Раны на шее самые паршивые. Кожа тонкая, мышц – почти нет, несущие жизнь артерии на поверхности.
А тигриные когти мощные и острые.
Я замерла, стараясь не выказывать ни тени страха, что испытывала.
Спокойно глядела в глаза зверю.
– И что ты хочешь этим доказать? – тихо спросила я.
– Ты забываешь, с кем говоришь! Или думаешь, твой статус, твоя стража или твоя корона спасут твою жалкую жизнь, если я всерьёз захочу её отнять?
– Ты мне сейчас тут силу демонстрируешь? – не меняя тона, полюбопытствовала я.
– Ты догадлива, – растянул он кроваво-алые губы, скаля острые кошачьи клыки.
– Что толку в силе, друг мой, коль ума не нажито?
Миарон моргнул. Глаза его приняла человеческое выражение.
– Ты?.. – сузил он глаза. – Во что ты превратилась?
– Я просто сделала то, что никак не удаётся тебе, друг мой – повзрослела. И больше никаких волшебных трансформаций. А теперь-ка, давай, ты либо уже убивай меня – либо убери когти.
Не сводя с меня побелевших от ярости глаз, руку он всё же отнял.
– А теперь – сядь.
– Ты думаешь, что можешь мне приказывать?
– Сядь, я сказала.
– А если я не подчинюсь, ваше величество, что тогда? – скрестил он руки на груди, с вызовом глядя на меня.
Я засмеялась, тряхнув головой и села сама:
– Тогда ты будешь стоять передо мной навытяжку, как и положено вассалу перед королевой. И заметь, это твой собственный выбор.
На мгновение в его глазах мелькнула такая дикая ярость, что я мысленно попрощалась с жизнью.
Но в следующую секунду человек взял зверя под контроль.
К моей неожиданности, Миарон рассмеялся, тряхнув головой, отчего волосы, которые всегда мне нравились, даже тогда, когда всё остальное в нём я терпеть не могла, не колыхнулись вокруг треугольного лица.
– Ты умеешь быть убедительной, – присел он у моих ног и, прищурившись поглядел на меня снизу – вверх.
Я читала в его взоре насмешку и восхищение, издёвку и уважение. Всё это, как всегда приправленное неприкрытым вожделением, когда-то столь сильно меня смущавшем.
– Я отправила Лейриана с Эллоиссентом потому что в Эдонии мой сын будет в безопасности.
– Ты забыла, чем это закончилось в прошлый раз?
– Ты не сможешь защитить Лейриана сейчас. Да и какого мне будет, если мои сыновья схлестнутся между собой?
– Лейриана интересуют бабы, а не корона.
– Рано или поздно он может сообразить, что с короной у него будет куда больше баб. А если не сообразит, и не нужно – за него смогут сообразить другие.
– Так сказала бы правду! Мол, Риан, твой братец никогда не сможет перейти тебе дорогу, потому что не имеет отношения к царской династии – ну, то есть совсем никакого. Абсолютно.
Я вцепилась в черную косу, с силой за неё потянув (не удержалась от искушения), так, что голова оборотня запрокинулась и наклонившись к его лицу, выдохнула прямо в кроваво-темные губы, похожие на спекшуюся кровь:
– Я скорее откушу себе язык. Или тебе, – с улыбкой протянула я. – Если вздумаешь болтать.
Жар его тела, как и мысли о его крови туманили голову.
Я чувствовала, как она, кровь, течёт под гладкой смуглой кожей и мне до одурения захотелось попробовать её на вкус. Голод пульсировал в венах.
Наверное, он отразился на моём лице, потому что Миарон понимающе ухмыльнулся.
– Ты хочешь меня? Моего тела? Или моей силы?
– К сожалению, и того, и другого.
– Почему – к сожалению?
– Не люблю быть зависимой и идти на поводу желаний.
Он обхватил мои плечи руками, заставляя опрокинуться на спину.
Навис надо мной, глядя сверху вниз со странным выражением:
– Тем ценнее эти мгновения, когда твоя зависимость от меня становится очевидной.
Я попыталась высвободиться. У меня не получилось. Физически оборотень всегда был сильнее.
– Я с удовольствием дам тебе всё, что ты хочешь, огненная ведьмочка. Ведь наши желания в этом плане более, чем совпадают. Со мной ты можешь не притворяться человеком, а быть тем, кем родилась – демоном, вышедшем из горнила пламени самой Бездны.
