Напряжение на высоте (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич

— А нас губить за что? — Дрожал губами князь Шемякин. — За незнание? За радение чужой беде и человеколюбие? Люди!!! А не вы ли пожимали руку князя Черниговского, не вы ли обнимали его часом ранее? — Обернулся он к сидящим князьям. — Что теперь, всех губить, кто рядом был?

— Не губить, — прицениваясь, смотрел на него Юсупов. — Гарантировать исполнение приговора, если таковой будет. Мы же за правду, против кривды. Как и ты. Будет твоя правда — честь тебе и хвала. А до того средства, которые пострадавшим пойти могут, мы с братьями от трат побережем.

— Так пусть будет расследование, которому я подчинюсь! Но дом и достояние мое до суда трогать не позволю!! — Упрямо стоял на своем князь Шемякин.

И пять голосов, стоящих подле него, поддержали его мрачным одобрительным хором.

Хотя тридцати князьям их несогласие было не особо интересно — разорить Чернигов и княжество на такую толпу будет мало, а вот если взять шесть уделов, да поделить на всех — тогда горе по погибшим родичам, быть может, и отступит на мгновение…

— И тут нужен суд да расследование! — Хлопнув себя по колену, невольно оттянул на себя внимание Давыдов. — Эка я вовремя сподобился, господа! Разрешите представить достойного человека для этого ответственного дела! — Повел он рукой в сторону колонн, где на границе свит Панкратова и Юсупова, стараясь выглядеть независимо, перетаптывался до того резко побледневший Еремеев.

— Князь… — поморщился Долгорукий. — Дело серьезное.

— Серьезней некуда, — охотно согласился гусар, резким жестом приказав дворцовой охране посторониться, в два шага встал рядом с Еремеевым и перехватил его за руку до того, как тот отступил. — Разрешите представить!

— Но я не хочу! — Горячо шептал ему упирающийся мужчина.

— …скромного, — вел его ко столу Давыдов.

— Князь, я прощу вам долг…

— … и благородного! Моего друга и аристократа Еремеева Сергея Олеговича! — Встал он подле стола вместе с чуть ссутулившимся Еремеевым, панически рыскающим глазами по сторонам.

— И он нас будет судить? — Фыркнул Шемякин.

— Василий, я тебя прошу, — вздохнул Шуйский на этот фарс.

— Нет, это я вас попрошу. — Резко посерьезнев, обвел всех жестким взглядом протрезвевший гусар.

Хотя скорее не гусар…. Князь Давыдов отпустил руку Еремеева и медленно зашагал к стоящим подле стола.

— Вам не кажется, — подошел он к стоящему с краю от шестерых и нажатием на плечи усадил его на место. — Что вы страх потеряли грабить по одному только подозрению?

— Князь, вам коньяк ударил в голову? — Фыркнул Ухорский.

Давыдов усадил второго — хотя третий и четвертый, вместе с Шемякиным охотно уселись уже сами — и никто их действие отчего-то не пресек.

Давыдов неторопливо повернулся к говорившему.

— А может, вам вскружила голову вседозволенность большинства? — Смотрели на стремительно терявшего улыбку князя ледяные глаза. — Вы не оборзели, ваши сиятельства, судить сами себя? — подошел он к Ухорскому и несильным касанием ладони усадил и его.

Тот не пожелал сопротивляться, не отрывая взгляд от князя Давыдова.

— Князь, мы не отказываемся от суда, но проводить его должен достойный человек. — Откашлявшись, произнес Шереметьев. — Обвинения значительны…

— Я, кажется, знаю другого такого человека. — шел Давыдов по часовой стрелке, усаживая всех на своем пути. — Истинно достойного, как мне кажется.

Люди уже рассаживались сами — благо противники не были на ногах.

— Его должно утвердить наше собрание, — заикнулся кто-то за столом.

— Выбрать, — поправил его Давыдов, стоя возле своего места. — Выберет его собрание. А утвердит император. — Встал он за свое кресло, оперся руками на стол и постарался заглянуть в глаза каждому.

— Так давайте выбирать… — заикнулся Панкратов.

— Ну что же вы так торопитесь. — Облизнул пересохшие губы Давыдов, покосившись направо. — Как на чужой пожар, чтобы чужое добро из огня выхватить.

— Князь… — чуть обескураженно вымолвил тот.

