Банка скользнула в люк, из которого уже осторожно выглядывали берсерки. Рузя услышал несильный звук удара. С мыслью «Всего-то?» удивленно вскинул брови. Потом услышал еще один звук удара, и еще, и еще. И еще несколько звуков, становившихся все чаще. Дальше он различал только «бум-бум-бум-бумбум», сливавшееся в непрерывную дробь. И напоследок – короткий вопль берсерка.
– И чего он орет? Просто банка с краской, – сказал Рузя.
– Да? – вежливо спросила Наста. – Даже если она разогнана до семи метров в секунду и каждую следующую секунду ее скорость удваивается? Четырнадцать метров в секунду, двадцать восемь метров в секунду и так далее?
– Как это работает?
С лестницы раздался еще один вопль.
– Просто и надежно. Во влажных оврагах у Первой гряды растет невзрачный кустарник. На ветках эти ягоды никогда не соприкасаются, чтобы получать достаточно света. Если же соприкоснутся, кустарник словно взрывается. Семена летят в разные стороны как пули. Это для них сигнал, что они созрели и пора высеваться. А так как земля там скалистая, врезаться в нее имеет смысл посильнее. Вот семена и прыгают, пока не получат достаточный разгон.
– А почему у тебя в коробочке они не того? – спросил Рузя.
– Потому что они НЕ соприкасались. У них черенки как пружинки. Пока насильно не заставишь соприкоснуться, держи хоть под подушкой.
Послышался звон стекла, и Наста с сожалением констатировала, что банка покинула орбиту подъезда и отправилась в свободное странствие по Питеру. Высадив дверь с помощью гаснущего льва, Наста сунулась было на крышу, но один болт ударился в железо рядом с ее головой, а другой оцарапал ей ногу. Наста шарахнулась назад.
– Засели где-то. Ну все, вдовы, теперь отдыхаем! – сообщила она Рузе и начала быстро перезаряжать шнепперы. У нее их было теперь два: свой и Рузин.
Рузе же вручила трубку со стрелками.
– Попробуй хоть раз промазать! За каждый промах будешь писать Вадюше реферат по шныровскому бою. Тридцать страниц от руки, и никаких шансов найти справочную информацию в Интернете, – пригрозила она.
– Почему они не атакуют? – печально спросил Рузя, принимая трубку с таким ужасом, словно это был треснувший ртутный градусник.
– Не боись, вдова, до ночи не засидимся! – успокоила его Наста.
Она опустилась на колени, один шнеппер положила рядом с собой, другой взяла в руки. Лицо ее было вдохновенным. Причудливая тень от носа падала то на одну щеку, то на другую. Держа на прицеле квадрат света над чердачным люком, Наста бормотала:
Один сказал: «Нам этой жизни мало…»
Другой сказал: «Недостижима цель».
А женщина привычно и устало,
Не слушая, качала колыбель.
И стертые веревки так скрипели,
Так умолкали, – каждый раз нежней! –
Как будто ангелы ей с неба пели
И о любви беседовали с ней [11].
По ржавому железу над ее головой что-то заскреблось. Наста вскинула шнеппер, ориентируясь на слух, и, зажмурившись, выстрелила. Пнуф вырвал кусок крыши. Шаги стихли. Рузя, не закрывший глаза, был повторно ослеплен.
Наста отбросила разряженный шнеппер и схватила другой, но в этот момент в дыру в крыше легко спрыгнул молодой человек в полетном комбинезоне «Самма-флайт» с усиленными бронепластинами на груди. Юноша был без шлема. Черные кудри рассыпались по плечам. В руке он держал трехзарядный арбалет. Маленькие болты поблескивали один над другим как головки трех злых, готовых к укусу ос.
Наста прицелилась в него из шнеппера. Юноша укоризненно цокнул языком.
– Можно я не буду падать в обморок? – весело спросил он, опуская арбалет. – И кстати, спасибо за дыру в крыше. Я не знал, как сюда попасть. Пришлось нам с Алем пробежаться у вас над головами.
Наста сердито фыркнула. Будь она кошкой, она хлестала бы сейчас хвостом.
– Чего уставился, Гамов? Скрепку давно в глазки не вставляли? – поинтересовалась она.