– Если я буду тем, кто я есть, всё, что останется после тебя, мой зверь – горстка пепла. А у меня на тебя, признаться, совсем другие планы.
Любовные игры и бурные ласки всегда смягчают мужской гнев.
Возможно, потому, что в процессе любовных игрищ они устают куда сильнее нас, женщин?
Но так или иначе, Миарон перестал выпускать когти, продолжая беседу в куда более мирном ключе.
– Ты храбрая женщина. Никогда не теряешь голову от страха?
– Случалось. С тех пор и стараюсь этого не делать.
– Что так?
– Пока мечешься без головы от страха, противники легко могут воспользоваться случаем и лишить тебя её уже навсегда.
– Ты всегда получаешь, что хочешь? Дочь нищенки, ты теперь позволяешь себе отдавать приказы мне – тому, кто был королём метаморфов.
– Бывшему королю, Миарон, – беспощадно отрезала я.
– Полегче, – вновь зарычал он.
– А что не так? Ты ведь любишь правду? По крайней мере, всегда делал вид. Говоря правду врагам и любовникам, ты никогда не щадил их самолюбия. Так вот и сам послушай, мой бывший враг и любовник: ты продул корону и чуть не уничтожил свой собственный народ. Ты, так много разглагольствующий о свободе, на самом деле раб – раб собственной похоти и страстей.
Ты выковал себе легенду о том, что, убивая, когда захочешь и кого захочешь, ты, якобы, проявляешь смелость? Будто, не ставя себе границ в утолении похоти, ты проявляешь силу? Но что это, как не слабость? Слабость и ложь, Миарон. Банальная ложь, как ты любишь говорить. Ложь самому себе.
Каждый раз, совращая очередного мальчишку, ты уверял себя, что ты не один такой – другие ещё хуже. Как будто чужая слабость ещё кого-то делала сильнее?
Миарон, приподнявшись на локтях, смотрел на меня так, будто у меня неожиданно выросла вторая голова:
– Зачем ты говоришь мне всё это сейчас?
– Наверное потому что хочу, чтобы ты знал, что я о тебе думаю.
– Что ты считаешь меня слабаком и трусом?
– Трусом я тебя никогда не называла. Но то, что ты считаешь своей сильной стороной я рассматриваю как слабость: твоё желание ни за кого и никогда не отвечать, твоё легкое отношение к жизни, к связям, к чувствам.
Миарон поднялся, порывисто поднял с пола одежду, отбрасывая волосы назад и размашистыми движениями принялся одеваться.
Каждое его движение дышало такой неподдельной яростью, что это почти пугало.
Опьянело. Завораживало. И привлекало.
Как завораживает приближающаяся гроза, поднимающийся от горизонта шторм или лава, кипящая в жерле вулкана.
Глядишь – и ужас с восторгом пополам переполняют душу.
Игра с огнём, ходьба по острию лезвия босыми ногами, танец в обнимку со смертью – боль и ярость Миарона были восхитительными на вкус.
Они, словно ветер, раздували ледяное пламя в моей чёрной душе и густые, как чёрный дым над огненным заревом, крылья, поднимались над моей головой.
А я, сжигая за собой мосты, не желала брать пленных.
Вытянувшись на своём ложе, также, как он когда-то, наблюдая за нашими боями в Доме Летящих Теней, я не сводила с него насмешливых глаз.
– Ты так и не сумела простить ни одного из нас.
Это не был вопрос. Это звучало как прощание.
Обернувшись, Миарон смерил меня долгим взглядом, и я поняла, что он сейчас уйдёт.
Возможно, навсегда.
К собственному удивлению я поняла, что при мысли об этом не только ни испытываю облегчения – мне стало горько и страшно.
Страшно настолько, что, сорвавшись с кровати, я подбежала к нему, обняла со спины.
Даже не знаю, кто из нас обоих был больше шокирован этим – Миарон или я?
Я не любила, когда ко мне прикасались и куда реже прикасалась к кому-то по собственной воле.
На какое-то мгновение я с ужасом представила собственное унижение, если он меня оттолкнёт, но, Хвала Двуликим, Миарону хватило мудрости этого не делать.
– И как это понимать? – почти по-кошачьи фыркнул он.
