– Эй, – вдруг окликнули его откуда-то сверху.
Рем вскинул голову, и ему на лицо упал тяжелый кусок ткани. Из окна третьего этажа высунулся острый старушечий нос.
– Мне на ту сторону надо!
– Лезь! – зашипела старуха, указывая на две простыни, связанные вместе и исчезающие в недрах квартирки.
Недолго думая, он, пыхтя, кое-как забрался наверх. Перекинув дрожащие от страха и усталости ноги через подоконник, понял, что оказался в тихом старушечьем жилище, состоящем сплошь из воспоминаний, горечи и тихой надежды. С массивного комода на него строго взглянул рыжеусый молодой военный. Фотокарточка была старой, перевязанной черной лентой.
– Ты залез? – Из кухни раздалось какое-то бряцание. – Отвязывай простыню и иди сюда.
Рем с трудом распустил узел, привязанный к батарее. Неловко зайдя в кухню, он увидел, как старушка двигает стол, заставленный тем, что было на подоконнике.
– Давай сюда, сейчас приделаем. – Рем отдал ей простыню, и она ловко повязала ее к батарейному стояку и перекинула наружу. – Вот так. Давай, дружок.
– Спасибо, бабуль, – запоздало пробормотал Рем, уже свесившись с опасно покачивающейся простыни.
– Давай уже, я тебя держу.
Спускаться было страшнее, чем подниматься, поэтому Рем пялился в потрескавшийся кирпич. Нащупав ногами землю, он счастливо выдохнул и подергал за простыню-веревку, показывая, что все в порядке. Простыня мгновенно взлетела на третий этаж, и из окна высунулся острый нос. Старуха махнула ему рукой на прощание и захлопнула окно. За это Рем и любил Хеймдалль: никогда не знаешь, кто тебя предаст, а кто поможет.
Биврёст был совсем близко. Рем почти без труда проскользнул мимо военных, которые были заняты большой кучкой драугров. Ползком он преодолел последние метры до забора, вздрагивая от любого резкого звука, и юркнул в кусты сирени рядом с тяжелым старым кленом, задыхающимся у обочины. Тяжело дыша, Рем похлопал себя по груди, успокаивая сердце, и быстро огляделся, выискивая способ перелезть через высокий забор. Клен подошел идеально. Измазавшись в смоле, Рем долез до толстой ветки и скептически оценил расстояние до забора. Стянув куртку, он забросил ее первой, чтобы не мешалась. Выбирать было не из чего: сцепив зубы, он раскачался, сотрясая дерево до основания, и, взмыв на мгновение в небо, перелетел через забор. Приземлился на цветочную клумбу и почувствовал острую боль в руке. Все-таки одна из пик его зацепила и оставила длинную кровоточащую полосу от плеча до запястья. Кровь уже начала стекать по пальцам. Помотав головой, он подхватил куртку и прихрамывая поплелся через огромную территорию Биврёста к главному входу.
Возле распахнутой мастерской он остановился как вкопанный. Ему же надо как-то выкорчевать эту табличку. Перевернув мастерскую, Рем остановился на топорике, который заткнул за куртку, повязанную на поясе.
Под его грязными кроссовками ломалась замерзшая трава и хрустел свежий лед. Рука горела огнем, нога тоже ныла при каждом шаге – должно быть, он ее вывихнул при падении, а ведь еще надо было вернуться к Ифингу. Усталость била в голову, растекалась по позвоночнику, делала мышцы кисельными и заставляла двигаться все медленнее. Мягкая гравийная дорожка провела Рема мимо огромных оранжерей к аллее с разномастными деревьями. Но его внимание привлекло лишь одно дерево, старое, крепкое, мощное. Ясень. Его темно-зеленые листья и кора отливали серебром. Рему вдруг захотелось заплакать, потому что ясень весь был в соцветиях и готовился вот-вот расцвести. Почему-то это напомнило ему о матери. Он почти не помнил, как она выглядела: ее образ постепенно ускользал и стирался, а фотография, которую он успел забрать с собой из дома, давно потерялась. И этот ясень был будто из прошлого, из тех дней, когда он чувствовал себя в безопасности, когда он был окружен любовью и заботой, а не занимался вечным выживанием. И Рем понял, что хочет это вернуть. Любой ценой.
– Эй, пацан, ты как сюда попал? – Рем вздрогнул. Его окликнул патрулирующий территорию академии даже не военный – полицейский. – А ну иди сюда!
