Назойливые шорохи приближались. Порой слышался отчетливый писк, точно на чердаке, увидев дыру, уже выстраивалась пирамида из крошечных невидимок.
– Рузя! Дай ему стрелки!
Рузя протянул Гамову трубку и стрелки. Гамов, не теряя времени, захлестнул ноги Насты и Рузи шнуром и затянул его. Зацепил шнур за выступ в седле, защелкнул карабин – и вдруг ловко и больно выдохнул две стрелки. Одна впилась в бедро Насте, другая в плечо Рузе. Оба, мгновенно потеряв вес, рванулись ввысь, едва не утянув за собой заскулившего Аля.
Гамов, удерживая его, вцепился рукой в седло. Тут пальцам ноги его вдруг стало холодно и влажно. Ничего не понимая, Гамов взглянул вниз. Носок его легчайшего, дышащего, безопаснейшего и десятки других эпитетов ботинка был невесть кем объеден, и наружу торчал блестящий ноготь большого пальца. А дыра на ботинке все продолжала расширяться. Невидимому маленькому пожирателю ботинок казался пока вкуснее Гамова. Или, возможно, Гамова он оставлял на десерт. Коротко крикнув, Евгений с силой дрыгнул ногой, стряхнув с себя нечто цепкое, и, свистом подняв Аля, на лету уже перевалился животом через седло.
Наста и Рузя, одна ругаясь, а другой охая, волоклись за гиелой по воздуху как два воздушных шара. Держась под прикрытием крыш, Гамов быстро летел куда-то. Вскоре выяснилось, что способ транспортировки не идеальный. Аль жалобно поскуливал. Веревка, тянувшая седло вверх, цепляла за крылья, мешала. Порывистый ветер относил Насту и Рузю в сторону, а вместе с ними относил и Аля, который выбивался из сил.
Дальше – хуже. Пока сила шныровских стрелок тянула вверх, Алю было просто тяжело. Когда же она начала слабеть, Рузя и Наста стали опускаться все ниже и ниже, как шар, когда из него выходит газ. Аль воспрянул было, потому что так буксировать было легче, но вскоре Наста и Рузя, продолжая опускаться, потянули его к земле.
Некоторое время Гамов, хмурясь, соображал, что ему делать, а потом стал быстро снижаться, деловито оглядывая город. Высмотрел Новую Голландию и направил Алю к одному из примыкавших к ней домов. У дома был небольшой палисадник, куда Гамов и опустил свой истерзанный ветром груз.
– Вы похожи на акулью наживку, – сказал он, разглядывая Насту и Рузю. – Хотя акул вы не ловили, а перегружать вас подробностями считаю ненужным… Внимание на дом! Это наш питерский филиал!
– Ваш – это ведьмарей? – просопела Наста, карманным ножом рассекая шнур.
– Они не ведьмари, – не обидевшись, спокойно возразил Гамов. – Они отдельно от нас! Как бы при форте Белдо, но вместе с тем и сами по себе. Здесь мы пересидим, пока вас не перестанут искать. А перестанут быстро. В Питере сейчас и без вас есть кем заняться.
Гамов свистнул, и Аль, сорвавшись, скрылся в облаках. В его полете была недоверчивая радость свободы – ничто больше не тянуло его ни вверх, ни к земле. Наста помогла освободиться Рузе. Тот стоял на четвереньках и непрерывно икал. Из зашнурованной горловины рюкзака выглядывала морда дракончика. Гастрафет единственный перенес полет, не испытав ни малейших неудобств.
Гамов, увидев дракончика, присел на корточки:
– Кто у нас тут? Давай знакомиться! Меня зовут Евгений, но можно называть меня просто «о, великий»!
Дракончик высунул узкий язычок и, угрожая, зашипел. Гамов тоже высунул язык и тоже зашипел. Дракончик, крайне озадаченный, шипеть перестал. Гамов стал делать пальцем в воздухе круговые движения, точно рисовал на запотевшем стекле нолики. Дракончик следил за пальцем, вращая головой.
– Вот видишь! Твое личное пространство никто не нарушает! Я держусь между зоной атаки и зоной бегства, так? И ты удивлен, мой маленький друг! Ты не знаешь, как тебе поступить! А вот сейчас я сокращу дистанцию.
Рука Гамова быстро придвинулась и замерла, подрагивая, как змеиная голова. Дракончик, отпрянув, выдохнул струйку пара и внимательно посмотрел на Гамова, точно и от него ожидал такого же ответа.
– Увы! – признался тот. – К пару я не готов! Не запасся, понимаешь, паром. Ну так и быть: отдохни от меня в норке!
