– Не… – Федин сосед понуро глядел в пол. – Мне мама не разрешала… И тётя Арабелла…
– Арабелла? Ух ты! Имя-то какое! – искренне восхитился Фёдор.
– Ну… да. Они хорошие, очень. Только ничего мне не разрешали. Я потому и не умею. Ни в поход, ни палатку там, ни костёр под дождём, как Монтигомо Ястребиный Коготь… [30]
– Да не бойся ты! Мне вот Константин Сергеевич очень показался, научит!
– Да-а, он хороший, – согласился Петя, подумав. – Только строгий.
– Строгий – это и хорошо! Всяким… задирам дороги не будет!
– Если бы, – вздохнул Петя.
Дверь резко, без стука, распахнулась; на пороге возникли здоровенный Воротников, как-то оказавшийся с ним вместе Костя Нифонтов и ещё один мальчишка, на вид – обыкновенный, какой-то даже весь… усреднённый.
Среднего роста, не толстый и не тонкий. Лицо не круглое и не вытянутое, не пухлое, но и не сухое. Всё в нём было какое-то серединка на половинку, без особых примет, но взгляд Феде не понравился – пронизывающий, острый, оценивающий.
– Эй! Которые Солонов и Ниткин! – зычно гаркнул Воротников. – А ну выходи! Начальство зовёт! Хорош валяться! Дальше по корпусу идти велено!
– Спасибо, – вежливо сказал Петя. – Спасибо, мальчики.
Фёдор только и смог, что с отчаянием хлопнуть себя по лбу.
– Мальчики! Уа-ха-ха! – загоготал Воротников. – Цилечка какая, а?!
Федя не знал, что такое «цилечка», но явно что-то не сильно хорошее.
– Воротников, так? – двинулся он вперёд, и Петя сразу же укрылся у него за плечом. – Чего тебе надо-то? Чего пристал? Тебя нас позвать велели, так? Ну ты и позвал. Теперь иди других зови.
Воротников задвигал челюстью, зашевелил плечами, полез на Фёдора.
– Слышь, ты…
– Оставь его, Сева, – вдруг с ленцой проговорил «со всех сторон средний» мальчишка. Голос у него был тоже средний, никакой. – Потом разберёмся. Негоже приказы начальства с самого начала через ногу кидать, – и ухмыльнулся.
– Точно! – сразу же поддакнул и Нифонтов. – Начальство, оно такое… уж я-то знаю, Лёва. Моего папку…
– Именно, – ободряюще сказал мальчик по имени Лёва и даже положил Косте руку на плечо. – Пошли. Пусть эти опаздывают, если хотят.
Троица вывалилась в коридор; Воротников, само собой, бахнул дверью на прощанье.
Петя жалобно вздохнул.
– Побьёт. Как есть побьёт…
– Да не ной ты раньше времени! Мы его сами побьём!
– Угу-у, а ка-ак…
– Как, да кудак, да подать его сюдак! Придумаем. Пошли, и впрямь нечего опаздывать!
* * *
Подполковник их действительно ждал. Первое отделение дружно затопало следом за ним на второй этаж, где были классы.
Сперва Фёдор не ожидал тут ничего интересного – ну что такого может быть в классных комнатах, кроме парт, учительской кафедры ну и каких-нибудь глобусов-карт-чучел?
Разве что скелет. Вот, помнится, в прошлом году в Елисаветинске они позаимствовали (с возвратом, понятное дело) в кабинете естествознания самый настоящий череп, запихнули внутрь огарок свечи, зажгли; а потом ка-ак подняли на палке над живой изгородью вечером, когда из женской гимназии девчонки расходились после какого-то их клуба.
Ох и было же визгу!.. Девчонки аж сумки с книжками побросали, улепётывая. Разговоры о призраках и мертвецах потом несколько месяцев ходили, а старшие сёстры наотрез отказывались возвращаться домой с занятий одни.
До сих пор вспомнить приятно.
Но тут и классы оказались совершенно не такие.
Во-первых, парты там стояли не рядами, а широким полукругом и лишь в три ряда, так что никакой «камчатки», прибежища двоечников и второгодников, не получалось.
Во-вторых, первый же класс, куда их привёл подполковник, именовался «Оружейнымъ № 1», и по стенам развешаны были самые настоящие винтовки с пулемётами – иные целиком, иные в разрезе; висели схемы, как надо заряжать, как целиться, всё такое.