Рем понимал, что у него нет времени объяснять, и сиганул через кусты мимо патрульного.
– Фарман, лови его! – заорал полицейский. – А вдруг он чумной?
Рема сграбастали огромные руки. Он завизжал и закрутился, вырываясь, благо опыт имел огромный. Напоследок укусил за волосатые пальцы.
– Шульц, Шульц, он меня укусил! Укусил! – заверещал Фарман.
– Что тут происходит? – рявкнули так громко, что даже Рем, который собирался укусить Фармана еще и за ногу, застыл.
Очень рослая и очень худая женщина в строгой твидовой юбке осматривала их с высоты роста так, что даже полицейские испуганно переглянулись. Высокая прическа, визуально делающая ее еще выше, очки-половинки, идеально выглаженная блузка, презрительный взгляд и брезгливо скривившийся рот – Рем ее узнал. Мать Вера Эйстла-ас. Он должен был действовать быстро. Быстрее этих идиотов.
– Мать Эйстла-ас! Я от Матери Гиафа! – Рем подскочил с земли, поправляя топорик за поясом. – Мне нужна ваша помощь! Мне нужно ко входу.
То ли его голос, то ли имя Гиафы, но Вера не стала задавать лишних вопросов. Только глянула проницательными колючими глазами.
– Идем. А вы двое делом займитесь, – рыкнула она напоследок.
– Есть, мэм, – промямлили оба нестройно.
Мать Эйстла шла размашистым шагом, за которым Рем не поспевал. Каблуки ее туфель скрежетали по мощеной дорожке, очки яростно сверкали. Они обогнули главный корпус и подошли к мосту, перекинутому через большой ров, который охраняла пара военных. Рем видел ее, табличку на другой стороне, и хотел было уже рвануть, но тяжелая крупная рука легла ему на плечо.
– Что ты собираешься делать, юноша?
От ее тона училки Рема перекосило, но он ответил предельно вежливо:
– Собираюсь отнести Матери Гиафе-ас эту табличку. Вы меня не остановите, – на всякий случай пригрозил Рем. Эйстла вздернула бровь: они оба знали, что это пустая угроза, но сделала вид, что повелась.
– Ну раз так…
Рука исчезла с его плеча, и Рем сорвался с места. Он очутился возле таблички с девизом «Соединяя два берега – соединим миры». Точнее, прочитать ее Рем не мог, это был старый асгарди, но содержание знал. Эти слова Киарана Блосфельда значили многое не только для Асгарда, но и для всего варденского мира. Создав место для обучения варденов со всего света без привязки к полу, расе, вероисповеданию, Киаран хотел подчеркнуть, как важны связи между людьми. Только вместе вардены могут остановить энтропию и отдалить смерть.
Рем схватился за топор: руки его задрожали, но он покрепче перехватил топорище и обрушил на табличку удар за ударом, пока верхняя часть с девизом не отвалилась. Отбросив топорик, Рем обернул деревяшку в куртку и сунул под мышку. Военные переглянулись.
Мать Эйстла никуда не делась, она стояла там же.
– Эй, – она кивнула одному из солдат. – Вызови кого-нибудь с машиной. Надо подвезти этого юношу…
– К старому кладбищу, – подсказал подошедший Рем.
Военные засуетились, вытащили рацию – и через пару минут возле моста уже пыхтела старая бронированная машина. Рем залез вперед, не успев даже поблагодарить Мать Эйстлу. Она, кажется, была совершенно равнодушна к его судьбе и уже исчезла. Старый знакомый выглядел уставшим.
– Капрал Йохан Левски, – представился он на этот раз официально, когда они выехали с территории Биврёста и углубились в сеть улиц, не перегороженных баррикадами.
– Снова вы, – пробубнил Рем.
– А ведь можешь просто назвать свое имя, – вздохнул Йохан.
– Рем Хугин.
– Где твои родители? – вдруг строго спросил капрал, и Рем решил, что сейчас самое время выскочить из машины и убежать.
– Они давно умерли.
– Мне очень жаль, – вдруг мягко отозвался он. – Мои тоже умерли. Но у меня хотя бы был… есть младший брат. Ты знаешь его: Джет.
– Был?..
– Он пропал. Знаешь, вроде такой разумный парень, но такой честный. Сбежал из дома и наверняка кого-то спасает.
