Белдо, не отвечая, мелко трясся.
– Да, Дионисий, правильно опасаетесь! Я и сам не знаю, что произойдет, если граница между мирами исчезнет. Может, океан вскипит? Может, континенты сместятся? Не каждый день на тебя сваливается задохнувшийся мир. Но скажу больше, – Гай оглянулся на почтовый ящик и снизил голос до шепота. – Я торможу начинания эльбов как могу, мешаю им… Осторожно, разумеется, торможу и осторожно мешаю, поскольку псиос – это наше все и лишаться его никак нельзя.
– П-почему т-тормозите? – поразился Белдо.
– Потому что цель эльбов тупикова. Если что-то продумываешь – продумывай до конца. При вспышке двойников исчезнет лишь граница между нашим миром и болотом! Граница двушки уцелеет! Двушка отгородится от нас и не пустит к себе ни эльбов, ни людей – я вас уверяю! И никакие пеги, гиелы или драконы не преодолеют эту новую преграду. Точнее, они-то, может, и преодолеют, а мы никогда.
– И даже шныры?
– Шныры, может, и проскочат как-нибудь, а новых уже не появится. Ни к кому больше не прилетит золотая пчела. Все будет слишком изуродовано, искривлено, представления исказятся… Добрым, возможно, будет считаться не тот, кто не убивает вообще, а тот, кто убивает меньше других и без предварительных пыток. Эльбы ведь пожирают слабых без малейшего смущения, вам это известно… Доносы будут восприниматься как гражданская сознательность, ну и прочие искажения в том же духе… Поэтому, Дионисий, в этом проекте я совсем не друг эльбам, хотя и не по этическим причинам.
– Из-за двушки? – догадался старичок.
– Да. Мой девиз: или двушка, или ничего. Эльбы выродились. Они мудры по-прежнему, они хранят уникальные знания, но их мудрость давно отказывается созидать. Я не против разрушения, но коль скоро ты все разрушил, построй на этом месте хоть что-нибудь новое. Но нет, никогда – их творческая энергия иссякла!
– Вы говорите крамольные вещи! – в ужасе воскликнул старичок, показывая на водителя.
– При нем можно. Не волнуйтесь! – Гай с легкой усмешкой взглянул на равнодушный затылок своего шофера. – С эльбами ясно. Теперь поговорим о людях… И их мне не жаль. Эволюция зашла в тупик. Люди жадны, глупы, невеликодушны, подвержены самым суетным и жалким страстям. Тела их стали неуклюжи: все больше действий они делегируют машинам. Не так давно пройти сотню верст пешком не считалось достойным упоминания. Да почти всякая охающая старушка проходила в день верст по пятнадцать, навещая в городе сына-сапожника… А теперь? Уже на два километра все ловят такси или ждут маршрутку. Что это, как не вырождение? А ведь интеллектуальная энергия связана с энергией физической! Оттого и не появляются нынче Моцарты.
Личный «доктор Ватсон» Гая пошевелил пальчиками, подумал и согласился.
– Но не будем больше ругать ни эльбов, ни людей. Скучно. Признаем лишь, что ни тем ни другим на двушку не пробиться. Закрыта она для них! – закончил Гай.
– А кому тогда достанется двушка? – жадно спросил Дионисий Тигранович. Правую руку он незаметно опустил в карман и водил там вслепую карандашом по случайной бумажке. Хоть какие-то останутся зацепки для памяти.
– Мне! – просто ответил Гай. – Я сплав человека и эльба. Сплав, Дионисий, именно сплав! Человек ли я? Да, человек! Эльб? Да, и эльб тоже! Как такое возможно, спросите вы? Легко! Ваш опекун где-то там, извне, оттого-то он и не слышит нас сейчас! – Гай махнул рукой в пространство. – Мой эльб здесь… – он показал пальцем на свою мягкую, теряющую очертания голову и лицо, по которому пробегали волны. – Он такой же одинокий несчастный изгой, как и я, покинувший болото еще крошечной и слабой личинкой! Он так же ненавидит эльбов, как я ненавижу людей! Мы с ним одно целое! Я – уже не я. Он – уже не он. У нас нет конфликта двух воль, как у вашей чокнутой Круни! У нас одна воля! Одно тело на двоих. Мы одно целое!
