Что-то было неладно.
– Маринка, – сказал Денис. – Ты от меня прячешься.
– Я? Прячусь?! Вовсе нет. С чего ты взял? Вот же я.
– Тебе есть что мне сказать? – спросил он внезапно пересохшими губами.
Лицо ее качнулось, словно она хотела скрыться прочь от видеала. Потом она подняла на него настороженный взгляд, и Денис отчетливо ощутил перед собой все пролегающие между ними десять парсеков – бездонную, безвоздушную пропасть мертвого холода.
– Я хочу к тебе, – произнес он заветное заклинание, охраняющее от всех бед, от всех прошедших и грядущих разлук и потерь.
Если она сейчас скажет: «Продолжай хотеть», то все в порядке, ему просто померещилось…
– Почему ты не прилетел раньше? – спросила Маринка. Но это не было вопросом, потому что в ее голосе звучало безразличие. – Ты там, а я здесь. И так целую вечность.
– Три месяца, Маринка, – прошептал Денис, изо всех сил стискивая руками ни в чем не повинный видеал. – Только три месяца… Я же все время рядом, я на Земле все бросил, чтобы прилететь сюда за тобой… Неужели ты не можешь подождать еще немного?
– Ждать, снова ждать, сто лет ждать, – сказала Маринка с раздражением. – Вся жизнь – сплошное ожидание. Я устала.
– Я прилечу, – торопливо сказал Денис. – Вот прямо сейчас. Я все исправлю!
– Уже поздно, Денис. Завтра я возвращаюсь домой, на Землю. Насовсем.
– И я с тобой!
– Без тебя, Денис.
– Я все равно прилечу, – сказал он упрямо.
– Прилетай… попрощаться.
Видеал погас, будто задернулся дымчатой шторкой. С трудом, как великую тяжесть, Денис убрал с него руки и перенес их к себе на колени.
Уже поздно, Денис. Прилетай попрощаться.
Проклятая база. Проклятые птицы. Проклятая Галактика.
Денис медленно, как сомнамбула, потянул атласную ленту с шеи – замысловатое украшение распалось, расползлось… «Надо лететь. И немедленно. Здесь я никому не нужен – ни Клавдию, ни, тем более, Кратову. Они чудесно обойдутся и без диспетчера. Они даже не заметят, что меня нет. А потом будь что будет. Пусть выпнут из Галактики с самым громким треском и позором. Сдалась она мне! Плевал я на нее, когда там не будет Маринки. Работа найдется всюду. Главное – чтобы Маринка не исчезала. Это самое главное в моей жизни, это ее смысл, а все прочее – пустяки. Что там она говорила? Уже поздно?.. Ни черта не поздно. Все еще можно поправить. Ну что может связывать ее с кем-то, кто случайно, не по праву, пиратски занял мое место за эти три месяца? Только одиночество. А со мной у нее общая любовь, общая память, целая общая жизнь».
7
В полуметре от Кратова возникла неестественно увеличенная видеалом физиономия Клавдия – утыканная жесткой синей щетиной, в натуральном цвете, объеме и звуке, распространяющая вокруг себя безысходность и уныние.
– Словарь альбинского языка составлен? – спросил Кратов.
– Угу, – печально сказал Клавдий. – Так называемый «континентальный» диалект, доминирующий на планете. Со второго по семнадцатый блоки мемоселектора.
– Были попытки прямого аудиоконтакта?
– Нет. Топ не рекомендовал.
– Что так?
– Он занимался психологией альбинцев. Наше появление, как он предполагал, вызвало у них культурологический шок. Отсюда и запрет на высадку: они нас не ждали и не готовы к тому, чтобы разговаривать с нами лицом к лицу. Одно дело – обмениваться сериями графем, и совсем другое – слышать вопрос и немедленно подыскивать на него ответ…
– Отчего же немедленно? Можно и не спешить, была бы достоверная информация… Все же будьте готовы, что мы рискнем, вопреки мнению коллеги Топа, перейти от картинок к прямой речи.
– Я-то давно готов. И лингвары готовы… – лицо Клавдия напряженно сморщилось, будто резиновая маска. – Послушайте, доктор Кратов. Мы тут одно время теоретизировали – может быть, они хотят скрыть от нас что-то на поверхности планеты? Может быть, им стыдно пускать нас к себе?
