Одни не любят тот цвет, другие этот.
В результате сходимся на бледно-сиреневом. Он универсальный и идёт всем, и блондинкам, и брюнеткам и рыжим.
И начинаются примерки, причёски, дефиле.
— Всё должно быть идеально! Идеально! — не устаёт повторять Злобинда и муштрует девочек так, словно тем не подружками невесты у неё на свадьбе красоваться, а важную шишку волшебного мира встречать…
Кстати, о шишках… Вернее, о белочках. С той ночи от Ляны никаких вестей. Уже начинаю переживать.
Да и о Мурчелло ничего неслышно. Уж не порвали ли его тогда крысоры?
Оставляю девушек на попечение Злобинды — в конце концов, это её свадьба, и ей решать, как всё должно выглядеть.
Бреду по коридору нашего учебного корпуса и неожиданно упираюсь в дверь. Дверь богато украшена резьбой. Витая ручка похожа на перегнутый древесный корень. Простой медный колокольчик никак не согласуется с такой роскошью.
Чувствую, как колотится сердце. Это оно подаёт мне тревожные сигналы. Но, глубоко вздохнув и повелев себе успокоиться, берусь за шнурок и дёргаю.
Разливается звонкая трель.
Дверь не открывается.
Не стоило ожидать.
Мне ведь говорили, что в этом крыле никто не живёт. Даже помещение под факультатив потому и выделили — основным занятиям не мешать.
Не солоно хлебавши, ухожу. Эх, не люблю не поддавшиеся мне двери.
Но сзади раздаётся шум, и низкий бархатистый голос доносится вслед:
— Айсель?
В его устах моё имя, данное мяв-куном, звучит особенно музыкально.
Я медленно поворачиваю голову, точно зная, кого увижу.
Но всё-таки невольно слетает с губ:
— Вы?
Мне хочется рвануть к нему, скрыться в его объятиях, утонуть в бездонных чёрных глазах.
— Да, я. И раз уж вы ко мне пришли, прошу, — он легко кланяется и пропускает меня в свою комнату.
Просто и уютно. В сдержанных тёплых тонах.
В камине танцует огонь, заставляя корчиться в странной пляске и тени по стенам. В кресле лежит открытая книга. Пахнет какао.
— Присаживайтесь, — он указывает мне на другое кресло, откуда уютно сползает пушистый плед.
Кудесник протягивает мне чашку ароматного напитка.
А я смотрю на тонкие, немного узловатые пальцы, которые едва ли не соприкасаются с моими, когда он передаёт мне какао. Такие руки под стать музыканту и воину.
Когда кудесник двигается, с его одежды облетают листья. Они уже устилают ковром весь пол, придавая комнате вид романтичной заброшенности.
Мой знакомец садится напротив и пристально смотрит на меня:
— Удивлены, что я здесь? — спрашивает, наконец, сам то, что давно вертелось на языке.
Отпиваю несколько глотков, ставлю чашку на столик, тоже украшенный аппликацией из древесных срезов и листьев, и говорю:
— Честно сказать, да. Думала, вы живёте в лесу.
— К сожалению, даже таким, как я, нужно иногда греться у очага. К тому же я — Хранящий. И хранить должен не только лес, но и всех, кто находится в этой академии. И не могу надолго её покидать.
— Это печально. Рутина и однообразие заедают.
Сужу по себе, однако, вижу, он полностью согласен. Но, улыбнувшись, переводит разговор на другое:
— Но иногда есть и приятное разнообразие в виде прелестных фей, что залетают ко мне на огонёк.
Неожиданно он подается ближе, приподнимает моё лицо за подбородок и заглядывает в глаза, будто в самую душу… А там всё нараспашку. Только для него.
Твёрдые горячие губы касаются моих. И я срываюсь и лечу в пропасть.
Без крыльев.
Как там говорила Маб: любовь лишает фею способности летать и тянет на дно?
Пусть так.
Я сама выбрала этот путь.
Пусть сорвусь и погибну.
Кладу руки ему на плечи и отвечаю на поцелуй.
Прервавшись, он обнимает меня крепко и нежно, шепчет на ушко:
— Глупая, да разве ж я позволю тебе упасть!
Ой, я что опять высказала всё вслух?
Смущаюсь, смеюсь и понимаю: ещё чуть-чуть — и сойду с ума от счастья.
Маб и впрямь ничего не знает о любви.
