белым, как три дня назад.
Арра взбодрила его. Юноша набрал полную пригоршню снега, с силой растер
им лицо, слизал с ладони остатки и вновь двинулся на юго-восток.
Через час, торжествуя, он вышел к берегу неширокого ручья - впереди, в
начавшей мутнеть дали, черно-серой стекой высились очертания могучих
деревьев; он преодолел смертельную ледяную пустыню, и теперь его ждал путь
через тайгу. Юноша почти бегом спустился к затянутой льдом речке и, спеша и
не пробуя перед собой лед, двинулся к манившему его призраку леса. Впереди
было топливо, а может быть, еще и пища. Царство ветров, белая пустота
остались за спиной, теперь ему казалось, что с усталых плеч свалилась тяжкая
ноша. Рифленые подошвы сапог заскользили по слегка подтаявшему льду, но
путник не обратил на это внимания, близкий призрак спасения придал ему сил.
Покатый берег ручья, кое-где поросший еще редким кустарником, был близко,
совсем, близко: в это мгновение правая нога юноши за что-то зацепилась, он
почувствовал, что теряет равновесие, и лед под ним, скрежеща и протестуя,
разошелся... нога по бедро ушла в ледяную воду. Юноша закричал. Его крик был
слабым, как стон умирающего. Он лег на лед и принялся, извиваясь,
вытаскивать начавшую неметь ногу. Он напряг все свои силы, рванулся и с
ужасом увидел, как ныряет в полынью выпавший из кармана компас...
Задыхаясь, падая и поднимаясь вновь, бежал он к лесу. Когда его грудь с
треском взломала кустарник опушки, юноша медленно повалился на землю. Он
лежал, пытаясь хоть как-то восстановить сбитое дыхание и понимая, что, если
сейчас - вот прямо сейчас он не поднимется и не разведет огонь, встать ему
уже не суждено, С протяжным стоном юноша поднялся на ноги и принялся ломать
сучья для костра. Острым клинком он срубил несколько тонких веток, кое-как
поломал их об колено, но тут силы вновь оставили его. Он опустился на мягкий
влажный снег. Из его груди с хрипом вырывались прозрачные облачка пара.
Кресало воспламенило бумагу, но влажное дерево долго не хотело
разгораться - измученный беглец решил уже, что развести спасительный костер
ему так и не удастся. Все же, изведя несколько драгоценных клочков бумаги,
он добился того, что над самыми тонкими веточками появились сперва робкие,
затем все более густые струйки дыма. Он был спасен.
2
- Мы так толком и не познакомились, майор. Я знаю о вас только то, что
ваша фамилия, кажется, Огоневский и вы - из отделения общей хирургии.
- Огоновский, можно просто Андрей. Да-да, именно так, в славянской
транскрипции. Так меня нарек почтеннейший папаша, а я вот мучаюсь: всяк
норовит поименовать меня Эндрю, а я обижаюсь.
В не очень-то просторном отсеке управления шестым грантауэром левого
борта их было двое: кадровый флотский капитан-артиллерист и майор с жезлами
Эскулапа в петлицах, поставленный сюда после того, как в сражении погибла
добрая половина комендоров. Большинство из тех, кто уцелел, старший офицер
направил на более важные посты - кого в моторный, кого в жизнеобеспечение, а
в отсеки башен уселись врачи, способные управлять аппаратурой наведения.
Кэпу Харперу, по идее, следовало бы находиться в другом месте, но он
изрядно обгорел в "лунке" возле кормы, плохо двигался, страшно матерился,
поэтому его сунули сюда, а напарником выделили мрачноватого черноглазого
хирурга с несколькими загадочными шрамами на физиономии. В процессе бегства,
когда их башня едва не раскалилась от сотен залпов, хирург показал себя если
не слишком умелым, то по крайней мере упорным канониром, но, конечно,
поговорить им толком не удалось. Почти десять часов "Парацельс",
прикрываемый истерически-яростным огнем "Шеера" и "Сакса", уходил от
проклятых Эсис, и все это время в отсеке звучали лишь короткие отрывистые
команды Сола Харпера. Огоновский так и не произнес ни слова.
