А ещё, будто этого им показалось мало, заявились к ней домой, с разрешения родителей (а те и рады) влезли в её компьютер и смартфон и самым наглым образом изучили всё, что смогли там найти: файловые архивы, историю браузера, личные переписки. Да не просто изучили, а выложили в публичный доступ. Помню, их даже на местном телеканале показывали. «Вестникам» тогда тоже досталось. Мол, панк-нарколыга промывает мозги бедному ребёнку, скоро ли уже введут законодательный запрет «Безоружных»?
В общем, мои советы сделали только хуже. В конце концов девочка сломалась, и наступил день «икс». В тот день Фана попросила меня о личной встрече. Она и раньше предлагала вместе погулять, но я по понятным причинам отказывался. Даже моих пропитых мозгов хватало, чтобы понять, что будет, если неопрятного и неотёсанного анархиста заметят в обществе несовершеннолетней школьницы.
Но Фана убедила меня, что в этот раз у неё есть ко мне действительно важный разговор. Ещё и место встречи назначила странное — крышу одной из многоэтажек в её районе.
Без задней мысли я явился в указанное место и впервые за долгое время снова встретил малолетнюю поклонницу вживую. На вид она не изменилась: всё та же обычная для школьницы одежда, разве что волосы в этот раз были распущены, и взгляд грустнее обычного, чего не могла скрыть улыбка на лице. И разговор она завела весьма странный:
— Вальс, я хотела поблагодарить тебя.
— Поблагодарить? — не понял я.
— Спасибо, что общался со мной всё это время. Что не отмахнулся, не послал куда подальше, не игнорировал. Что читал все глупости, которые я тебе писала, даже отвечал и пытался помочь. Не будь рядом тебя, я бы так долго не протянула.
— Фана, я чёт не догоняю, к чему ты ведёшь. Странные речи толкаешь. Даже страннее моих текстов.
Не удостоив мой ответ комментарием, она подошла ближе и протянула небольшой предмет.
— Вот.
— Чё это?
— Ну флешка же! Ты ведь просил показать тебе мои стихи? Они здесь. Точнее, единственный стих, который я смогла написать.
— А, ну давай, гляну потом. — Я забрал флешку и сунул в карман. Вроде этот не дырявый.
Девочка тем временем подошла к самому краю и всмотрелась вдаль, на панораму вечернего города и красноту заката.
— Вальс, сможешь дать мне одно обещание? — спросила вдруг она. А вечер всё страннее и страннее…
— Какое?
— Может, прозвучит глупо, но… — Она обернулась и улыбнулась своей неизменной грустной улыбкой. — Создай мир, в котором никто не будет страдать.
— Ха? И как я, по-твоему, должен это сделать?
— Я знаю, что ты сможешь. Пообещай мне!
— Ладно, обещаю, — сказал я, пожав плечами. Я за свою никчёмную жизнь ещё ни одного обещания не сдержал, но если ей так хочется это услышать, мне не жалко.
— И помни: обещания нужно выполнять! — строго произнесла она. Ага, разбежалась.
— Да-да. Ну и о чём ещё ты хотела погово… Фана!!!
Уже видя, как её взметнувшиеся кверху волосы скрываются за парапетом крыши вслед за остальным телом, и рванувшись вперёд с вытянутой рукой, хоть было ясно, что тут даже профессиональный атлет не успеет, я понял, каким всё это время был идиотом. Нет, я это и раньше знал, но не осознавал масштабов проблемы.
Всё верно: этим вечером Фана хотела не просто поговорить, она хотела попрощаться. В тот день моей самой преданной фанатки не стало.
Надо ли объяснять, какой была реакция на произошедшее у того сволочного комитета и государственных СМИ? Газеты, телепередачи и статьи в интернете пестрели заголовками в духе «Безоружные довели ребёнка до суицида!» Вот тогда правительству уже безо всякого сопротивления удалось протолкнуть законопроект о полной запрете этой религии и начать активные посадки её открытых последователей по всей стране.
