– Молодец, – рассеянно сказал Федя. Он подумал о пуле – о длинной пуле с закруглённой головкой, что весёлый доктор Иван Семёнович принёс ему на память. Конечно, в России продаётся всякое оружие, может, и «арисака» попалась. Но главное – что им удалось и что нет? Почему осталась его рана, порванная и изрядно грязная одежда, пороховой нагар на пистолетах, а воспоминаний никаких, ни у кого? И ещё – они вернулись в тот же день декабря своего 1908 года, чуть ли не в тот же момент, ну, может, на час позже. Совершенно не так, как предсказывал профессор Онуфриев, совсем не так!..
Фёдор сказал об этом вслух, и Петя Ниткин немедля расцвёл. Он, само собой, тоже это заметил и уже начал думать.
– Так ты ж не знаешь, как там у профессора всё придумано было! – не выдержал Федя. Петькина самоуверенность порой бесила даже лучшего друга.
– Не знаю, – сознался Ниткин. – Я кое-что из его математики стянул, – он покраснел, – но, чтобы разобраться…
– Так спроси у того, кто здесь машину эту ставил, – сердито сказал Фёдор.
– У кого?
– У Ильи Андреевича, само собой! У Положинцева!..
– А ты с чего так решил?
– Так больше некому!
– Как это «некому»? – удивился Петя. – Илья Андреевич, конечно, первым в голову приходит, потому что физик…
– А кто ещё в подвалах корпуса мог разгуливать?
– Кто угодно, – строго сказал Петя. – Кто угодно мог, если узнает про потерну и отыщет в неё вход. Потому что мы ж так и не знаем, куда она точно выходит и где заканчивается!
– Всё равно он, – с уверенностью сказал Федя. – Вот увидишь!
– А чего ж тут видеть? Я пойду и сам спрошу!
– А он откажется от всего. Доказать-то нечем!
– Ну вот ты сам понимаешь, что нечем.
– Петь… но ведь так же нельзя!
– Чего нельзя?
– Молчать нельзя! Делать вид, что ничего не случилось, нельзя!
– Нельзя. А что ты сделаешь? Куда пойдёшь? Кому расскажешь и зачем? И что потом будет? Я вот, пока у профессора сидел, много чего себе на заметку взял. Надо с тем же Ильёй Андреевичем поговорить – про телефоны те же, к примеру…
Федя застонал.
– Так он же сам оттуда!
– Может, и оттуда. А может, и нет. Но телефоны новые всё равно нужны. И радио. И винтовки. Я вот прочитал, что оружейник наш один, Владимир Григорьевич Фёдоров, новую самозарядную винтовку создаст, «автомат Фёдорова». И будет он неплохим, только делать сложно будет на заводах, точность обработки потребуется. Можно ему подсказать кое-что, незаметно так.
Эта мысль Феде понравилась.
– Винтовка Мондрагона, конечно, есть, но автомат Фёдорова лучше, как я прочитал, – продолжал Петя. – А вообще… вообще нам надо быть готовыми. Путь к нам они открыли.
– Так ведь помогли! Разве лучше было б, погибни Пушкин?
– Кто-то помог. А кто-то и навредить может, – учительским тоном заявил Ниткин. – Но вообще мы об этом потом подумаем, ладно? Тебе лежать надо! Так, где я остановился?..
Продолжить ему не удалось – появились Две Мишени с госпожой Шульц.
– О, Петя! Как хорошо с твоей стороны читать раненому товарищу!.. – Ирина Ивановна пододвинула табурет. – Мы так и знали, что тебя тут найдём.
– Только Костю Нифонтова не найти никак, – заметил подполковник. – Прячется. Злится.
– Так он остаться хотел, Константин Сергеевич, – сказал Фёдор. – Вот и злится. Что ж тут удивительного?
– Удивительного ничего нет, а вот болтать он может начать, – строго сказала Ирина Ивановна. – Обижен он на нас очень.
– А начнёт язык распускать – и себя погубит, и нас, – заметил Две Мишени.
– А что же сделать можно? – Федя приподнялся на подушках; неловко было валяться перед учителями, тем более что «рана совсем лёгкая, царапина», как он уверял в письмах и родным, и Лизавете.
– Убеждать. Говорить. Не оставлять одного. Ему сейчас очень хочется всё кому-то выложить, душу облегчить, – очень серьёзно сказала Ирина Ивановна. – Я бы ещё его семье написала…
Федя с невольным стыдом подумал, что папа ведь обещал помочь капитану Нифонтову; надо напомнить, напомнить обязательно!.. Вот прямо сейчас!..