– Она хотела сказать «Здравствуйте!» – перевел Рузя, заталкивая дракончика в рюкзак. Гастрафету туда не хотелось, и он выставлял лапы как кот, когда его пытаешься засунуть в сумку.
– Я так и понял, – сказал Гамов вежливо. – Я рад, что она мне грубит. Грубит – значит, выделяет из общего ряда. Учитывая же, что она знает всех поэтов Серебряного века, счесть ее глупой было бы неправильно.
– Не дразни меня! Пнуфов у меня еще навалом! – предупредила Наста, перезаряжая второй шнеппер.
Гамов посмотрел на часы. Платиновый корпус был заключен в изящный бокс с насечками. Кроме времени часы показывали еще скорость и направление ветра, температуру, высоту над уровнем моря и имели два лазерных дальномера.
– Это хорошо, что пнуфов много! – одобрил Гамов. – Но они не пригодятся. Когда я подлетал, сюда поднимались Людочка и Мессалина Петровна. Мессалина Петровна просто сложная женщина, а вот с Людочкой я бы не связывался. Млада и Влада всегда здороваются с ней первыми. Это просто чтобы вы понимали расклад.
Рузя испуганно запыхтел. В дыру сверху заглядывал скалящийся Аль.
– И как ты собираешься нас отсюда увезти? Телепортации же блокированы? – спросила Наста.
– Не блокированы, – ответил Гамов. – Хуже.
– Как это «хуже»?
– Никто не хочет, чтобы дракончик оказался вмурованным в бетон. Поэтому телепортируетесь вы удачно и безопасно, но… строго в определенное место. Прямо в Кубинку к Гаю.
Наста быстро взглянула Гамову в глаза и, поверив, кивнула:
– Почему ты нам помогаешь?
– Не люблю вопрос «почему?». Просто помогаю, и все!
– Все же я хочу услышать ответ!
По губам Гамова скользнула улыбка:
– Ну так и быть. Может быть, потому, что я не совсем ведьмарь и со шнырами мне веселее? Впрочем, не исключаю, что дело тут в личных симпатиях.
– В личных?!
– Подробности расскажу вечером, при луне. Если доживем до вечера! – Гамов коротко свистнул, отгоняя Аля, который вознамерился спрыгнуть Рузе на голову.
Наста решилась. Шагнула на подставленные стременем руки Гамова и выбралась на крышу через пробитую пнуфом дыру.
– С земли не обстреляют?
– Здесь безопасно. Но к краю не подходи.
За Настой выбрался и Рузя, которого Гамов протолкнул со значительно большими усилиями:
– Надо же было так разъесться!
– У меня конституция такая! – оправдывался Рузя.
– Конституция у нас у всех одна. Российская.
Гамов отряхнул комбинезон, испачканный ногами Рузи, легко оттолкнулся – и вот он уже на крыше. Обрадованный Аль положил ему передние лапы на плечи и дохнул в лицо. Запах был смущающий. Рузя и Наста отпрянули. Гамов же брезгливости не проявил и, вглядевшись, спросил сурово:
– Опять кошка?
Аль отвернулся и стал застенчиво тереть морду о лапу.
С чердака, который они только что покинули, послышались непонятные шуршащие звуки, точно сотни маленьких острых лапок с коготками разбегались во все стороны.
– Что это? – пугливо прошептал Рузя.
– Это Людочка. Она рассыпается на множество крошечных невидимок. Никто не знает, как они выглядят, но после них остаются лишь кости и клочья одежды. Дионисий Тигранович называет их «пожирунчики»… Когда они снова складываются в Людочку, она никогда не помнит, где была и что делала.
Гамов подозвал к себе Аля и торопливо стал рыться в седельной сумке. Достал длинный шнур и, подергав его, чтобы проверить прочность, удовлетворенно кивнул.
– С крыши хочешь спуститься? – с сомнением поинтересовалась Наста.
– Некуда спускаться. Дом оцеплен. Мы улетим отсюда на Але.
– На одной гиеле? Втроем? И каким образом?
– Элементарно. Так же как ты заставила берсерка повиснуть на водосточной трубе. Еще такие штуки есть?
