Москит. Конфронтация - Корнев Павел Николаевич

— Это аналитически дивизион, да? — уточнил я. — Не ахти отношения с ними?

Городец неопределённо повертел пальцами и поморщился, встопорщив усы.

— Там есть те, кто напрямую с агентурой работает, и те, кто дистанционно действуют, всякие энергетические возмущения отслеживают. Все белой костью себя мнят, но первые — серьёзные люди и на рожон никогда не лезут, а вот вторые — сплошь кабинетные работнички, их хлебом не корми, дай самоутвердиться. И сам понимаешь, армейцев именно такими усилили. Их профиль.

— Да уж заметил…

— Но вообще это нам даже на руку сыграло, — ухмыльнулся Георгий Иванович, повернулся к ветру спиной и, ловко открыв портсигар одной рукой, закурил. — Они в отчёте о побеге все лавры подпоручику Перовскому отдали, тебя не упомянули даже, — поведал он, пыхнув дымом.

Пусть отрицать заслуги лётчика было попросту глупо, я всё же досадливо поморщился.

— Опять мимо ордена пролетел?

— Нам бы так и так тебя вымарывать отовсюду пришлось, — утешил меня Городец. — Ни в какой плен ты не попадал, а был контужен при обороне Белого Камня и провалялся всё это время в бессознательном состоянии, никем не опознанный, в госпитале.

— И зачем это всё?

Георгий Иванович неопределённо пожал плечами и сказал:

— Узнаешь в своё время.

Я настаивать на немедленном ответе не стал, отвернулся от в очередной раз поменявшего направление ветра и присмотрелся к сопровождающим доцента Звонаря, которые подобно нам в здании аэровокзала оставаться не стали и вышли на лётное поле. На медиков походили далеко не все из них, вот я и закинул удочку:

— Смотрю, Макар Демидович в большом авторитете…

— А ты как хотел? — хмыкнул Городец.

— Да просто слышал, он со всеми разругался в институте. Разве нет?

— А из-за чего разругался, не слышал?

— Нет, — мотнул я головой.

— Его агитировали руководящую должность занять, а он всех лесом послал и на Кордон перебрался. Не захотел время на организационные вопросы растрачивать. Ну а тут уже деваться некуда, согласился тряхнуть стариной.

Заявление это не на шутку озадачило, и я спросил:

— Тряхнуть стариной — это как?

Георгий Иванович затянулся и усмехнулся.

— Они с женой в Гражданскую в Зимской губернии такого шороху навели, что контра тише воды ниже травы сидела.

Я озадаченно хмыкнул.

— Он женат?

— На сестре декана медицинского факультета. Страшная мегера, я тебе доложу. Злые языки поговаривают, Звонарь на Кордон именно от неё и сбежал. — Городец последний раз затянулся, глянул на окурок и выкинул его. — Что же касается твоего вопроса, Макар Демидович у нас специалист широкого профиля. Лечит и… наоборот. Ментальные блокировки он как семечки щёлкает, разговорить любого способен в два счёта. А официально он службу реанимации и реабилитации операторов курирует, постоянно между Зимском и Всеблагим мотается. Думаешь, один ты осложнение заработал? Да сейчас!

Под гул винтов на лётное поле наконец выкатился двухмоторный транспортный самолёт, и я поспешил спросить:

— А как так получилось, что мы здесь наступаем, а осада с Белого Камня до сих пор не снята?

Георгий Иванович пожал плечами.

— Нихонцы просто от нас инициативы на востоке не ожидали. Надо понимать, изначально бросок на Зимск ими отвлекающим манёвром задумывался, но, как пошло серьёзное продвижение, самураям кровь в голову ударила, вот и начали в спешном порядке туда наиболее боеспособные части перебрасывать, заодно и немалую часть операторов им в усиление придали. Потом завязли и стали дополнительные резервы подтягивать, дабы ситуацию переломить, ну мы и воспользовались моментом, за несколько дней половину пути до Харабы прошли. — Он усмехнулся. — А знаешь, почему так получилось?

— Просветите.

— Поговаривают, Рогач без санкции на вторжение в Джунго действовать начал. В правительстве переговоры с Лигой Наций затеяли, о прекращении огня вопрос подняли, и нихонские агенты об этом не знать не могли. А тут — наступление, как снег на голову!

— Он же теперь под трибунал пойдёт, нет?

— Победителей не судят. Если нихонцы назад сдадут, в правительстве ни одна собака не признается, что наступление без их ведома началось, — уверил меня Городец и двинулся к аэроплану. — Идём, пока все нормальные места не заняли.

И в самом деле — помимо сопровождающих доцента Звонаря к самолёту двинулась и часть сбежавших со мной из «Отряда 731» рядовых и унтер-офицеров, да ещё подъехало сразу две кареты скорой помощи с ранеными.

В итоге аэроплан набили под завязку, и с учётом погодных условий полёт приятных впечатлений после себя не оставил. Пришлось даже ещё одну таблетку обезболивающего принять, а то как-то совсем уж немилосердно голова разболелась.

В Зимске нас ждали. Аэроплан только-только подрулил к краю лётного поля, а к нему уже подъехали вездеход, два автобуса и три санитарных автомобиля. Первыми по лесенке начали спускать тяжелораненых, следом велели двигать и мне.

Ряды колючей проволоки заметил, ещё когда заходили на посадку, а тут в глаза бросился капонир с танком, два броневика, на бортах которых республиканский орёл соседствовал с символикой ОНКОР, окопы и затянутые маскировочными сетями позиции зенитных орудий, прожектора и засыпанные гравием воронки, а немного поодаль чернели корпуса сгоревших самолётов.

Прямо с аэродрома нас увезли в госпиталь, и не могу сказать, будто там я оказался всеми забыт, но и хороводов вокруг никто отнюдь не водил. Впрочем, жаловаться было грех: мне позволили принять душ, выдали чистое бельё и пижаму, после чего поместили в одиночную палату, где исправно снабжали травяными настоями и периодически выдавали совершенно смешные порции куриного бульона. И лишь когда за окном окончательно стемнело, явился выжатый как лимон Городец.

Следующий час я отвечал на его вопросы, без утайки рассказал обо всём случившемся со мной сначала в лагере временного содержания, а затем и в «Отряде 731», не забыл упомянуть и о вербовщике. Описал Отто Риттера, заодно припомнил всех, кого тот сбил с пути истинного.

После, уже отпустив стенографиста, Георгий Иванович вытянул из портфеля несколько листов и передал их мне.

— Ознакомься и распишись.

Врученные мне бумаги ожидаемо оказались подписками о неразглашении, я поставил автографы во всех нужных местах, потом спросил:

— Удалось перевести документы, которые я забрал?

— В процессе, — уклончиво ответил Городец и взглянул на часы. — Телеграмму твоим я отбил, если напишешь письмо, смогу завтра утром отправить.

Разумеется, я ухватился за это предложение руками и ногами, да и мой куратор задержался в палате не просто так, а в ожидании Федоры Васильевны. Понял это, когда Городец потребовал от неё подписать стопку бумаг лишь немногим тоньше моей.

— Что за вздор?! — возмутилась реабилитолог, под глазами которой залегли тёмные круги. — С каких это пор истории болезни стали проходить под грифом «секретно»?!

— Подпишите и узнаете.

Федора Васильевна с недовольным фырканьем выполнила это распоряжение и принялась листать врученную ей подшивку листов.

— О как! — выдала она некоторое время спустя, а после возмутилась: — Но позвольте! А где подробности?!

— Воспоследуют, — спокойно заявил в ответ Городец и добавил: — В самом скором времени.

— Вы издеваетесь?! — возмущённо воззрилась на него Федора Васильевна. — Как прикажете приводить его в норму? К какой именно норме мне его приводить?!

— Вам виднее, — спокойно произнёс Георгий Иванович и протянул руку за сшивом листов. — История болезни будет храниться у доцента Звонаря.

— История болезни?! Да это филькина грамота, а не история болезни!

— Вам виднее, — вновь повторил Городец, убрал документы в портфель, снял с вешалки фуражку и был таков.

Ну а я остался наедине с Федорой Васильевной, впервые на моей памяти выглядевшей чем-то крепко озадаченной.

— Ох, и всыпала я б тебе, не прочитай отчёт, — вздохнула тётка. — Надо ж было так себя запустить! Ну что ты смотришь? Снимай пижаму, переворачивайся на живот!