— А где не горит, ведь подпалить можно, да? Беда все спишет, — повел князь плечом, отворачиваясь. — Вас, разбойников, казнокрадов, убийц, уже ничего не может удержать, я посмотрю.

— Василий, — отчего-то всполошившись, пытался вручить ему флягу Шуйский.

Но тот не брал, с поразительным равнодушием относясь к предложению.

— Ты забываешься, — постучал пальцами по столу Панкратов, глядя в столешницу.

Да и Юсупов тоже был хмур.

— Так кого ты предлагаешь? — Заинтересованно уточнил Долгорукий.

— Я вот думаю, что императору его секретариат все-равно подаст только одно имя. Мое. И он подпишет.

— Князь, как мы можем тратить ваше время… — Попытался улыбнуться Долгорукий, но в ответ получил тяжелый взгляд.

— А я никуда не тороплюсь, — продолжил Давыдов, под нарастание странного звука, невозможного в огромном зале дворца — словно отзвука тысяч копыт, лязганья сбруи и стылого, вороньего кашля давно прогнивших глоток.

— Я все расследую. Каждого виновника найду. За любую стену, в любую крепость пройду, чтобы его схватить и повесить. — Горели яростью его глаза. — Не вспоминая ни о родстве, ни о дружбе, помня только о присяге.

И зал притих, нервно реагируя на движения последнего живого гусара из тысяч и тысяч за всю историю страны.

— А вы, говорите, Еремеев, верно? — Повернулся Гагарин к замершему, будто не дыша, мужчине.

— Я? — Указал тот на себя и уловил почти восемь десятков весьма заинтересованных взглядов. — Я — да! — Упрямо признал он. — Еремеев. Гербовой аристократ, свободного рода, из царевых стрельцов мы.

— Вы смотрите, служивый человек, — по-доброму удивился князь. — Да еще свободного рода, а значит никем не ангажированный и беспристрастный. Идеальный судья.

— Ты предлагаешь его на свою землю пустить? — Упрямо возразил князь Шереметьев. — Чужаку следствие вести на данной предками земле?

— Пускать не надо, — фыркнув, отодвинул еще раз настойчиво предлагаемую флягу Давыдов и вновь подошел к Еремееву. — Сами расследование проведете. Результаты доставите в поместье судьи. — Отмахнулся он уже с обычным выражением глаз и даже некой житейской грустью, от которой иногда так хочется залезть на дно бутылки.

Потому что все вокруг понимали — ничего не изменится. Разве что затихнет на долгое время и станет не таким откровенным и наглым — что тоже впрок. Так что пусть князья сами зачищают преступность на своей земле — благо, она им вполне известна… Ведь весь разговор сейчас шел про направление потока взяток — и выходило так, что попадут они неизвестному никому аристократу, а не тебе. Но, что важно, не достанутся они и противникам, которые кроме денег наверняка восхотят ответных услуг.

Осознавая предложенное, даже те люди, что желали возмутиться навязываемому кандидату — да хотя бы чтобы показать, что никакой гусар их не страшит — всерьез задумались. Решение выглядело неплохо. Тем более, что судья выглядел откровенно затравленно, чтобы быть самостоятельной фигурой. А уж зная, что уже вечером Давыдов будет пьян и вновь безопасен, то фигурой он будет ничьей.

— В самом деле, господа, с таким подходом за пару месяцев управимся. Нам большой шум не нужен, по-свойски с ворьем решим, из дома сор не вынося. — Раздавались голоса из разных частей стола.

— Но что до виновности этих шестерых клевретов Черниговских? — Легонько стукнул остатком трости по кромке стола князь Гагарин.

— Мы не клевреты!

— Они тоже сами на себя расследование проведут? — Проигнорировал он возмущенный возглас.

— Я думаю, каждый заинтересованный в праве свое расследование провести. — крутанул Давыдов ус. — Судья сравнит и выдаст вердикт.

Почти восемьдесят пар глаз вновь сошлись на Еремееве — уже оценивающе и с угрозой. Потому как с одной из сторон ему точно рассориться придется — если не со всеми разом…

— А если я все-таки откажусь, — заикнулся Еремеев еще раз. — В самом деле…

— Прими свой долг достойно! — прервал его Давыдов, развернув к себе и положа руки ему на плечи. — Прими и копай на полный штык! А если понадобится — экскаватором копай!