По рядам войск регулярной армии поползли слухи о том, что кто-то из них переметнулся. Больше ничем они не могли объяснить, что кто-то регулярно вырезает целые отряды разведки, так быстро, что те не успевают даже послать сигнал. Кто-то уничтожает склады с оружием – так же незаметно, причем, потом не обнаруживаются никакие части самого оружия или снаряжения – его крадут прямо из-под носа охраны.
Во множестве полетели головы, когда главнокомандующий решил найти виновных, но в конечном итоге это ничего не изменило в пользу армии. Наоборот, теряя офицеров, войска быстро теряли и боеспособность. Боевой дух быстро упал, участились случаи дезертирства. Месяц за месяцем положение армии только ухудшалось. В прочих районах, до которых Сигурд не добирался, хотя его и звали, дела у повстанцев шли несколько хуже, но и они воспряли духом.
Единственное, с чем у Сигурда возникли проблемы – он никак не мог сообщить людям о том, кто он и зачем здесь. Время шло, но победа сопротивления была еще не близка.
Месяц за месяцем он рыскал по линии фронта, беря на себя самые сложные цели, но всех спасти и всем помочь не мог даже он. Люди гибли с обеих сторон, и он кривился каждый раз, когда слышал эти цифры.
Стараясь оказаться в тишине, он выбирал себе место у дальнего костра, но и тут люди находили его. Мужчины приходили со словами благодарности или чтобы поговорить о чем-то насущном. В какой-то момент стали приходить и женщины – они благодарили совсем иначе, хотя поначалу Сигурд пытался от них отделаться. С тех пор он нередко просыпался поутру, обнимая одну из них. Он даже не подозревал, что говорили они своим мужьям и сыновьям, но проблем у него из-за них так и не возникло.
Не всё и не всегда было гладко. Как бы он ни был силён и ловок по сравнению с людьми, их иногда оказывалось больше.
Он всегда выбирался сам. Сотни раз люди считали его погибшим, но он всегда возвращался, отлежавшись, если было нужно. Никто не слышал от него ни стона, ни тяжелого вздоха, даже когда были сломаны кости или нужно было зашить раны – он молчал.
С первых же дней, когда остальные сторонились странного новичка, та самая девочка оказывалась рядом, когда нужно было помочь. Врачей на всех не хватало, и детей приставляли к более-менее посильной работе.
У нее был свой способ благодарности за спасение брата. Она умело зашивала раны и накладывала бинты, хотя это редко было нужно. Метаболизм Сигурда, хоть и не такой совершенный, как у Астартес, делал свое дело. Единственное, с чем она не могла помочь – вправить сустав или выровнять кости. Волку приходилось делать это самому, под строгим присмотром тринадцатилетней девочки, которая ждала разрешения наложить тугую повязку. Она так рвалась выполнять порученное, что Сигурд просто не осмеливался прогонять ее. Видимо, для нее это было важно. Еще она постоянно приносила ему еду, заметив однажды, что он несколько дней не появлялся возле импровизированной полевой кухни. Он просто не чувствовал голода и мог несколько дней спокойно обойтись без пищи, но, чтобы не пугать девочку, соврал ей, что просто забыл. Она приняла это за чистую монету, и теперь каждый день приносила ему то, что удавалось заполучить при раздаче. Глядя на ее тоненькую фигурку, Сигурд безуспешно пытался отдать ей свою порцию, не без оснований полагая, что часть в ней – от ее собственной, но она отказывалась и надувала губы, обижаясь на его неблагодарность. Смешная чумазая мордашка постоянно попадалась ему в толпе, словно она каждый раз ждала его возвращения.
Сигурд бросил в огонь несколько гранул топлива. Черные, идеально ровные шары, в треть его ладони, были естественным источником тепла, хотя и казались искусственными. Они были самых разных размеров, от микронных до таких, которых вдвое превышали размеры человеческой головы. Тепла и света они давали много, горели долго и без дыма, что для его обоняния было благодатью.