В голосе Гая звучала бредовая увлеченность. Он то звенел как стекло, то становился глухим, то истончался. Казалось, по голосу проходят такие же волны, как и по гнущемуся во все стороны лицу.
– Мы… мой эльб и я… особенные! Мы лидеры! Я понимаю, что слово банально, но не могу подыскать иного… Лидер – это тот, кто выбирает игру, увлекается ею, и он же первый нарушает ее правила! Знаете, Дионисий, как определить среди шумно играющих детей лидера? Надо смотреть, кто первый закричит «Давайте бегать!» и подавит бунт, если кто-то начнет протестовать. И вот уже все дети увлеченно носятся и даже наказывают тех, кто пищит, что хочет домой, и пытается перестать бегать. Но тут какой-то мальчишка решительно прекращает играть, громко говорит «надоело!» и предлагает другую игру. И кто же это? Да обычно тот же самый, который все и затеял!
– И чего же вы с эльбом хотите? – осторожно спросил Белдо, водя в кармане карандашиком. Он даже мимоходом успел ощупать и понять, что это была за бумажка, по которой он чертил. Чек из магазина.
– Мечта все та же. Одна и навсегда. Беззащитное сердце двушки. Мы – точнее, я, ибо мы едины, – шагнем на двушку, как только шныры своим цветком приведут в этот мир силы великой закладки.
– Как? – выдохнул Белдо.
– Закладка станет нашим пропуском туда. Главное – не напугать ее, пока она доверчива. Прижаться к камню, когда в него перетечет сила с двушки, просто закрыть глаза – и будь что будет. Что там говорила ваша городская сумасшедшая? «Я хочу гладить его… хочу греть о него пальцы… он мой, он подпустит меня… он добрый… он не ведает зла…»? Ну не смешно ли, Дионисий, что все злое так тянется к добру? По логике, оно должно тянуться к злу.
– Это известный парадокс, – скрипуче сказал Белдо. – По идее, уродливый, злой и противный мужчина должен искать себе жену тоже позлее и попротивнее, но нет – он будет лезть к красивым и добрым…
Гай продолжал говорить, но голос его осип. Он устал. Лицо перестало бугриться и приобрело более или менее твердые формы. Гай опомнился, кашлянул и положил подрагивающую, чем-то похожую на холодную медузу ладонь на лоб Дионисию Тиграновичу. Глаза Белдо остекленели, закрылись. Голова откинулась. Гай прислушался. Старичок дышал тихо и ровно, точно ему снились тонкорунные овечки, прыгающие через загончик в антураже неестественно зеленой новозеландской травы.
– Так… одно дело сделано. Теперь еще одно! – сказал себе Гай и, подавшись вперед, коснулся пальцем затылка водителя, на котором, если приглядеться, легко было обнаружить маленькую проплешину, образовавшуюся от многократных прикосновений.
Водитель вздрогнул и тоже все забыл.
– Поехали! Мы отвозим Дионисия Тиграновича домой! – громко велел Гай.
Серая машина тронулась. Старичок дремал. Машина уже свернула на Садовое кольцо, когда Дионисий Тигранович дернул головой и быстро в недоумении завертел ею:
– А? Где я? Что такое?
– Вы заснули, Дионисий! Клевали-клевали носом и уснули… Вон уже ваш дом! – ласково объяснил Гай.
– Я уснул? – испугался Белдо.
– С каждым бывает, – ответил Гай с усмешкой. – Дионисий! Свяжитесь с Гамовым! Узнайте, как у него дела. У меня большие надежды на Гамова.
– Хорошо. Позвоню, – недовольно отозвался старичок.
Что-то слегка укололо Дионисия Тиграновича в ногу. Он, удивленно ощупав, достал застрявший в кармане карандаш. Почему-то тот стоял вертикально, упираясь острой частью в бедро. Удивляясь, что карандаш застрял в таком положении, он сунул в карман ладонь и привел его в нормальное положение. Пальцы нашарили смятую бумажку. Белдо достал ее, мельком взглянул при свете фонаря. Чек из магазина, почему-то с дырочками от карандаша. Белдо, все еще злящийся на себя за сон в машине, с досадой скомкал чек и, приоткрыв стекло, пальцем выщелкнул его наружу.
Глава восемнадцатая
Самая красивая женщина в мире
Максимально сложная во Вселенной наука – это наука оставаться вместе.
Йозеф Эметс
