— Что сказала?
— Ты знаешь, у меня сложилось ощущение, что ей хотелось просто поболтать. То есть она напомнила, что ждет тебя завтра между одиннадцатью и часом. Но потом мы еще полчаса болтали, убей меня, не помню о чем. Познакомились, понятно. Я ей рассказал, что мы с тобой на двоих снимаем квартиру. А о чем еще говорили — и не скажешь так сразу!
— Эх, Сурков. Мне бы твои проблемы.
— Ага! У нас проблемы?
— А то! Ты закончил?
— Нет, а что?
— Хочу принять ванну.
— И что?
— Как знаешь.
Включил воду. Загудела газовая колонка. Подождал, пока сольется холодная, и заткнул пробку. Пошел, разделся, взял полотенце, вернулся на кухню и залез в ванну. Сурков гладил очередную простынь.
— Ты не заболел часом? Простыни гладить?
— Я не глажу, а сушу. А то навешали тут, не пройти. Таким темпами еще дня три висеть будут. Давай, рассказывай.
Ну а мне что, рассказал. Включая все денежные нюансы и моральные аспекты.
— Там, Серега, и квартира офигенная. И старуха прикольная. На Шапокляк похожа.
— Дух, мы же сваливаем. Нафиг нам сдалась эта квартира?
Я помолчал. Он принялся за последнюю простынь.
— Дело в том, Сурков, что мы вернемся. Лет через пять.
— Прорыв через границу?
— Ты маньяк, что ли? Просто приедем. К тому времени уже запросто можно будет оформить двойное гражданство. А наш побег не будет подрасстрельным преступлением.
— С чего такие сладкие мечты?
— Как видный финансист, я не обязан посвящать всяких строителей в тонкости экономики. Просто знай. Все скоро изменится. Зуб даю.
— Хм. А мне кажется, что ты, обобрав несчастную повариху, теперь комплексуешь. И так пытаешься успокоить совесть.
— И это тоже. Но я, кстати, тебе уже один раз сказал, что с Тамарой Сергеевной я рассчитаюсь. Так что — фи. И еще. В эту квартиру мы пропишем твою сеструху. Иначе нам её будет за собой не оставить.
— А! Ну это же полностью меняет дело! Хоть какая-то от тебя польза.
— Ладно, я понял, что меня используют. И пошел спать. Завтра не уходи. Нужно будет сходить кое-куда.
Улица Ракова — в центре, идет параллельно Невскому. Через семь лет её переименуют в Итальянскую. Дом, что нам нужен, ближе к Фонтанке, рядом с Манежной площадью. Мы с Сурковым вышли в полодиннадцатого. Я остановился через дорогу от места и сказал:
— Этот дом нам и нужен.
— Ты обратил внимание, что я ничего не спрашиваю?
— И даже оценил. Вот в это парадное нам нужно зайти и спуститься в подвал. Там деньги.
— Пхе. Достаем два ствола. Валим вахтершу, валим свидетелей. Спускаемся в подвал, забираем деньги, там много кстати? Прыгаем в тачку, уезжаем. Как план?
— Вы мясник, Штейнглиц!
— Не скрою, люблю пострелять.
— Тогда лучше всех задушить.
— Почему?
— Конвульсии…
— Стильно. Но хочется подробностей.
И я рассказал Сереге, что вон в той квартире, видишь окна? Там жил мелкий кладовщик, работавший на продбазе. Его арестовали почти случайно, по крупному делу о хищениях на базе. Он проходил второстепенным соучастником главных расхитителей. Максимум пару лет за халатность. И сидел он в предвариловке с простыми уголовниками. Но во время обыска у него в квартире, случайно порвали матрас в детской кроватке. А может и не случайно. Но вместо наполнителя там оказались доллары. Около шестисот тысяч. Дело было в конце семидесятых. По совокупности чуваку дали вышку. Он, с момента задержания, понял, к чему дело идет. И еще в начале поделился с соседом по камере информацией. Что в определенном месте, в этом подвале, заделан в стену металлический ящик. Полный рублей. Есть нюансы. Очень бдительные и говнистые вахтеры. Да и жители не совсем простые. А валить всех — ну, я не готов. А сколько там точно — я не знаю, Серег. Но до хера.
