— А с Троекуровым вы были знакомы? — Я снова наполнил бокалы.
Измайлов набычился.
— О покойниках, знаете ли — либо хорошо, либо ничего!
— Правильно понимаю, что в вашем случае «ничего»?
— Правильно. Терпеть его не мог, гнилой был человечишка. Мы даже не здоровались, при встрече отворачивались.
А сын твой на него шестерил, ага. Не напрямую, но тем не менее. Хотя ты об этом, конечно, не знаешь, и я лично приложу все усилия к тому, чтобы не узнал никогда.
— Гнилой, — согласился я. — Земля ему стекловатой!
Мы выпили. Когда Измайлов попытался сфокусировать на мне взгляд, глаза его попытались съехаться к переносице.
— То есть, в вашем доме Троекуров не бывал? — продолжил я.
— Да кто бы эту гадину на порог пустил! — Измайлов треснул стаканом по столу.
Угу. Ай да дядюшка, ай да сукин сын! Сорян, был неправ, беру свои слова назад.
Подстаканниками старый граф Давыдов, оказывается, не барыжил от безденежья. Дело, по-видимому, обстояло так: три ключа из шести каким-то образом оказались у Троекурова. Как именно и почему только три, в данный момент неважно, надо будет — выясню. Суть та, что лишившись части имущества, три оставшихся ключа дядюшка прикопал надежно. Так, что при его жизни Троекуров до них добраться не сумел. Но оказавшись на смертном (как думал тогда) одре, дядюшка запаниковал и решил перепрятать ключи ещё надёжнее.
Два из них пристроил человеку, чей дом Троекуров обходил за версту. Ещё один ключ каким-то мутным путём оказался у Брейгеля. Не дворянина, портного. О чьём существовании Троекуров, вероятнее всего, вообще не подозревал, слишком мелкая сошка. Идеально придумано, снимаю шляпу! Заныкал надёжнее, чем в банковскую ячейку. Потом дядюшка помирать передумал, но возвращением ключей, видимо, решил уже не заморачиваться.
— Полностью разделяю ваши чувства, — сказал Измайлову я. — Когда эта гадина появилась в моём доме, дом так взбеленился, что ещё немного — и насмерть бы его ушатал. Но в тот раз Троекуров, зараза, ушёл. Пришлось догонять и справляться своими силами. Уже без дома, в смысле.
Измайлов глубокомысленно покивал, как будто понял. И поднял бокал, который я успел наполнить ещё раз.
— Ну, за преданные дома! — предложил я. Выпили. — А возвращаясь к подстаканникам. Видите ли, дядюшка тогда погорячился. Сами понимаете — температура, интоксикация, помутнение сознания. Проще говоря, он напрочь забыл, что это фамильная реликвия рода Давыдовых. По традиции, наследник рода должен преподнести её в дар своей невесте.
— Наследник рода Давыдовых? — заплетающимся языком переспросил Измайлов. — А кто это?
— Я.
— А! — Измайлов снова постарался сфокусировать взгляд на моём лице. — Ну да. Поздравляю!
— Спасибо.
Выпили.
— Так, подстаканники-то? Могу забрать?
— Да конечно! Забирайте на здоровье, о чём речь!
— Прямо сейчас отдадите?
Измайлов прислушался к себе. Попробовал встать с кресла. Не получилось.
— Прямо сейчас не могу, неотложные дела. Если изволите обождать…
— Да не волнуйтесь, я сам заберу. Вы-то мне зачем? Что я, два паршивых подстаканника не дотащу? Напишите записку дворецкому, и закроем этот вопрос.
— И впрямь!
Измайлов обрадовался. Махнул рукой лакею, тот принёс бумагу и чернила.
Текст с повелением отдать графу Владимиру Всеволодовичу Давыдову подстаканники, на которые он укажет, написал я. Потом придержал руку Измайлова, чтобы не промахнулся мимо листа. Под текстом образовалась подпись, украшенная замысловатыми кляксами.
— И когда же вы изволите объявить о помолвке? — отдавая мне записку, спросил Измайлов.
— Какой помолвке?
— Ну, если ваша фамильная реликвия предназначена в дар невесте.
— Блин, точно. Невесте… Да вы понимаете, пока рано объявлять. Может, ей подстаканники не понравятся. Может, скажет, что стаканов подходящих нету.
Измайлов пригорюнился.
— И что же вы будете делать в этом случае?
— Другую невесту поищу. Нафига мне такая капризная? Фамильные реликвии, знаете ли, на дороге не валяются. А она — нос воротить! Могла бы и в лавку сгонять за стаканами, не развалилась бы.