– Топ сообщил вам о наличии чувства стыда у альбинцев? – осведомился Кратов.
– Отнюдь, – меланхолично произнес Клавдий. – Он и сам имеет о стыде чисто теоретическое представление. И связывает его существование у людей с теми же многообразными табу и комплексами, которых якобы лишена его раса… Но подумайте: если бы лет триста назад кто-либо захотел войти в контакт с человечеством, разве не было бы нам стыдно показать инопланетянам Землю, полную оружия, концлагерей, голодающих людей?
– Вероятно, вы правы, – сказал Кратов. – Но это не причина, чтобы пускать в пришельцев баллистические ракеты. А вот другой, более веский повод в ту пору у человечества был. Социальная разобщенность. Земная цивилизация постоянно делилась на противостоящие с оружием в руках лагери, и вдоль, и поперек – по убеждениям, по религии, по цвету кожи. По элементарному скудоумию… И гости из космоса с их галактической мудростью и мощью угрожали бы нарушить равновесие, приняв ту или иную сторону. Это был очень серьезный повод, доктор Розенкранц.
– У альбинцев нет наших грехов, – поспешно возразил тот.
– И концлагерей тоже нет? Нам известны, например, так называемые «генетические резервации» у некоторых весьма развитых рас, и эти расы охотно оправдывали перед Галактическим Братством их наличие. По сути же своей эти резервации мало отличались от наших концлагерей…
– Нет у альбинцев никаких резерваций. Ни явно, ни скрыто. Мы в свое время искали доказательства своим домыслам…
– Что ж, задача упрощается, – задумчиво сказал Кратов. – Но решения пока нет. Хотя, конечно, приятнее общаться с расой, не скомпрометировавшей себя концлагерями. Что же им тогда скрывать от наших глаз?
Клавдий тяжко вздохнул, но не нашелся, что добавить.
«Они торчат здесь не меньше трех месяцев, – подумал Кратов. – В добровольном концлагере. В психологической резервации… За этот срок вряд ли что может измениться в человеке, если дела идут хорошо, цель ясна и видны перспективы. Но за то же время, когда ничего не выходит, на горизонте сплошной туман и ни малейшего просвета вокруг, можно проклясть все и вся. Надломиться и пасть. Обрасти щетиной и шерстью. Щетина, кстати, уже налицо… Почему в тот момент, когда я вошел, Клавдий на четвереньках собирал рассыпанные карточки, а Денис и не пытался ему в этом помочь? Конфликт, вызванный равнодушием одного и агрессивностью другого? Равнодушие одного к агрессивности другого? Или агрессивность одного в ответ на равнодушие другого?..
Это моя ошибка. Зря я набросился на директора Дэйнджерфилда. То есть, не совсем зря, и все же… Нельзя было упускать Альбину из виду. Никакие более важные и спешные, а главное – интересные дела такого прокола не оправдывают. Следовало либо немедленно свернуть все работы и отозвать миссию вместе с унылым Клавдием и издерганным Денисом, либо пойти на риск, чтобы раз и навсегда решить, возможен ли настоящий контакт. И уж если это не поможет, спросить совета у тектонов.
Как это сказал наш диспетчер с историческим прошлым? Злые птицы? Дикие лебеди, что гонят по лесам и полям сестрицу Аленушку и братца Иванушку, белые демоны, посланники Бабы-Яги… Только в русских сказках бывает такой сдвиг стереотипов: разве могут белые птицы быть злыми? По всем статьям им полагается быть прекрасными и гордыми! Смотреть сказки Андерсена. И совсем другой коленкор, если взять, к примеру, плотоядных стимфалид с медными перьями-стрелами…
Так вот: надо было еще три месяца назад окончательно прояснить, злые у нас это птицы или просто в дурном расположении духа. А ждать, когда решение придет само собой, бессмысленно. Достаточно лишь заглянуть во ввалившиеся глаза Клавдия, увидеть неопрятную бородку, делающую его похожим на Спасителя в изображении неореалистов. В таком состоянии, с таким больным, загнанным взглядом, Клавдий просто не узрит выхода из тупика, даже если уткнется в него своим унылым носом.
Давно пришла пора действовать. И действовать мы станем очень быстро».
– Как вы полагаете, доктор Розенкранц, – сказал Кратов. – Насколько серьезны их угрозы?
