— А сбегать нехорошо, — попенял напоследок товарищ Иванов.
Я клятвенно пообещал, что больше сбегать не буду, и не буду оставлять товарищей наедине с бешеными бабами, которые хотят ролей в фильме и ради этого готовы пойти на всё.
О госконтракте товарищ Иванов так и не спросил. И я не знал — он отложил этот вопрос в долгий ящик и предъявит его мне по возвращению на Родину или же просто не обратил внимания.
Хотя во второй вариант я почти не верил.
А потом, на выходе из ресторана, меня подловил Миша Пуговкин.
В последние дни он постоянно прятался от меня. Я сначала сердился, пытался его выловить, а потом — плюнул. Нельзя насильно причинять добро. На съемках он появляется трезвым, съемки не срывает, играет хорошо. Даже очень хорошо. Так что претензий к нему в этом плане вообще нет никаких.
А то, как он проводит своё личное время меня вообще касаться не должно.
Успокоив себя таким образом, я прекратил всякие попытки с ним пообщаться. А когда Рина пыталась подбить меня провести с ним воспитательную беседу, я только качал головой и отказывался. Вы все тут взрослые люди, а я вам не нянька.
А тут он сам, добровольно, взял и подошёл. Точнее караулил меня, пока я позавтракаю.
— Муля, — сконфуженно сказал он. Вид у него был изрядно пришибленный.
— Говори, только быстро, я тороплюсь, — ответил я и демонстративно посмотрел на часы. — Автобус вот-вот подъедет.
Миша покраснел.
Но мне не было жаль его. Хватит. Время для примирений и церемоний давно закончилось.
— Муля, ты на меня сердишься, — сказал Миша и посмотрел на меня с виноватым видом.
— С чего ты это взял? — удивился я. — На съемках ты отрабатываешь неплохо, дисциплину рабочую не нарушаешь. За что мне на тебя сердиться?
— За то… за то, что я выпивший был, — опустил голову Миша, его пальцы нервно затеребили галстук.
— Михаил, — сказал я, — я являюсь руководителем проекта по фильму. За дисциплину в нерабочее время и моральный облик делегантов отвечают товарищи Иванов и Сидоров. Так что ты явно сейчас не по адресу. Обсуждай свои проблемы с ними.
— Муля! — вскричал потрясённый Миша, — ну зачем ты так?
— Как?
— Как ты сейчас делаешь! — расстроенно сказал Михаил.
— А что, лучше бы, чтобы я тебя депортировал обратно домой? — тихо спросил я и пристально посмотрел в его глаза, — так я не такой. Работаешь без замечаний — вот и хорошо.
— Но я же видел, как ты реагировал, что я пьяный, — хрипло сказал Миша.
— Вам показалось, Михаил, — сухо сказал я и добавил, — а теперь, если вы уже всё обсудили, я пойду — работы много. Сейчас вон автобус приедет.
— Муля! Ты со мной не хочешь больше дружить? — упавшим голосом сказал он.
— А друзья разве так поступают? — тихо ответил я. Развернулся и зашагал прочь.
Всё, хватит нянькаться с ними! Я, когда сюда попал, хотел помочь только Фаине Георгиевне. А всех остальных няньчить я не нанимался. А то ишь, на голову уже все вылезли и ножки спустили!
Я был совершенно не в настроении, когда вошёл в помещение, где был бильярд и стояли теннисные столы (этим путём было ближе к стоянке автобуса). Там, на креслах, сидели и ждали автобус наши молодые балбесы: Тельняшев, Павлов и остальная шайка.
— Иммануил Модестович, — со всей возможной язвительностью сказал Тельняшев, — а что это вы без подтанцовки ходите? Такому большому начальству положена большая свита. И желательно с полусогнутыми спинами.
— Ты бы лучше своими проблемами занялся, — ответил я равнодушно. — А то вторую неделю тут сидишь, а толку никакого нет.
— Как это нет? Мы тут ракию пьём! — насмешливо сказал он. Остальные захихикали.
— А мне всё равно, — пожал плечами я, — чем раньше вас отправят на историческую родину — тем быстрее эта обуза свалится с моих плеч. Задолбали вы меня, товарищи, тунеядцы и алкоголики, капитально. Уже и не знаю, какие вам развлечения придумывать. Кстати, всегда хотел поинтересоваться — вас зачем сюда отправили?
— Опыта набираться, — сказал Болдырев, правда неуверенно.
— И как? Набрались? — спросил я.
— Набрались, но не опыта, — захихикала Лялина и выразительно посмотрела на Тельняшева.
— Ты бы Лялина меньше хихикала, а брала пример с Мальц или Ивановой, — язвительно сказал я, — а то вернёшься скоро в родной колхоз и толку, что съездила, от этого будет ноль.
— Мальц дали большую роль, — с ноткой зависти в голосе сказал Павлов, — хоть роль и второго плана, но она засветится в фильме.
— Причём не просто в фильме, а в международном фильме, — с долей сарказма уточнил я, — а вот что вы для себя взяли из этой поездки, кроме ракии — мне непонятно.
— Иммануил Модестович, — вдруг тихо сказал Тельняшев и поправил сам себя, — Муля, а что нужно сделать, чтобы тоже получить хоть маленькую роль? Чтобы не в массовке.
— Почему бы и не помочь тебе, — кивнул я, — только что мне за это будет?
— А почему не просто так?
— А зачем? Кто ты мне? Человек, который постоянно норовит плюнуть в спину, пока я не вижу? Какая от тебя польза?
Тельняшев молчал. Все тоже молчали, только зыркали то на меня, то на него.
— Вот и подумай над этим, — подытожил разговор я и первым пошёл садиться в автобус.
Съемочная площадка напоминала поле битвы после особо грандиозного сражения: разрушенные окопы, воронки, трупы лошадей и людей (бутафорские, конечно же), везде брошенное оружие. В общем, весь антураж, который и полагается в данном случае.
Посреди этого бедлама на бревне сидел усатый фельдфебель в прожжённом на груди мундире, и, меланхолично созерцая всё это псевдоисторическое безобразие, курил трубку. К нему подошла Фаина Георгиевна, в форме сестры милосердия и, подкурив сигарету, примостилась рядышком прямо на бутафорском трупе лошади.
— Домой хочу, — устало сказала она и выпустила клубы дыма. — На Родину.
Я подошёл к ним и тоже закурил.
— Все хотят.
— Муля, а давай уедем домой?
— Вам не нравится общаться с сестрой?
— Нравится, мы уже за все тридцать лет наобщались, — затянувшись, ответила она, — тесно мне здесь. Разгуляться негде!
— Так вы ещё здесь не доразгулялись, — хмыкнул я, — вон даже подарки домой не купили.
— После того, как ты отобрал у меня все деньги, я не знаю, за какие шиши я должна покупать все эти подарки! — раздражённо фыркнула она.
— Прям так уж и все?
— Только Изабелле на подарок оставил, — свирепо огрызнулась она.
— После того, как в прошлый раз, вы, Фаина Георгиевна раздали всем Сталинскую премию до копейки, а потом вторую премию отдали этому идиоту Глыбе, оставлять в ваших руках крупные суммы небезопасно. Так я считаю. Поэтому деньги я не то, чтобы отобрал, а взял временно, на хранение. Причём беспроцентное хранение, попрошу заметить!
— Но ведь я должна привезти всем подарки! — возмутилась она.
— Подарки мы пойдём выбирать в воскресенье. И поведёт нас моя тётя Лиза и Йоже Гале. Они тут всё знают, и мы купим подешевле. Кроме того, кому вы собрались везти подарки, а, Фаина Георгиевна?
— Ну как… — аж поперхнулась дымом она, — ну хотя бы и Глаше…
— Глаше купим рейтузы. Хватит с неё. Это всё?
— А Любочке?! — возмутилась Фаина Георгиевна.
— Какой ещё Любочке? — не понял я.
— Орловой Любе, — с недовольным видом сказала она и добавила. — Нужно ей духи выбрать. Она «Шанель» любит. Или подойдёт, на худой конец, «Чёрная магия».
— А что вам Любочка из заграничной командировки привезла?
Фаина Георгиевна задумалась и неуверенно ответила:
— Мыло… Цветочное, кажется. Да, точно, из сирени.
— Ну вот и ей мы купим мыло. Только ландышевое или земляничное.
— Но Муля!
— Что Муля?
— Да ничего, — вздохнула Фаина Георгиевна, — а Верочке?
— Марецкой? — угадал я.
Злая Фуфа кивнула.
Я в душе восхитился женскому непостоянству — только недавно они дрались и ругались, только недавно та самая Вера бегала к Большакову и пыталась выдавить Фаину Георгиевну из фильма, чтобы забрать себе её роль. А теперь она сидит и думает, что купить той в подарок!