Кто-то из кадет немедленно заспорил, какая из винтовок старая «Бердана номер два», а какая – новая Мосина; которая – «пибоди-мартини», которая – «арисака» и которые – «манлихер» со «спрингфилдом».
Фёдор только ухмыльнулся. Сам бы он перечислил их зажмурившись, на ощупь; 3-я Елисаветинская военная гимназия была жутковатым местом, где постоянно ходишь с фингалами, но зато военное дело там преподавал старый одноногий штабс-капитан Максимович, заставлявший воспитанников и впрямь распознавать оружие, завязав глаза.
Здесь вкусно пахло ружейной смазкой, добрым железом и совсем чуть-чуть – порохом, словно развешанные на стенах винтовки напоминали: «Мы тут хоть и на покое, а коль понадобится – ещё постреляем!..»
Да и сами парты были другими – шире, выше, так, что удобно что-то делать, стоя возле них, а не только сидя.
– Да-да, – с улыбкой сообщил кадетам Константин Сергеевич, – здесь мы и будем заниматься. И не когда-нибудь в старших возрастах, а прямо завтра. Не откладывая.
На следующих дверях значилось «Физическій кабинетъ», и он куда более походил на лабораторию загадочного учёного из романов Жюля Верна, чем на классную комнату.
Всё вокруг было опутано какими-то проводами; на мраморных щитах размещались рубильники и рукояти, каких не постыдился бы и новейший линкор; в простенках высились странные аппараты, сверкая начищенной бронзой, а учительский стол выглядел удивительной крепостью, вооружённой устройствами, к которым так и напрашивалось название «лучи смерти».
– Преподаватель физики и химии Илья Андреевич Положинцев, прошу любить и жаловать, господа кадеты.
В голосе подполковника слышалось искреннее уважение.
Сам Илья Андреевич возник, словно сказочный дух, откуда-то из сплетения проводов, из-за громоздких аппаратов. Был он немолод, тщательно выбрит, совершенно лыс; в положенном по чину вицмундире с петлицами гражданского служащего.
– Здравия желаю, господа кадеты, – пророкотал Илья Андреевич.
Взгляд у него был сильный, жёсткий такой. Почти что свирепый. Ох, подумал Федя, такой контрольными замучает… И вообще, что это за странное «здравия желаю»? Так к старшим по чину обращаются…
А вот Петя Ниткин, похоже, думал совершенно иначе.
Рука его тотчас взлетела вверх.
– У вас вопрос, господин кадет? – Хозяин кабинета явно обрадовался. – Вот так вот сразу, с места в карьер? Похвально, похвально!
– Да! – заволновался Петя. – Скажите, а вон то устройство, в углу, неужели это… осциллоскоп?
Кадеты уставились на Петю в немом изумлении. Слово «осциллоскоп» они явно слышали впервые, как, впрочем, и Федя Солонов.
Кажется, удивился и сам подполковник Аристов.
– О! – Илья Андреевич широко улыбнулся, но вот глаза у него остались какие-то странные, внушающие Фёдору прежний страх. – Господин кадет демонстрирует отменные познания! Вы совершенно правы. Это и в самом деле осциллоскоп, иначе именуемый осциллографом. У нас, изволите ли видеть, последняя модель, светолучевой осциллограф Дадделла, с кинескопом Брауна и устройством горизонтальной развёртки Зеннека. Это, господа кадеты, позволяет нам видеть амплитудные и временные параметры электрического сигнала, да-да, видеть вот так же точно, как вы видите, скажем, вашего покорного слугу!..
Две Мишени за спиной Феди деликатно кашлянул.
– Прошу прощения, Константин Сергеевич, прошу прощения, – тотчас принялся извиняться хозяин кабинета. – Всегда рад, знаете ли, видеть новичка, так хорошо знакомого с предметом!..
– Да, уже торжественная часть скоро, а мы ещё далеко не все классы видели, – тоже извиняющимся тоном сказал подполковник. – Впрочем, следующая-то как раз тоже ваша епархия, химическая!
– Ну, не совсем моя, – заметил Илья Андреевич. – Я только помогаю господину Шубникову, замещаю иногда. Иван Михайлович сам отличный химик.
По виду Аристова Федя подумал, что Две Мишени с этим не очень согласен.
– Вот физика – да! Тут я, так сказать, самодержавный властелин, – и господин Положинцев ухмыльнулся.