— И впрямь, — согласился Измайлов. — Невесты нынче пошли чрезвычайно переборчивые. Нечего их баловать! В наше время куда скромнее были.
— И то верно. Золотые были времена.
— Вы удивительно здравомыслящий юноша! Как, говорите, ваше имя?
Мы ещё раз познакомились и выпили. По последней, видимо. По крайней мере, Измайлов после этого склонил голову набок и захрапел. А я потопал к выходу.
Всё-таки слабоваты эти дворяне по части накидаться. Наш брат охотник с такой дозы только размялся бы, а Измайлова уже вынесло… Не, нафиг с ними пить. Скукота.
До дома Измайлова я дошёл пешком, благо недалеко. Дворецкому предъявил записку. Тот удивленно захлопал глазами, но вопросы задавать не посмел. Проводил меня в столовую и подвёл к резному шкафчику, где стояла чайная посуда. Расписной китайский фарфор, хрусталь, серебро.
Я вдруг понял, что «свои» подстаканники смог бы определить, даже если бы на них не было герба. Взгляд тут же сам упал на дядюшкино наследство, а руки сами к нему потянулись.
— Спасибо, дружище, — сказал я лакею. — Записку не выбрасывай. На случай, если барин забудет, куда имущество подевалось.
Вышел на крыльцо и вернулся к себе в усадьбу. Материализовавшись в башне, спустился на первый этаж. Прошёл в столовую. С интересом — в первый раз, всё-таки — рассмотрел посуду в громоздком дубовом буфете и шкафчиках поменьше, но подстаканников не увидел.
— Тётка Наталья!
— Слушаю, барин?
Тётка Наталья была в кухне, колдовала над необъятной плитой.
— Мне подстаканники нужны.
— Чаю изволите? — Тётка Наталья недоуменно обернулась. — Сию секунду поставлю! И как раз пирожки вот-вот готовы будут.
— Не, чаю не надо, пирожков тоже. Только подстаканники. Вот такие, — я показал два, которые держал в руках. — Серебряные, с гербом Давыдовых.
Глава 7
Тётка Наталья вытерла руки о фартук и открыла шкаф, где сушилась посуда. Протянула мне подстаканник.
— Вот, извольте.
— Ага. Спасибо. — Я нырнул в шкаф и вытащил оставшиеся два. Тётка Наталья недоуменно посмотрела на образовавшуюся у меня в руках охапку из пяти штук. — Молодец ты всё-таки, тётка Наталья! Везде-то у тебя порядок, всё-то на месте лежит.
С этим словами я потопал к выходу.
— А на что они вам, без стаканов? — прилетело мне в спину.
— Физические опыты буду ставить. Меня не беспокоить, пока сам не приду!
Прижимая к себе подстаканники, я свистнул металлического паука. Тот уже приучился бегать за мной, будто собачонка. Ну, такая себе собачонка, конечно, под тонну весом, но тем не менее. Вместе мы проследовали к запертому крылу и спустились в подвал.
— Молчишь? — посмотрел я на зеркало. — Вот и всегда ты так! Чуть чего — я не я и лошадь не моя.
Поди пойми, блин, то ли отсутствие дядюшки означает, что он окончательно переселился на тот свет, то ли удалился временно, чтобы сил подкопить. А через месяцок мне ещё какую-нибудь важную вещь сказать, ага. Кто их, покойников, разберёт. Даже если не заложные.
К слову сказать, я, наследничек, ни разу на могиле у дядюшки не бывал. Нехорошо. Оно понятно, что жизнь у меня насыщенная, на оживших-то покойников времени не хватает, а уж чтобы лежачих навещать — так и вовсе. Но, тем не менее, уважить надо. Приличия понимать необходимо. Вот ляжет снег, нечисть окончательно успокоится, с железным человеком порешаем — и вот тогда-а-а-а…
— Железный человек, железный человек, — ворчал я, расставляя подстаканники по ячейкам. — А чего, спрашивается, железный человек? Был бы он и правда железный, уже бы грохнули. Но ведь для простого люда «железо» — синоним «металла» вообще. Ну, кроме золота и серебра, конечно. И человек — металлический. Причём из такого крутого металла, что терминатор с пауком ему нихрена сделать не смогли. А что мы делаем с тварями, которых не можем уничтожить имеющимися инструментами, лейтенант Эллен Рипли? Правильно, лейтенант Эллен Рипли. Ваш бесценный опыт поможет ещё не одному поколению справиться с проблемами.
