А то надумал — в чулане Герасима жить! Нет, я люблю комфорт.
И если первоначально (до поездки в Югославию) меня ещё посещали сомнения, мол, нехорошо, я, как барин, один в таких хоромах, а Модест Фёдорович с домочадцами ютятся в двухкомнатной квартире, да ещё и с видом на двор, где постоянно шум от булочной и кинотеатра. То потом я подумал — как только я поселюсь здесь, Дуся стопроцентно переедет ко мне. Ярослав через две недели (а, может, и раньше) уйдёт в интернат и будет там жить в общежитии, и возвращаться домой только на выходные. И то не факт, зная Ярослава. Так что им двоим с Машенькой места там вполне хватит.
Так вот, сходил я домой и взял флакон духов и огромную такую штуку с мелкими отделениями (забыл, как она называется). В общем, там, внутри, были штук двадцать разноцветных теней для глаз, румяна, какие-то пудры, помады и прочая чепуха. Но зато всё в одной коробочке набором. Это мне тётя Лиза такое подсказала. Женщины ради такой штуки, оказывается, готовы душу продать. Только у нас, в СССР, их ещё нет, а вот в Югославию уже периодически завозили из Франции. И стоило это безобразие неприлично дорого. Но деньги у меня были, и я набрал с десяток таких наборов. Своим (Мулиной маме, Машеньке, Дусе и т. д.) сразу не дарил, хватит с них и одежды. А вот это вот всё (и ещё ко-что) отложил про запас. Потому что потом будут и другие праздники. А у меня будет, что дарить.
И вот с таким набором я вернулся обратно на работу.
И сразу пошёл в кабинет к Татьяне Захаровне.
— Бубнов! — возмущённо подскочила она, — ты где был? Почему тебя не было на рабочем месте?! Ты нарушаешь рабочую дисциплину!
— Согласен, — покаянно ответил я и выставил пред ней коробочку с духами «Nina Ricci».
Глаза у Татьяны Захаровны округлились от изумления, а я продолжил, как ни в чём не бывало:
— Да домой я сбегал, Татьяна Захаровна. Буквально на минуточку. А то утром быстро собирался, а потом понял, что впопыхах забыл вот это:
И с этими словами я выставил рядышком с духами ещё и коробку с набором косметики.
— Только это не югославское, — с покаянным видом сказал я, — это из Парижа. Там магазинчик такой был, в Белграде, французский, вот я зашёл и купил для вас. Подарок это.
Глаза Татьяны Захаровны вспыхнули огнём. Если минуту назад у неё и были какие-то принципы и предвзятость по отношению ко мне, то после такого воистину царского подарка, они дали трещину.
— Ох, Муля, не надо было… это же так дорого… — пробормотала она и хваткой бультерьера сграбастала вожделенную косметику.
Думаю, если бы я сейчас захотел забрать всё обратно, то мне бы пришлось отдирать от неё кувалдой.
— Для вас, Татьяна Захаровна — не дорого, — сказал я с видом демона-искусителя, — я же понимаю, что уехал в длительную командировку, а мою поточную работу пришлось вам с коллегами выполнять.
— Да, Муленька, это так, — кивнула Татьяна Захаровна, — но это ничего, твоя командировка — очень важная для искусства СССР. Так что не беспокойся.
— Хорошо, Татьяна Захаровна, — улыбнулся я обезоруживающей улыбкой, — ну тогда я пойду работать? А то скоро вторая часть съемок у нас будет. Когда югославские товарищи приедут. И я тогда снова буду занят. Так что лучше сейчас всё постараться сделать…
— Ничего страшного! — аж замахала руками Татьяна Захаровна, — вон Лариса и Мария Степановна пусть отчёты пишут. Ничего с ними не случится. А ты готовься лучше к встрече югославских коллег, Муля.
— Вас понял, — кивнул я и уже собрался уходить, чтобы заняться «подготовкой к приезду югославских коллег», когда Татьяна Захаровна сказала ласковым и родным голосом:
— И вот ещё, Мулечка, напиши небольшую служебку, — она пододвинула ко мне листочек бумаги и сказала, — я тебе буду диктовать, а ты напиши.
— Что это? Зачем? — изобразил удивление я.
