— Тебе не надо было его мыть, — негромко сказала я, глядя на Ингу. — Ни кормить, ни менять белье. Тут слуг полный замок, есть, кому этим заняться. Тебе надо было просто оставаться рядом, вот и все…
Инга смотрела на меня веселыми глазами, в которых сейчас была лишь тьма и полное безразличие. А когда-то она наверняка смотрела на Мартина с любовью — он не дал бы облапошить себя притворством или женским кокетством, он любил и был уверен, что его чувство взаимно.
Но все оказалось по-другому. Я не знала, почему мне сейчас настолько обидно за Мартина. В конце концов, он совсем недавно не считал меня за человека и готов был выкинуть из замка среди ночи. Но сейчас я смотрела на снимок и чувствовала презрение и боль, словно Инга обидела человека, который был по-настоящему мне дорог.
— Какая ты все-таки гадина, — сказала я и в этот момент ощутила укол в палец.
Я зашипела, отдернула руку. На подушечке указательного пальца выступила крупная капля крови, и кровь была на снимке. Я перевернула его и посмотрела на обратную сторону — но там было не за что зацепиться или уколоться.
Снимок был, как скорпион, который ужалил меня и тотчас же убрал жало.
А потом ковер вдруг оказался как-то слишком близко, и я вдруг поняла, что упала. Рука наливалась огнем и болью, комната Мартина качалась так, словно превратилась в огромный корабль, попавший в шторм, и ее безжалостно крутило во все стороны. Я летела куда-то вниз, в наступающую тьму, и не знала, то ли мне мерещится, то ли я действительно слышу голоса:
— Дора! Дора!
— Братка, осторожно! Не трогай… не тро…
— Да что за дьявольщина…
— Нет! Не бери это!
Черные волны постепенно утихли, и я наконец-то смогла открыть глаза. Рука по-прежнему болела, но мне почему-то было ясно, что опасность позади, и я чудом смогла избежать большой беды. На ковре рядом со мной сидел Мартин и медленно водил пальцами по моей голове, а Огюст стоял чуть поодаль и рассматривал брошенный снимок так, как могут рассматривать ядовитую змею, которую смогли вовремя заметить и убить.
— Мартин… — прошептала я, чувствуя, что плачу. Мартин провел ладонями по моему лицу, и прикосновение было таким, что мне захотелось закричать от того чувства, что сейчас переполняло мою душу.
— Молчи, — ответил он. — Молчи. Ты попала под направленный удар. Он был старый, но… — Мартин кашлянул, ему и самому было сейчас несладко.
— Мы пришли вовремя, — закончил Огюст его фразу. Присев на корточки, он вынул из кармана складной ножик и, раскрыв его, поддел снимок одним из лезвий и перевернул. Огюст всмотрелся в снимок, и его лицо сделалось тяжелым и мрачным.
— Я так и знал, братка, — сказал он. — Ты заснул не случайно.
* * *
Спустя полчаса и две чашки горячего чая на травах я наконец-то пришла в себя, и боль отступила. Огюст сидел на кровати рядом со мной и аккуратно поил меня чаем с ложечки, Мартин расположился в кресле и, надев специальные перчатки, изучал снимок.
Он был искренне встревожен, он волновался за меня так, словно я значила для него намного больше, чем простая служанка, которая помогает ему одеваться. Я до сих пор чувствовала прикосновение его пальцев к голове и к лицу, и это ощущение заставляло меня дрожать.
— Это был риск, милорд, — сказала я, глядя на Мартина. — Вы могли пострадать.
Мартин посмотрел на меня так, будто не мог понять, о чем я говорю, будто мои слова были странными и дикими.
— Цетше всегда спасают тех, кто в беде, — сказал он с уже знакомым гонором. — Это единственно возможное и правильное поведение.
— Она права, братка, — заметил Огюст и вдруг улыбнулся: — Но как ты кинулся! Словно никакого сна и не было, и все твои силы при тебе.
Мартин отвел взгляд. Ему действительно становилось легче с каждым днем, и я невольно этому радовалась. Значит, совсем скоро появится тот Мартин, которого я видела во сне. Настоящий Мартин Цетше, сильный и благородный волшебник.
