Механический Зверь. Часть 3. Невидимый Странник (СИ) - Розин Юрий

— Какой-то ты больно шебутной, — поморщился тот, когда Лазу путем выброса скопленных крупиц энергии удалось высвободить из магической хватки правую руку. — Давай-ка тебя немного успокоим, думаю потери литра-другого крови будет достаточно…

С его пальцев в сторону высвободившейся конечности сорвалось классическое ветряное лезвие, слабое, опасное лишь для самого большого неумехи и дилетанта. Вот только сейчас Лазу даже до такого неудачника было очень далеко. Он зажмурил глаза, смотреть как твоя рука отделяется от тела — то еще удовольствие, однако вместо удара и боли были что-то горячее, брызнувшее ему на лицо и истерический вопль Лани.

— Упс, неловко получилось… — хихикнул высший, когда Лаз, распахнув слипшиеся от слишком сильного сжатия веки, увидел лежащую у своих ног Фелицию Морфей с перерубленной чуть ли не наполовину шеей.

.

— Хозяин, а это его не сломает? Рановато еще.

— За эти годы ты так ничего и не понял?

— О чем?

— Смотри, идиотина.

.

Савойн Листер стоял у окна в своем кабинете в королевском дворце Апрада и вглядывался в поднимающиеся тут и там столбы дыма. Столице сильно досталось, даже несмотря на то что боевые действия закончились куда раньше положенного срока. Сейчас в городе царил настоящий хаос, туда-сюда сновали пожарные бригады, кареты первой помощи, стражники… с высоты этого всего не было видно, столица казалась почти такой же как и всегда.

Вот только наслаждаться таким видом из этого окна Савойну уже не доведется. Ослушаться приказа Гатиса и вступить вместе с Базилом в заведомо проигрышный бой с высшими магами противника, с которыми несколько минут назад было заключено шаткое перемирие. Хорошо еще что изменником не назвали. Однако больше никогда Савойн Листер не будет выступать в роли советника короля, его ждала пожизненная ссылка в Дом Магии за неподчинение.

Правда даже если бы этого не произошло, старый маг сам отказался бы от этой должности. Наверное он и правда постарел, но жизнь одного ребенка больше не казалась ему менее ценной, чем благополучие страны. Может быть потому что он страна, построившая свое величие на детских смертях, не достойна благополучия.

Конечно они проиграли, а Кристория лишилась парочки преимуществ в предстоящих переговорах. Гатис был в ярости, однако Савойну было все равно. За пару кратких минут его незыблемая вера в свою страну покрылась тысячами трещин, а преданность королю и вовсе обратилась в прах. Ему было плевать на то, сколько миллионов Кристория заплатит в качестве выкупа, как и на то, что он в одночасье потерял так долго зарабатываемое расположение Гатиса.

Он стоял у окна, отсчитывая секунды и гадая, в какую из них оборвется жизнь Лазариса Морфея, самого талантливого и самого храброго мальчика, что он когда-либо встречал.

Тысяча двести семьдесят одна…

Тысяча двести семьдесят две…

Тысяча двести семьдесят три…

«— Вы видите звезды, господин ректор? Вы ведь знаете, что они там есть. И даже в облачную ночь, смотря в небо, вы все равно чувствуете их свет, невидимый, но доходящий до земли каким-то особым, магическим образом. Понимаете о чем я?

— Понимаю.

— А теперь представьте, что в такую ночь вам вдруг пришло осознание, что там, в высоте, звезды просто пропали. Что больше никогда, от этого мига и во веки веков не будет в этом мире звезд. Ни одной. И луны не будет. И солнца. Что там, за подсвечиваемыми огнями городов облаками, воцарилась тьма, вечная и бесконечная. И только вы один на всем белом свете знаете эту жуткую правду.

— Остановись, мальчик…

— Люди живут: рождаются, умирают, пьют молоко матери, воду, мочу, вино, спят, дерутся, трахаются, управляют странами, пасут отары овец, смеются, плачут, ненавидят, любят, делают тысячи и миллионы каких-то своих дел, важных лишь им одним просто потому, что иначе их существование, как им кажется, будет поставлено под угрозу, а в вашей голове молотом отдается простая как мир мысль: это все бесполезно! Ведь перед нависшей над всем сущим тьмой уже не будет важно, кто чей сын, кто чей брат, враг, друг, любовник, кто кого убил и кто кого родил, кто умер и кто воскрес, кто жил праведно и кто грешил, все полетит к херам когда рассеется этот тоненький облачный слой! Я не знаю, сколько он еще продержится, Савойн Листер, высший чародей Кристории и ректор Дома Магии! Не знаю, сколько осталось мне жить в здравом рассудке, не знаю, что произойдет после того, как эта тьма выльется в мир! Я живу с этой тьмой бок о бок с самого рождения, я вижу ее каждый день последние три года и с каждым разом она все больше и страшнее! А вы, такой умный, такой сильный, такой мудрый и понимающий, хотите знать, на что это похоже!?»