- А я - Соломон, - не очень решительно произнес Харпер.
Хирург был старше его лет на десять и почему-то внушал канониру странное,
чуть ли не сыновнее почтение.
- Я знаю, Сол, - отозвался Огоновский, вдруг осветив лицо короткой
белозубой улыбкой. - Вентиляция вроде дует, не так ли? Попробую-ка я поддать
ей чертей - что-то курить смертельно хочется. Вы, кстати, курите?
Огоновский выбрался из своего кресла, с видимым наслаждением размял
измученную за много часов спину и потянулся к пульту фильтро-вентиляционной
системы. Шипение под потолком усилилось, и своими обожженными легкими Харпер
сразу ощутил, как потек по отсеку приятный холодок прошедшего через фильтры
воздуха. Сложный металло-пластиковый аромат, давно уже ставший ему
привычным, окрасился новыми тонами - откуда-то слабо запахло гарью. Вспомнив
про ноги, Харпер тихо выругался.
- Болит? - сочувственно поинтересовался Огоновский. - Могу кольнуть, тут
что-то есть в аптечке. Будете курить?
- Я не курю, - улыбнулся Харпер. - У нас на Кас-сандане не очень-то
принято. А ноги, в общем-то, не болят, спасибо... так, просто вспомнил, черт
бы их взял.
- Не переживайте, вы будете ходить, как новенький. Дней пять, я думаю, и
все придет в порядок.
- Хотелось бы... Вы, кстати, кадровый? Я пришел на эту посудину уже после
начала всей этой катавасии и не успел, конечно, познакомиться со всеми.
- Да нет, Сол. Я, кажется, пришел даже позже вас. Призвали-то меня в
первые дни, но сперва я ходил на "Моргане-8", потом его спалили, я кое-как
выкарабкался, нас сняли с Ламина, я отлежался в санатории для тех, кто
слегка чокнулся, и получил, наконец, направление сюда.
- В санатории?! - ужаснулся Харпер. - Что вы имеете в виду?
- Да так, - хохотнул в ответ Огоновский, - заведение такое - специально
для резервистов, переживших боевой стресс. Обычно там отдыхают недели две,
но некоторые, знаете ли, остаются навсегда: тишь, птички поют. Но у меня
нервы крепкие, и меня турнули почти сразу, даже отоспаться толком не дали.
Поглядели в досье - и все, пошел, пошел... крестик в погон сунули, по
резерву-то я был капитаном.
- Но как же вы в резерве дослужились до капитана?
- А-а, это долгая история. Впрочем, делать нам пока нечего, так что могу
и рассказать. Понимаете, после орегонского медкорпуса у меня не очень
заладилась карьера. То есть предложения, конечно, были, но ни одно меня не
устраивало - работать ординатором и скучно, и не особо прибыльно. Полгода я
поболтался туда-сюда, а тут меня вызвали и предложили поступить во флот на
трехгодичный контракт. К тому моменту у меня почти закончились деньги, ну, я
подумал - а почему бы и нет, потом льготы всякие и тому подобное, да и
согласился. Ну, оттарахтел это я контракт, надумал увольняться. Зовет меня
кадровик и начинает, как положено, предлагать: и то, и се... вроде и клиники
неплохие, да что-то опять мне скучно. В конце концов он уж взопрел - знаете,
ведь по закону он должен устроить меня на приличное местечко - и предлагает:
ну, тогда вступайте в государственный корпус здравоохранения развивающихся
миров. Жалованье там бешеное, страховки по высшему разряду, и главное -
четыре пятилетних контракта - и пожалуйста, пожизненный пенсион. Я, конечно,
не знал тогда, что там мало кто выдерживает до второго контракта...
- У-уу, - восхитился Харпер, - так это, значит, все эти дикие планеты,
да?
- Дикие - это мягко сказано. Я попал на Оксдэм. Это старая планета, ее
заселили сразу после Распада, и всю дорогу там происходили всяческие чудеса.
Цивилизацией практически не пахнет, нравы веселые, да еще и