Я не стал говорить, что засиженного уголовника Секу, здесь взяли, в восемьдесят шестом. Он, откинувшись, пошел вытаскивать этот ящик. Был соседом по камере, как ему казалось, простого проворовавшегося кладовщика. Который, как потом выяснилось, был крупнейшим валютчиком. Аффилированным с западными банками, и вообще, питерским аналогом Рокотова. Контролировал всю питерскую незаконную валютную торговлю.
— Слушай, Коль. Ты давай, иди. Ты же к старушке собирался? Ну и иди. А я осмотрюсь, и изложу свои взгляды. Только бейсболку отдай. И рубаху снимай.
Все ясно. Он собирается побродить вокруг и по двору, меняя наряды. Я в джинсах, белой футболке навыпуск, и красной клетчатой рубахе. Отдал рубаху и бейсболку, не замерзну.
— Сурков, я прошу…
— Спокойно. Никто меня не запомнит.
Глава 25
Я шел в сторону Манежа, и размышлял о том, что же придумает Сурков. Ситуация патовая. Консьерж (сейчас их называют вахтер) сидит возле входа в подвал. Вход закрыт на замок. Я склонялся поискать способ проникнуть туда с улицы. Какие-то нежилые, заделанные жестью окна, виднелись в фундаменте. Но все равно будет шумно…
Про эти деньги мне, году в девяностом, рассказал сурковский однокурсник. После Политеха, он устроился в питерскую ментовку. Их, кстати, было много, таких ментов, в Питере. Кажется, Кивинов, что автор всех «Ментов», тоже такой же. Окончив вуз, не захотели распределяться в Мухосранск, а подались в МВД. Там обещали квартиры и вообще. Предполагалось, что получив квартиру, человек увольняется. Но все пошло по-другому.
Мы с ним тогда шли как раз по еще Ракова, в Дом Кино. Там нас ждал Сурков. Этот приятель мне показал этот дом и рассказал историю. Я вежливо кивал, но не сильно вникал. А сейчас вспомнил. Влево от центрального стояка, два кирпича от грунта. Замазанное раствором пятно на кирпичной стене. Ломать.
Такого рода историй было достаточно много. Некоторые я помню. Я не собирался их реализовывать. Ибо геморрой. По моим прикидкам, до отъезда в Финку, нам должно было хватить. Но ввязался. И тихо злился на себя.
Тем временем, я миновал Манежную, пересек Садовую, и вышел на площадь Искусств. Там, как обычно, чадили экскурсионные Икарусы, и парковались зарубежные Скании. Доставившие финских туристов прямиком из Финляндии. И наши, и зарубежные гости города, кучковались по группам, и втягивались в Русский музей, в филиал Кировского театра, или в театр Музыкальной комедии. Я прикинул время. Ну да, на двенадцатичасовое представление.
И тут я увидел Олега Топина. Мастер спорта международного класса по дзюдо, член сборной СССР, лейтенант. Потому что выступает от ЦСКА. Чемпион Союза, Европы, и еще что-то там. С хмурым видом подпирал стену корпуса Бенуа, и недобро поглядывал на туристов. Потом он увидел меня. Я подошел и встал рядом.
— Привет, — обнимашки войдут в моду гораздо позже, мы пожали друг другу руки.
— Ты по делу?
— Да не, Олег. Просто мимо проходил. Дай, думаю, поздороваюсь.
К нам подошел младший Панченко, по кличке, ясное дело, Панч. Их, два брата сейчас, в сборной. Старший, Саня, вроде бы поломался на тренировке. И скоро, если не уже, будет отчислен.
— Здорово! Работу ищешь?
— Да ну, Панч. Я учиться буду, в институте.
— Где? — заинтересовался Олег.
— Финэк.
— Неплохо, наверное, — пожал он плечами.
— А вы как? Вместо Олимпиады поедете куда?
— В Москву, блять, мы поедем. В Отрадное, — он сплюнул. — Ладно, Дух, пойдем мы.
Мы пожали друг ругу руки.
— Ты в курсе, что Хитрый устроился вратарем в Жигули? — спросил он.
Вовка Курин, по прозвищу Хитрый, из нашей школы. Боксер-перворазрядник. Устроился работать вышибалой на входе в пивбар «Жигули», что на Владимирской, мысленно перевёл я.
— Солидно, — говорю, — нужно будет наведаться.
— Надумаешь, приходи. И Суркова приводи. Хитрый говорит, у него удар бомбический.
— Зайдем, — пожал я плечами. — Я Хитрого уже пару лет не видел.
Они ушли через площадь в сторону театра Музкомедии. А я вышел на Грибоедова, и повернул налево.