Гамов раскрыл ладонь и растопырил сведенные пальцы, что сразу визуально увеличило его руку, – и действительно дракончик спрятался в рюкзаке у Рузи.
– Где ты этому научился? – спросила Наста, наблюдавшая за действиями Гамова.
– Книги, Интернет и практика, – скромно ответил Гамов. – В детстве у меня была змея. Кобра. Мама подарила мне ее на десять лет. С кобр я, собственно, и начинал.
– Кобра, конечно, без яда? – уточнил Рузя.
– Почему же без яда? Королевская кобра, одна из самых ядовитых, – удивился Гамов.
– Мама у тебя смелая!
– Ну она была не совсем мама. Третья жена отца. Мы с коброй прекрасно ладили, хотя характер у нее был сложный. Год спустя она, собственно, и укусила мачеху. Я бы тоже обиделся, если бы меня толкали щеткой. Лежишь ты преспокойно рядом с телевизионным пультом, распускаешь капюшон, предупреждая, что не надо к тебе соваться, и тут нарушают твое личное пространство.
– Ее спасли?
– Мачеху? Увы, нет. А вот кобру – да. Я уговорил охранника не стрелять, но в зоопарк ее все равно сдали.
– Отец грустил?
– Конечно. Мы с ним привязались к этой кобре как к родной. Да и по жене тоже. Четвертую завел себе только через месяц, – печально сообщил Гамов.
Рузя, успевший немного согреться, больше не дрожал, но вид у него был порядком очумевший. Гамов придирчиво осмотрел его с головы до ног.
– Приведите себя в порядок, поручик! – велел он, застегивая Рузе пуговицу на животе. – Осанка! Достоинство! Вскоре вы будете представлены самой красивой женщине Земли!
– Самой красивой? Разве это не я? – задиристо спросила Наста, сама не понимая, как у нее выскочил такой странный вопрос.
Гамов задумчиво взглянул на нее:
– Пожалуй, у вас с ней много общего. Впрочем, скоро ты сама все поймешь.
Глава семнадцатая
Темная ночь в серой машине
Когда вам кажется, что вы понимаете другого человека, вы галлюцинируете.
Йозеф Эметс
Темной-темной ночью по темному-темному переулку в сопровождении черного-черного джипа ехала серая-серая машина. В серой-серой машине сидели… впрочем, сидели там просто Гай и Белдо. Гай был одет в длинную не то рубаху, не то хламиду, а Белдо – во множество пестрых попугайных свитерков и кофточек.
Гай разглядывал защитный медальон с двумя серебряными лицами, глядящими в разные стороны, который глава магического форта зачем-то нацепил на шею.
– Вы чего-то опасаетесь, Дионисий? – спросил Гай.
– Почему вы так решили? – забеспокоился старичок.
– Ну как же… Медальон от сглаза и эти свитера… они ведь с гробовыми нитями, не так ли? Каждый усиливает защиту предыдущего вдвое. А всего их шесть. Два в шестой степени! Да в вас теперь можно из гаубицы стрелять!
– Из гаубицы нельзя… – поспешно ответил Белдо и спрятал медальон под свитер.
Гай понимающе усмехнулся.
– «Отправляясь на деловую встречу с товарищами, опытный карманник всегда оставляет бумажник и часы дома», – сказал он, цитируя какую-то старую книгу. – Что ж, я вас понимаю… Круня действительно женщина опасная, и с ней лучше перебдеть, чем недобдеть… Что Тилль? Где он?
– Ингвар в Копытово… Долбушин там же. Телепортации блокированы. Из ШНыра мышь не прошмыгнет, – сказал Белдо, обрадованный переменой темы.
– Мыши не предпринимают дальних путешествий. Они живут в уютных норах, – заметил Гай. – Впрочем, все к лучшему. Пусть спят со шнепперами в руках, пусть изнывают от тревоги. Пусть день и ночь ждут штурма… Их закладка ведь слабеет, верно?
– Да, еле тлеет. Неужели будет штурм? Когда? – занервничал Белдо.
Гай взглянул на него. Старичку почудилось, что глаза Гая мертвы и лишь в глубине горят красные точки.
– Штурма не будет. В ШНыре осталось не так уж много ценного. Разве что хранилище несвоевременных закладок. Дракончик из Межгрядья? Он у Насты! Цветок, связующий миры? И его нет! Разве что улей с золотыми пчелами все еще ценность. Кавалерия совершила ошибку, отослав новичков из ШНыра без прикрытия… На что она надеялась? Что мы их не отследим? Ей следовало бы бросить ШНыр на произвол судьбы и сильным отрядом пробиваться к новой закладке. Тогда у них появился бы шанс… Кавалерия же сделала ставку на десять вчерашних новичков. И сама уже никак не сможет им помочь!