Глава 14, в которой я погадала…
Только кудесник переходит к более решительным действиям, а я уже воспаряю в мечтах до седьмого неба, как раздается страшный вой.
Мой возлюбленный отстраняется. Правда, — хоть малое утешение мне — с явной неохотой.
— Простите, — он снова собран, строг и официален, словно и не было всех тех сладких глупостей, что он нашёптывал мне на ухо, — но, кажется, кто-то взломал магический барьер. Я должен идти.
Поправляю платье и смотрю на кудесника с надеждой:
— Это ведь не займёт много времени. Я могла бы дождаться вас здесь.
Он вежливо кланяется:
— Простите вновь, дорогая Айсель, но я не могу позволить вам остаться.
Досадливо вздыхаю и иду к двери. Оборачиваюсь на пороге — он стоит, сжимает кулаки, сверлит взглядом пол.
Однако и бежать на зов орущей уже вовсю сигнализации не собирается.
Значит, основной задачей было отослать подальше меня.
Становится немного обидно.
— Мы встретимся ещё раз?
Он отвечает, не поднимая глаз:
— Обещать что-либо в моём положении — подавать ложные надежды. А это меньшее, чего бы мне хотелось по отношению к вам, Айсель. С моими обязательствами я и сам не знаю, где буду завтра и буду ли жив вообще. Кажется, тёмные силы подняли голову и собираются вгрызться в привычный для нас мир.
Удержать не пытается, поэтому ухожу понурая и неудовлетворённая.
Всё-таки я неудачница.
Академия полна суеты, но не той праздничной, что царила ещё недавно, а той, что подобно илу, оседает тревогой в глубине глаз.
Я поддаюсь всеобщей нервозности, оглядываюсь по сторонам и думаю, куда бежать, кому помогать в первую очередь.
Сигнализация не перестаёт орать, что добавляет «масла» в и так накалённую добела обстановку.
Из-за поворота корпуса, где начинаются классные комнаты, прямо на меня вылетает Хмурус, злющий, как чёрт. Вернее, как легион чертей.
— Да какого демона лысого вы тут носитесь! — сходу взрывается он, оттесняя меня к стене и нависая скалой.
— Вообще-то я просто шла в класс, чтобы быть со своими ученицами в столь непростой момент.
— Интересно, а почему это вы не с ними? — он ехидно щурится и складывает руки на груди. — А, дайте-ка угадаю: свадебные хлопоты, так? — и прямо в ухо, с глухим рычанием: — Да вы, негодная бездельница, срываете мне учебный процесс! Ну, ничего, я буду жаловаться в Комитет. Пусть вас отзовут. Нечего вам здесь делать!
Раньше бы я охотно согласилась с ним, но теперь мне есть за что сражаться, потому что мои губы ещё горят от поцелуев, а стан ощущает прикосновения сильных рук. Поэтому задираю голову и почти выплёвываю в уродливое зелёное лицо ректора:
— Вы, вроде бы, торопились. Зачем же тратить драгоценное время на такое никчёмное создание, как я? Академия в опасности, а вы…
Не договариваю, потому что он нагло и бесцеремонно затыкает мне рот…
И вовсе не романтично, не поцелуем, а какой-то неприятной осклизлой липучкой. Презрительно фыркает и уносится прочь чёрным вихрем.
Я почти со слезами пытаюсь справиться с той зелёной мерзостью, которой он запечатал мне рот, потому что заклинание, конечно же, надо было выбрать потемнее и позаковырестее. И, видимо, пришлось бы мне до конца дня ходить немой и с залепленным ртом, если бы не подоспела Злобинда.
С заклинанием мы кое-как справились вдвоём. Как только снимаем его, она, ухватив меня под локоть, ведёт по коридору к выходу.
— Там такое, такое! — говорит, округляя глаза. — Мурчелло вернулся. В общем, сейчас всё сама поймёшь.
Но когда мы оказываемся у входа, то увидеть что-либо становится не так-то просто. Потому что во дворе собирается, наверное, вся академия.
Приходится взлететь, чтобы рассмотреть.
А зрелище предстаёт незабываемое: Мурчелло, гордый донельзя, выпятив грудь и распушив… тьфу ты, подняв хвост, вышагивает с тем же достоинством, что недавно — король Ландар. И ведёт за собой в цепях убитых горем и еле плетущихся Рыра и Ыыра. А за теми — ещё вереница крыс.
