туда, отвращая миры от гибельных путей и раздавая удары направо и налево, потому что как раз там мой дом и моя Родина, что находится в опасности. Доведите эту мысль до тех, кто будет вас читать. Лишнего времени у меня нет, так что церемониться с теми, кто будет мешать мне выполнить поставленную Патроном задачу, я не стану. Сотру в прах и скажу, что так и было, зато всем, кто встанет на мою сторону, обещаю свою помощь и содействие. Dixi! Я так сказал!

Тысяча шестидесятый день в мире Содома, утро, Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости

Анна Сергеевна Струмилина, маг разума и главная вытирательница сопливых носов

Я родилась в тот период, когда Советский Союз доживал свои последние месяцы. Но люди не знали об этом, не знали, что скоро всем их мечтам и надеждам придет конец. О том периоде я знаю в основном из рассказов мамы, ну и немного из книг. Мама ностальгировала по советскому прошлому. Хранила старые журналы… Они пожелтевшей стопкой лежали на нижних полках книжного шкафа, вместе с фотоальбомами, и были всегда доступны мне. Я листала их, разглядывая картинки… Ну а потом, пойдя в школу, стала и читать, и меня это чрезвычайно захватывало.

В девяностые я уже вполне осознавала действительность, и хорошо ощущала атмосферу потерянности и разочарования, что охватила всю территорию некогда большой и дружной страны. Да и нищету испытать пришлось — тогда очень многие разом лишились работы, а кто не лишился, стал получать зарплату с большой задержкой, и часто не деньгами, а какими-то продуктами. Тревожность висела в воздухе, подпитываемая ночными пьяными криками во дворе, рассказами о бандитах, криминальными сводками по телевизору. Конечно мы, дети, не могли в полной мере почувствовать ужас того времени, ибо детство всегда прекрасно, но все же запомнилось многое такое, что уже впоследствии заставляло меня задуматься о том, как же приходилось выкручиваться нашим родителям, чтобы обеспечивать семье сносное существование.

Да, времечко было лихое… И когда я, маленькая, принималась листать эти старые пожелтевшие журналы, то передо мной восставал совершенно иной мир, казавшийся мне чудесным… Там много писалось о дружбе. О дружбе стран и народов. О том, что все люди хотят мира. О том, что «наша страна» — тот сказочный Советский Союз — идет курсом побед и свершений. Там были картинки и фотографии, и я любила их рассматривать, с горечью понимая, что сейчас все не так. А почему «не так», я себе объяснить не могла. Вроде и войны никакой не было, а отчего-то окружающие меня люди были не похожи на героев статей и рассказов из этих советских журналов. И уж тем более действительность была не похожа на ту, журнальную. Словно сейчас это был совсем другой мир.

Именно из тех советских журналов я и узнала впервые о Саманте Смит. Увидела ее фотографии… И она, девочка-миротворец, с этой своей милой, такой открытой и искренней улыбкой, надолго запала мне в душу. Я хотела знать о ней больше, и просила маму рассказать мне то, что ей известно.

«Какая это была чудесная девочка! — говорила мама. — Такая простая, не кривляка, умненькая. Ее имя было у всех на устах. Она показала народам Америки и Советского Союза, что мы не враги друг другу, что у нас много общего, что нам нечего делить и мы можем быть друзьями».

«А сейчас? Что с ней сейчас?» — спрашивал я, уже предчувствуя что-то нехорошее, ибо детская моя логика подсказывала, что такая, как Саманта, даже став взрослой, не могла просто взять и бросить свое дело, которым заслужила любовь миллионов, и сейчас была бы довольно известна.

И все же для меня стало потрясением, когда я узнала, что девочка-миротворец вместе с отцом погибла в авиакатастрофе. Я не хотела в это верить. Такого просто быть не могло! Почему именно Саманта⁈ Почему такая несправедливость⁈ Это что же будет, если все хорошие люди, и тем более дети, будут вот так бессмысленно погибать, не успев свершить еще многого такого, что сделало бы счастливыми всех людей?

Уже будучи взрослой, я натыкалась на разные публикации о той авиакатастрофе. По правде говоря, мелькала у меня догадка, что гибель Саманты была подстроена. Но я тут же отметала ее: как можно убить ребенка? Нет, такого не может быть. Я гнала прочь мысль о чьей-то злонамеренности, боясь утратить тот образ мыслей, который принято называть «верой в человечество». Но при этом часто задумывалась: а была ли Саманта опасна для кого-то? Увы, набираясь жизненной мудрости, я приходила к выводу, что да, была. Никто, очевидно, не ожидал, что благодаря своей исключительной харизме (так это обычно называют, но я предпочитаю говорить «Божья искра») она будет способна за короткий миг разрушить заботливо насаждаемые стереотипы, нужные тем, кто жаждал представить Советский Союз в образе Империи Зла. Так что все больше я убеждалась, что Саманту просто «убрали», хотя и не находила информации, доказывающей это. Были какие-то расследования, высказывались догадки… Но, видимо, следы были заметены очень хорошо, как умеют это прислуживающие Золотому Тельцу американские бездушные политиканы — истинные враги рода человеческого. Одно из расследований повергло меня в дрожь. Там были опубликованы записи с «черного ящика», запечатлевшие голоса обреченных людей в том самолете. «Нет, нет! — кричала Саманта.– За что⁈ Милый Боженька, я же хорошая!». Это были последние ее слова. Так погибла смелая девочка, несущая в мир абсолютное добро. Я потом долго представляла себе эти ее последние секунды — этот ужас, безысходность… И холодные мурашки бежали по моей коже.