Те слова остались в сознании старого мага, выжженные словно каленым железом. Прошло почти пять лет, но стоило ему закрыть глаза и немного подстегнуть память, как срывающийся в истерику крик девятилетнего мальчика начинал звучать в ушах так, словно он стоял в каком-нибудь метре.

И вот сейчас, пять лет спустя, Савойн Листер, высший чародей Кристории и ректор Дома Магии, наконец узнал, на что это похоже.

Небо не стало черным, над городом не пронесся вопль миллионов умирающих, в воздухе не появилось запаха гнили и праха. Но на краткую секунду, на единственный миг, одно биение сердца, Савойн Листер, как и король Гатис Кристорский, Базил Бадис, Леттиция Кутом, Мадэс Зува, Далан Трок, Вайм Нагт, Кресс Мадро, Бутрам Тарко, Ланирис Морфей, Мари Эраль, Тиммлини Кальцир, Джи Даз, Алексис Вуч, Сариф Дохит, Санктус Морфей, Торус Рамуд, Кратидас Морфей, Шадр Кудито и еще тысячи и тысячи людей по всему Апраду и в его окрестностях, ощутил подлинный, чистейший, ничем не замутненный СТРАХ.

.

Шадр Кудито, высший маг Башдрака, был известен своей жестокостью и неуемной жаждой битвы, из-за чего довольно быстро получил в армии королевства прозвище Кровавый Шторм. Он никогда не проявлял жалости ни к своим врагам, ни к себе, более того, любил помучить свою жертву перед убийством. Так что, когда ему выпала возможность расправиться с целью номер один всего Люпса, он просто не мог отказать себе в этом удовольствии. И оторванная рука его старого боевого товарища Бутрама Тарко тут была совершенно ни при чем.

Все было прекрасно, парень страдал от магической перегрузки и в ближайшие несколько часов, а то и дней, был для высшего мага не опаснее дворового пса, однако после смерти матери парня начался совершенный хаос.

Вначале совершенно без причин разум Шадра сковал дикий страх, какого высший маг не испытывал ни разу за семьдесят с хвостиком лет своей жизни. Благо длилось это недолго. Вот только это было только начало. Ветряные оковы, в которые был заключен пацан, разорвались, а через мгновение откуда-то слева раздался жалобный вопль. Еще один послышался спустя какие-то доли секунды, словно жуткое эхо предыдущего и сразу затем третий. Все это за время, потребовавшееся Шадру, чтобы просто повернуть голову на звук, чтобы обнаружить танильского мага, до этого держащего рыжеволосую девчонку, медленно заваливающегося набок со сквозной дырой на месте сердца.

Шестеро магов немалой силы, отправленных вместе с высшим в качестве поддержки, умерли в течение пары секунд, а спустя еще мгновение виновник всего этого кошмара завис в воздухе прямо перед Шадром. Парень не был в боевой трансформации, его тело было на вид таким же слабым как и до этого, без одной руки, худое как скелет, с седыми от снежного проклятья волосами. Более того, вся его кожа сейчас походила на один громадный синяк, с уголков губ стекали струйки крови а глаза были полностью красными, казалось, в его теле лопнул каждый из тысяч сосудиков, что вероятнее всего означало скорую и неизбежную смерть. Однако при всем этом Шадр никак не мог унять сотрясающей все тело дрожи. Он боялся этого мальчишку, боялся как никого и никогда, это был страх не перед превосходящим по силе противником, но перед чем-то неведомым и кошмарным, инстинктивный, идущий не из разума а из самых глубоких уголков подсознания. И с каждым мгновением этот страх нарастал. Шадр тонул в нем, захлебывался, барахтался, но спасения не было. Мысли о сопротивлении даже не возникало, все его естество вопило, что это бесполезно. Что против ЭТОГО противника ничто не поможет. Страх затапливал его тело, тек по горлу, сковывал мышцы, просачивался в кости, поглощал разум, страх становился им, его мыслями, его сутью, его жизнью. Воспоминания, опыт, навыки — все оборачивалось ожившим кошмаром, вечным и бесконечным, всемогущим и величайшим.