— Да вот тут такое дело… — покраснела Татьяна Захаровна, но сразу же поправилась твёрдым голосом, — наш «любимый» начальник, товарищ Козляткин, вздумал по тебе проверку сделать. Служебную…
— Какой ужас, — сказал я и постарался, чтобы мой тон прозвучал тревожно. — И что теперь будет? Меня уволят? Посадят? Или выговор с занесением в трудовую?
— Не беспокойся, Муленька, — взгляд Татьяны Захаровны невольно стрельнул в сторону с пёстрыми коробочками. — Я сейчас всё, как надо, продиктую, ты напиши. А я сразу же отнесу Козляткину. Может, никаких заседаний и не надо будет.
— А вдруг надо? — сказал я взволнованным голосом.
— А я тебе точно говорю, Муля! — строго, но с успокаивающими нотками голосом, сказала Татьяна Захаровна и добавила категоричным тоном, — пока я возглавляю отдел кинематографии и профильного управления театров — никаких претензий к моим подчинённым не будет! Я этого им не позволю!
Я аж восхитился её уверенностью, написал под диктовку объяснительную, ещё раз душевно поблагодарил и отбыл по своим делам.
Татьяна Захаровна поклялась, что никакого расследования н будет.
И я ей верил.
Ведь как можно не верить своему руководителю?
Я вышел из кабинета, когда Татьяна Захаровна уже аж подпрыгивала от нетерпения, так ей хотелось поскорее раскрыть вожделенные коробочки, а при мне это делать было неудобно.
Поэтому я и не стал задерживаться. Потому как никогда нельзя стоять между женщиной и французской косметикой.
А сразу пошёл на квартиру к Модесту Фёдоровичу.
Дома была одна Дуся. И вид у неё был нерадостный.
— Дуся, — сказал я, — сколько времени тебе нужно, чтобы собрать свои вещи?
— З-зачем? — судя по выражению лица, Дуся в последние дни уже не верила в хорошее отношение Судьбы. И вообще, ни во что хорошее.
— Понимаешь, я поселился на квартире деда, — пояснил я, — и подумал, может быть ты присмотришь за мной? Я же шалопай и без тебя совсем пропаду…
— Муля! — вскрикнула Дуся и бросилась меня обнимать, смахнув слёзы радости.
Я еле-еле отделался. Иначе задушила бы до смерти.
Пока Дуся торопливо собирала вещи, я осмотрел квартиру, пользуясь отсутствием хозяев.
В комнате, где жили Дуся и Ярослав, было всё простенько и аскетично. Вещей у них было немного. А вот комната Мулиного отчима и Машеньки напоминала битву при Ватерлоо: коробочки с косметикой и какие-то флаконы дружными рядами уставили весь стол. На дверцах шкафа висели вешалки с платьями и юбками. В общем, комната напоминала будуар шальной императрицы как минимум.
О том, что здесь проживает ещё кто-то, свидетельствовали мужские комнатные тапочки у кресла в углу.
— Муля, я готова! — послышался голос Дуси.
Я подхватил небольшой чемоданчик с дусиными вещами, и мы покинули эту квартиру.
— Подожди, Муля, не так быстро, — пыхтела Дуся, пока мы спускались по лестнице.
— Ты иди, как идёшь. Дуся, не спеши, — сказал я, — а я пока на улице покурю.
Я вышел во двор и закурил, щурясь на яркое солнце. Последний месяц лета был то жаркий, то дождливый. Сегодня было как никогда солнечно и тихо. И я ещё подумал, что вот хорошо, если бы югославы приехали, а погодка была бы такая хорошая. Хотя вон Нанович говорил, что последние две сцены нужно под проливным дождём снимать. Для усиления эмоционального фона.
Вообще, разговор у нас с ним получился занятный.
Поначалу он грозился и качал права, а как понял, что н получается, перешёл на конструктив.
И договорились мы с ним, что следующий проект — я буду делать под него. То есть новый советско-югославский фильм (не вторая серия этого, а совсем-совсем новый), там режиссёром будет он, Нанович. И актёров он подберёт всех сам. Хотя, если я прямо тоже кого-то захочу, то могу взять на одну главную роль и две второстепенных. Я возмутился, и сказал, что три главных и восемь второстепенных. Тогда возмутился Нанович. Мы ещё немного поторговались, и я согласился.
А почему бы и нет?
Отношение отношением, а это банальная коммерция. При всём уважении и хорошем отношении с Йоже Гале, как режиссёр он — средненький. Я считаю, что и так сделал ему мощный трамплин для карьеры. Да он и сам это понимает.