– Ирина Ивановна! Погодите! Не надо писать! – взмолился Федя. – Давайте я сперва папе напишу… – И он как мог, запинаясь, пересказал давнюю встречу с семейством Нифонтовых, а потом и последний разговор с Костей – что отец его служит в крепостном полку Кронштадта и сильно страдает от старых ран в сырых и промозглых казематах.
Две Мишени нахмурился.
– Будем следить в оба глаза. И Бобровскому велим. Но… попробую я и сам с полковником Солоновым потолковать.
– Я с вами, Константин Сергеевич. Вдвоём вернее будет.
– Да папа ж не спорит! – поспешно возразил Федя. Ему показалось – подполковник с Ириной Ивановной думают, что папа не хочет помочь Нифонтову-старшему.
– Мы знаем, Федя. Но Нифонтовым и впрямь надо помочь.
– Надо, – вдруг сказал Петя Ниткин. – Костька – он злой, потому что защищается. Думает, что все вокруг только и хотят, что в него зубами вцепиться.
– Тогда будем ему помогать, – решительно заявила Ирина Ивановна. – И… дорогие мои кадеты, никто из вас ничего не вспомнил?
Петя с Фёдором дружно покачали головами. Две Мишени вздохнул.
– Вот и мы тоже. А жаль, приключения там, видать, были захватывающими, судя по пороховому нагару в стволах…
– И дырках во френче, – сердито перебила госпожа Шульц.
– На войне без дырок нельзя! И потом, всё же кончилось хорошо!..
Наступило молчание. Двое взрослых – один подполковник и одна учительница, и двое кадет младшего возраста, седьмой роты, – они сейчас сделались словно равными. Во всяком случае, говорили друг с другом они именно как равные.
– Хорошо ли? – уронила Ирина Ивановна. – Что мы там натворили – и какие будут последствия?
– Вопросы без ответов, – вздохнул подполковник. – Во всяком случае, надо записать всё полезное, что мы узнали, – без указания источников, само собой.
– Я уже! – похвастался Петя Ниткин.
– Не сомневаюсь, – улыбнулся Две Мишени. – А ещё – отыщите Нифонтова, будьте так добры, кадет. А вы, Фёдор, хотели написать отцу – мы подождём с Ириной Ивановной. А на пути поставим по свечке всем угодникам нашим. Да и молебен закажем. Во избавление от опасности.
Они ушли, захватив письмо Фёдора отцу. Явился фельдшер, осмотрел, сменил повязку.
– Мясо молодое, дырка махонькая, – усмехнулся в усы. – Всё заживет, господин кадет.
Федя и не сомневался, что заживёт. Но шрам-то останется, а шрам – это первое кадетское отличие!.. На подбородке у него уже есть, а теперь и на плече, да какой! От пули!..
Петя Ниткин убежал искать Нифонтова. Принесли положенный болящему полдник: большую кружку крепкого чая, французскую булку, кубики золотистого масла, ломтики холодной буженины, яблоко. На тумбочке в изголовье остался заложенный на середине «Кракен». Всё хорошо. Все живы. Ужас кончился. Сёстры и мама, конечно, дико перепугались, потому что папа со своим Туркестанским полком отражал нападение на императорский дворец, но с северной окраины Гатчино пробились роты гвардейской артиллерийской бригады, оттеснившие погромщиков за железную дорогу.
В общем, всё хорошо, но разве может быть хорошо, что вообще такое случилось? Что в корпус ворвалась вооружённая толпа? Откуда у них вообще взялось оружие? Кто ими командовал? Зачем им потребовался корпус? Грабить тут нечего – глобусы да чернильницы или физические приборы вроде осциллоскопа толпе ни к чему. Квартиры офицеров?..
Федя лежал, чувствуя, что мысли кружат, подобно охотничьим псам, готовым вот-вот взять след красного зверя, но последнего шага сделать никак не удавалось.
Потом приходил доктор, потом капитан Коссарт с учебниками, потом снова фельдшер; а потом явился Петя Ниткин, волоча за собой мрачного, аки грешник пред вратами адскими, Нифонтова.
– Ну, чего вам? – буркнул тот, плюхнувшись на табурет. – Чего меня сюда затащили? Чего я тут не видывал?.. И ты, Петька, – чем ты думал? Остались бы там, занимался б своими науками…