— Так что там? — спросил Огюст, мотнув головой в сторону снимка, который Мартин до сих пор не выпускал из рук. Будь моя воля, я бросила бы его в камин, чтоб от Инги и воспоминаний о ней остался бы лишь пепел.
Мартин осторожно взвесил снимок в ладонях и сказал:
— Внедренное заклинание. Очень-очень старое, почти выдохлось. Будь оно свежим, наша Дора бы уже умерла.
Я поежилась. На мгновение мне стало очень-очень холодно. Смерть прошла мимо, зацепив меня краем плаща, и это невесомое призрачное прикосновение было настоящим.
— Можешь определить, когда его сделали? — спросил Огюст. — И на кого именно?
Мартин горько усмехнулся, и я поняла, что знаю ответ. Знаю и боюсь, что он окажется правдивым.
— На меня, конечно, — ответил он. — На кого же еще? И знаешь, что самое интересное?
— Что его сделали незадолго до того, как ты уснул, — ответил Огюст, и Мартин утвердительно качнул головой.
— Совершенно верно, братка. Я должен был умереть, — он поднялся с кресла и, медленно пройдя по комнате, бросил снимок в камин. Я радостно смотрела, как по бумаге побежал огонь — вот снимок вспыхнул и рассыпался по поленьям зеленоватыми искрами.
В комнате мелькнула тонкая лента мятного запаха и исчезла. Мартин очень медленно снял перчатки и вернулся в кресло. Было видно, что он очень устал — не столько от дел, сколько от понимания того, что его сон был подстроен.
— Я брал его в день эксперимента, — произнес Мартин, откинувшись на спинку кресла. — Это мой счастливый снимок, он мне нравится… — по губам Мартина скользнула горькая улыбка, и он поправился: — Он мне нравился. И заклинание ударило меня исподтишка, я и не заметил ничего.
— А потом ты активировал заказ для его величества, — сказал Огюст. — И он отбил заклинание, но отдача погрузила тебя в сон.
Мартин кивнул.
— Все верно, братка. Если бы не заказ, я бы умер к вечеру. От каких-нибудь естественных причин.
Его лицо сейчас было мертвенно-бледным, словно кто-то надавал Мартину пощечин, прилюдно унизил его, а потом изувечил и оставил умирать. Мне было так жаль его, что я с трудом сдерживала слезы.
— Поэтому Инга и уехала, — сказала я. — Испугалась, что кто-то станет копать и выкопает ее причастность к твоему сну. А покушение на убийство — это не шутки. У нас с этим все серьезно, и у вас наверно тоже.
Я снова назвала Мартина на «ты», но ни он, ни Огюст этого не заметили. Мартин провел ладонями по лицу, вздохнул и признался:
— Я раздавлен, Дора. Просто раздавлен. Да, ты права, — он посмотрел на Огюста и сказал: — Там след ее магических нитей, братка. Это она.
Должно быть, именно поэтому он и сжег снимок — не хотел лишний раз видеть его и понимать, что любимая жена приложила руку к тому, что случилось. Мартин снова провел рукой по лицу, и я вдруг с ужасом поняла, что он плачет. Именно сейчас, в эту минуту, его жизнь разрушилась по-настоящему, похоронив Мартина под обломками.
Я вдруг поняла, что сижу рядом с креслом, обнимаю Мартина, как ребенка, и глажу по голове. Надо же, и сама не заметила, как соскочила с кровати… Мартин уткнулся влажным лицом в мое плечо, и я вдруг по-настоящему почувствовала, как рушится и его фамильная гордость, и опора на магию, и все то, что заставляло его жить. Он любил Ингу, а она не просто бросила его умирающего, а приложила руку к его беде. И ничего ему не помогло. Ни волшебство, ни семейная честь, ничего.
Мартин сейчас был ребенком, который потерялся в темном лесу и не мог найти дороги домой.
Огюст подошел и тоже обнял его. Я разобрала едва слышные слова, которые он шептал Мартину на ухо:
— Братка, держись. Мы с тобой. Справимся, перебедуем. Держись.
Мартин не отвечал. Я чувствовала его горячее лицо на своем плече и знала, что никакими словами не исправить и не вылечить ту боль, что сейчас терзала его. Нужно просто ждать и держать его за руку — и постепенно все закончится.
И еще я знала, что это самый грустный день Тыквенника, который когда-либо отмечался в замке Цетше.