И надо ли объяснять столь очевидную вещь, что главным злодеем во всей этой истории оказался не кто иной, как я, фронтмен панк-рок группы «Вестники запретного мира». На место прежних обвинений в промывке ребёнку мозгов пришло уголовное дело о доведении до самоубийства. А в изученных переписках эксперты невесть каким образом отыскали попытки совратить Фану, что позволило добавить к делу ещё одну, крайне нелицеприятную статью.
Так я сменил разгульный образ жизни и концерты в мелких клубах на небо в клеточку и костюм в полосочку.
Но прочитать текст той песни я всё же успел. И не просто прочитать, а заучить наизусть. Глупенький, на самом-то деле, текст, ну а какой ещё мог написать двенадцатилетний ребёнок? Песня так и называлась: «Мир, в котором никто не будет страдать».
Но увидеть свет ему было уже не суждено. Я позаботился о том, чтобы не осталось ни флешки, ни файла на компьютере. Закинул в облачный сервис на аккаунт, данных для входа в который не знал никто, кроме меня. Ну и в голове сохранил. Выжег в памяти, если хотите напыщенных формулировок. Ещё не хватало, чтобы эти мрази глумились над единственным и последним плодом её творчества. К творчеству я всегда относился с уважением, хоть и мои собственные творения были редкостным дерьмом.
Меня отвезли в колонию общего режима, втолкнули в камеру и с лязгом захлопнули за спиной решётку. Оставив один на один с толпой зеков, уже поставленных в известность о том, по какой пикантной статье я сюда попал. И их улыбки не предвещали ничего хорошего. Отбивался я, как мог. Сломал пару носов, выбил пару зубов, но в конечном итоге меня всё же скрутили. И в тот момент, когда уже вот-вот должно было произойти нечто непоправимое, открылся мой портал в Войдас. В новый мир я влетел прямо так — со спущенными штанами и перекошенным от ужаса лицом.
Что было дальше, я уже рассказывал. Панк, казалось бы, не способный ни на что, кроме как бряцать на гитаре и орать в микрофон, умудрился не умереть ни через день, ни через неделю, ни через месяц пребывания во враждебном мире. Из щуплого паренька с подкошенным к двадцати пяти годам здоровьем превратился сначала в опасного воина, а затем в непобедимую машину смерти.
Вернись я в свой мир в тот момент, не поздоровилось бы никому: ни моим соседям по камере, ни суду, ни лживым СМИ, ни мерзким тёткам из комитета по уничтожению детей, ни учителям, ни родителям Фаны. Даже одноклассников бы не пожалел, не делая никаких скидок на возраст. Хотя к тому времени все они уже должны были повзрослеть, если вовсе не состариться.
Вот только дела до всего этого мне уже не было. Я не хотел возвращаться к людям, я не хотел их видеть. Мир, населённый кровожадными монстрами, был куда более гуманен и куда менее жесток, чем место, где я родился и вырос. Что бы я ни сделал, сколько бы сотен или тысяч людей не убил, Фану это не вернёт и её глупую мечту о мире без страданий не исполнит.
Прощай, Вальс Каганер. Ты никому не нужен и никогда не был нужен. Я скиталец. Я — монстр. И других имён мне не нужно.
* * *
Я посмотрел на часы: четыре утра. И правда, затянулся рассказ. От безразличия на лицах Арколи и Хино и недовольства на лице Мазори не осталось и следа. У последних двух вообще бежали слёзы по щекам. А пока они переваривали услышанное, я встал, подошёл к окну и раздёрнул шторы. На улице было ещё темно, но с моими глазами это не помеха.
— Обещания нужно выполнять. Правда ведь, Фана?
Едва слышно произнеся эти слова, я повернулся к самкам и посмотрел в глаза Мазори. Поняв, что сейчас прозвучит нечто важное, она смахнула слёзы.
— Я сражусь с Гастаром.
* * *
Фана, нейросеть:
Глава 24
Судьба против монстра
— Я сражусь с Гастаром.
Первой со своего места вскочила Хино:
