Москит. Конфронтация - Корнев Павел Николаевич

Я выполнил распоряжение, заранее подозревая, что грядущая процедура окажется не из приятных, но даже помыслить не мог, сколь болезненными ощущениями обернётся обычный вроде бы массаж. И это ещё Федора Васильевна к сверхъестественному воздействию практически не прибегала и разминала исключительно мышцы, не касаясь потенциала!

Впрочем, потенциала как такового у меня сейчас и не было. Совсем.

— Вообще не можешь к сверхэнергии обратиться? — уточнила реабилитолог под конец процедуры.

— Нет, — глухо ответил я.

— А если так? — На ладони Федоры Васильевны возникла шаровая молния с яблоко величиной. — Чувствуешь её? Сможешь повлиять?

Сгусток энергии я ощущал. Вытянул руку, надавил силой воли, и его отнесло на середину комнаты.

— Не безнадёжен, — отметила тётка, развеяла энергетическую структуру и начала собираться. Потом вдруг обернулась. — А если так?

Ко мне метнулась шаровая молния, едва успел её перехватить. Стиснул пальцы, раздавил, погасил.

— Неплохо, — отметила Федора Васильевна. — Не перегорел, значит.

— Сам знаю, что не перегорел! — возмутился я. — Конкретно со мной что? Восстановлюсь?

— Жить будешь — это точно. Насчёт остального время покажет. Или предлагаешь на кофейной гуще погадать?

Мне только и оставалось после такого заявления, что обречённый вздох задавить. Грех жаловаться, вроде бы, но неопределённость и подвешенное состояние давили на психику просто несказанно.

Я — оператор или уже не совсем? Сумею дистанционно до источника дотянуться или без выезда на место полноценную подстройку не провести? И когда уже мной начнут заниматься всерьёз? Когда переведут нихонские бумаги?

Вопросы. Одни лишь сплошные вопросы.

Глава 5

В госпиталь меня поместили в понедельник двадцать восьмого числа, всю рабочую неделю там и продержали. Заставили пройти настоящую медкомиссию и сцедили на анализы столько крови, что все стены в палате выкрасить получилось бы и на потолок осталось, а ещё по несколько раз на дню Георгий Иванович приводил странных посетителей, которых интересовали странные вещи.

Как быстро засветились глаза у ходячего мертвеца, после того как он выбрался из могилы? Сколько электродов торчало из головы у подопытных операторов? С какой скоростью выползала из аппарата бумажная лента? Удалось ли мне запомнить какие-нибудь иероглифы? Сколько видел офицеров и в каких званиях они были? Как много тел нам поручили отвезти к реке? Какой эффект вызывал вколотый в больничной палате препарат? Сразу ли покраснела после инъекции вена? Как сильно был выражен землистый привкус чая? Сколько по времени длилось переливание крови?

И так далее, и тому подобное. Одну только схему лагеря я рисовал никак не меньше пяти раз. При этом самого меня лишь поили травяными отварами и кормили диетическими блюдами, но никак — то есть, вообще никак! — не лечили, если не считать за лечение утренние и вечерние сеансы массажа. Помимо хождения по обследованиям я посещал душ и спортивную площадку, где занимались идущие на поправку бойцы. Ещё подолгу медитировал по разработанной Федорой Васильевной программе, но вот покидать территорию медицинского заведения мне запретили строго-настрого. Да и не в больничной же пижаме на променад выбираться!

Днём было нормально, ночью снилось… всякое. Просыпался в холодном поту, совершенно разбитым и всякий раз подолгу разогревался и разминался, прежде чем отступала болезненная ломота. Разве что ближе к пятнице худо-бедно оклемался и почувствовал себя человеком.

И тем сильнее начала бесить окружившая меня стена молчания. Сложилось даже впечатление, будто обо мне попросту забыли. О выписке даже речи не заходило, Федора Васильевна сразу предупредила, чтобы с этим к ней не приставал, а Звонарь своим визитом меня так ни разу и не удостоил. Ещё и Городец к концу недели куда-то запропал. Меня аж корёжило всего, до того хотелось о своих перспективах узнать, но — ничего, ничего, ничего. Хоть на стену лезь!

Единственным светлым пятном мне виделась грядущая встреча с Лией. В субботу я всерьёз намеревался уйти в самоволку, но накануне вечером всё переменилось самым решительным образом. На закате меня навестил ассистент доцента Алексей.

— Вас ждут, — сообщил он от дверей.

Задавать вопросов я не стал, просунул ступни в больничные тапочки и последовал за этим непонятным типом с физиономией кабацкого буяна. По переходу на уровне третьего этажа мы попали в соседний корпус, на проходной там дежурили бойцы ОНКОР, дверь нам они отперли только после изучения журнала посетителей и проверки срочно вызванным на пост оператором. И если в основном здании публика обреталась самая разношерстная, то дальше в коридорах попадались исключительно мужчины лет двадцати пяти — тридцати. Раненые старше этой возрастной категории ещё изредка встречались, а вот моих сверстников не было вовсе.

У нужного нам кабинета сидели в ожидании своей очереди пять или шесть человек, но мы зашли сразу.

— Лизавета Наумовна, — обратился мой провожатый к заполнявшей карточку дамочке, — по договорённости с Макаром Демидовичем…

Та оторвалась от бумаг и улыбнулась — мне улыбнулась, не ассистенту Звонаря.

— Заходи, Петя. Садись.

Я опустился на стул и от удивления задал совсем уж дурацкий вопрос:

— И вы здесь?

Лизавета Наумовна помассировала виски.

— Здесь все, кто хоть что-то из себя представляет. Здесь и во Всеблагом. — Она присмотрелась ко мне и спросила: — Ладно, рассказывай, что с тобой на сей раз стряслось.

Я замялся столь красноречиво, что дамочка не удержалась от смеха.

— Ладно, не юли! Всё что нужно, я уже знаю. Проходи в процедурную.

Дальше меня битый час просвечивали на футуристического вида аппаратах, замеряли какие-то возмущения, облепливали присосками с электродами и даже обсыпали приснопамятным контрастным порошком, но толку с того было — чуть. Нет, какие-то записи Лизавета Наумовна делала, но под конец прямо заявила, что выяснить получилось лишь самую малость больше, чем ничего. Или даже меньше — это как посмотреть.

— Придётся использовать активную технику, — заявила она, выложив на стол прекрасно знакомый мне футляр с иглами для акупунктуры. — Действовать буду по старому шаблону, так что потерпи.

Я засомневался было, стоит ли закусывать валик, скрученный из плотной ткани, но припомнил последнее обследование и сразу от своей мальчишеской выходки отказался, с точностью выполнил все инструкции и в итоге нисколько об этом не пожалел. Было действительно больно. В меня словно не тончайшие иголки совсем не глубоко втыкали, а спицами, раскалёнными и зазубренными, насквозь пронзали. Иными внутри ещё и шуровать начинали, что-то тянули, что-то смещали. Если б не валик, непременно бы зубную эмаль сколол, до того челюсти стискивал.

Неприятные ощущения пошли на убыль, лишь когда Лизавета Наумовна добралась со своими иголками до солнечного сплетения. Ну а стоило ей миновать пупок и начать спускаться ниже, я и вовсе духом воспрянул, что конечно же незамеченным не осталось.

— Мальчишка! — фыркнула дамочка, поправляя на мне простынку. — А ещё девушка есть. Как некрасиво!

Но раздражения в голосе Лизаветы Наумовны не прозвучало, да она и не пыталась скрыть иронии, и я поспешил окончательно перевести всё в шутку:

— Это всё непроизвольная реакция организма! — Потом сглотнул и просил, будто в омут прыгнул: — Ну и что со мной?

— Ох, Петя… — вздохнула врач, немного помолчала, будто бы даже размышляя, стоит ли вообще отвечать, затем всё же произнесла: — Если бы я не была посвящена в детали, то и по клинической картине предположила бы, что наблюдаю промежуточный этап перенастройки на другой источник.

У меня разом во рту пересохло.

— Лишь промежуточный? Так что же получается — я теперь ни туда и ни сюда?

Лизавета Наумовна откинула упавшие на лицо каштановые локоны и принялась извлекать из меня иголки.

— Туда, Петя. Ты теперь исключительно туда. Но требуется закрепить результат. Нужно ощутить связь с источником и пройти полноценную подстройку. И если дистанционно проделать первое ещё реально, то второе невозможно даже теоретически.