Обернувшись на звук шагов, он увидел одного из солдат, с которым частенько уже ходил за линию фронта, чтобы в тылу врага сеять панику. Это был уже немолодой мужчина, превосходно знающий военное дело. Собственно, до войны он был учителем в бедном поселке, обучал детей рабочих различным нужным премудростям. Потом ему пришлось самому учиться совсем иным вещам – как ставить мины-ловушки, как быстро убивать врагов и медленно пытать пленных…
Война не была его призванием, он этого не скрывал, но судьба диктовала свои правила. Он умел убивать, но каждого убитого, неважно с чьей стороны, он в душе оплакивал. Каждого из них, любого солдата. Сигурд не смеялся над этим, он сам недолюбливал войны, которые мешают развитию миров, но, увы, от них никуда нельзя было деться.
В нем этот мужчина нашел благодарного слушателя, и сейчас шел явно поговорить. На его приветствие Сигурд кивнул и указал на место возле костра.
Однако, тот не спешил начинать разговор, видя, что Сигурд смотрит не на него. Он посмотрел в ту же сторону.
- Ах, Мила. Чудесный ребенок.
Сигурд кивнул.
- Мила? Я не знал ее имени до сих пор. Оно хорошее.
Старик кивнул.
- Хорошее, доброе. И сама она добрая и отзывчивая. Ее мать была такой же. Да и отец тоже. Не было никого, кому они не помогали бы. Ее мать была врачом, видимо, это передалось по наследству. Ее отец ремонтировал технику – любую, какая только была в поселке, они получали за свою работу гроши, но как-то умудрялись помогать и более бедным людям. Если бы они жили чуть лучше, их дочь можно было бы отправить учиться в город. Лечить людей ее призвание.
Он выразительно посмотрел на очередной слой аккуратно наложенных бинтов на плече Сигурда. Куртку он снял с этого плеча, когда девочка, не терпящим возражения тоном, сказала ему, что рану нужно перевязать. Наутро он, как обычно, срежет бинты и бросит в костер. К счастью она не обращала внимания на то, что все его раны, кроме очень крупных, затягиваются без следа. Он кивнул.
- Жаль ее.
Старик сделал глоток из принесенной с собой кружки.
Сигурд кивнул снова.
- Жаль. Всегда жалко тех детей, которые живут в войне.
Ответом ему был взгляд искоса.
- Война? Нет, я не об этом. Это, конечно, тоже верно, но я о другом. Она ведь сирота. Родители погибли уже давно, и о ней заботился старший брат.
- Морион?
Старик кивнул и снова отхлебнул из кружки.
- Да, это ее брат. Был.
Сигурд насторожился. Он понимал, как глупо здесь звучит его вопрос, но все же спросил.
- А что с ним?
- Его убили две недели назад. Снайперская пуля в спину. Прямо в сердце. Немного не добрался до своих. Теперь она совсем одна.
Сигурд вновь посмотрел на Милу. Она перевязывала очередного раненого, от усердия закусив губу. Тот даже не пикнул – похоже, постеснялся проявить слабость перед девочкой.
- Она знает?
- Знает. Ей сказали сразу же. И знаешь что? Она не заплакала даже. Я боюсь за нее. Она никогда не сознается, когда ей больно или страшно, но сейчас я по-настоящему за нее боюсь.
Он замолчал, как-то выжидающе глядя на Волка, и тот догадался.
- Я присмотрю за ней по возможности.
Старик кивнул.
- Она относится к тебе, как относилась и к нему. Думаю, ты сможешь его заменить.
Сигурд промолчал. В этот момент он судорожно решал, как быть. Он легионер, и вернется к легиону, когда все закончится. Девочку придется бросить. Предать. Она снова потеряет близкого человека. Он сжал виски ладонями, но старик этого не заметил. Он как раз смотрел на идущую к ним Милу. Не смотря на прохладу, на ней было тонкое для этого времени года платье. Она всегда его носила – иных вещей у нее просто не было. Допив содержимое кружки, старик встал и попрощался с Сигурдом, а потом и с девочкой. Та, подойдя, протянула Волку очередную упаковку рациона.
Даже в свете костра было видно, что ее кожа покрыта пупырышками от холода. Забирая протянутую пищу, Сигурд коснулся ее холодной руки. От этого жеста девочка вздрогнула, словно коснулась раскаленного металла. Нахмурившись, Сигурд встал.
