Я промолчал, а Тельняшев злобно на меня покосился:
— И давно у Бубнова личные отношения с иностранцами? Куда особый отдел смотрит?
Козляткин этого уже выдержать не смог:
— Товарищ Тельняшев! Что вы себе позволяете?!
Пока они переругивались, я незаметно тронул Йож Гале за рукав, мол, давай чуток отойдём.
Тот меня понял. Мы сделали буквально два шага в сторону, а спорщики на нас даже не обратили внимания.
— Что привёз? — тихо спросил я.
— Много всего. Обувь. Плащи. Костюмы. Платья. Косметику. Женские сумочки. Красивые. И ещё всякие клипсы.
— Клипсы? — не понял я.
— Ага. На уши, — пояснил Йоже, — женщины такое любят.
— А туфли привёз? Осенние мне надо. Женские, — сказал я.
— Муля! — всплеснул руками Йоже Гале, — тебя от проекта отстранили, а ты о каких-то там туфлях думаешь! Я всегда знал, что вы, русские, непробиваемый народ.
— Именно поэтому мы и выиграли Великую Отечественную войну, — кивнул я и продолжил допрос, — так ты привёз?
— Осенние есть, но на невысоком каблуке, — кивнул Йоже Гале, вспоминая. — Они закрытые, так что модницам может и не очень понравиться. Это для более взрослых леди. Зато они лакированные. Есть перламутрового цвета и чёрные.
— Во-во! — обрадовался я, — Мне для Дуси. И лучше перламутровые. Я ей обещал.
— Что вы там шепчетесь?! — наконец, обратил на нас внимание Тельняшнев, — Бубнов, вы встретили югославов?
Я кивнул.
— Тогда мы вас больше не задерживаем. Всего доброго. И не забудьте завтра передать Богдану сценарий и план мероприятий, — процедил он.
Я желать спокойной ночи не стал и развернулся уходить.
— Муля! — вскричал Йоже Гале. На его лице был весь спектр эмоций: от потрясения такой вот несправедливостью до возмущения поведением Тельняшева и моей покладистостью.
Я ему незаметно подмигнул, попрощался с нашими и ушёл, оставив ошарашенного югослава разбираться с Тельняшевым.
Эх, не знает меня Йоже Гале. Чем больше ставки, тем слаще месть — вот главный девиз не помню-кого-то-там из династии, кажется, Минь.
А поздно вечером, когда мы с Дусей сидели и пили чай, ко мне постучал Модест Фёдорович. И его лицо было мокрым от слёз.
Глава 21
— Отец? Что стряслось? — нахмурился я.
— Да ничего, — буркнул Модест Фёдорович и торопливо вытер лицо рукавом и сделал вид, словно ничего не случилось, — пусти переночевать, Муля.
— Конечно, проходи, — сказал я, отступая в сторону и постаравшись, чтобы мой голос прозвучал бодро, — мы как раз с Дусей чай пьём. С расстегаем. Вкусный.
— Я не буду пить чай, — буркнул Модест Фёдорович, разуваясь в прихожей.
Я подал ему комнатные тапочки и сказал строгим тоном:
— Значит по пятьдесят грамм бурбона выпьем с тобой за встречу, и пойдём спать. Я бурбон из Югославии привёз. Мне лично Франце Штиглиц подарил. Сейчас пить бурбон считается очень модным в Европах. А на самом деле — такая гадость, скажу я тебе. Но ты сам должен попробовать, чтобы лично убедиться…
Я специально болтал о каких-то ерундовых пустяках, чтобы отвлечь Мулного отчима от плохих мыслей. Потом всё сам расскажет, я уже его изрядно изучил. Но вот прямо сейчас нужно его отвлечь.
И я старался — отвлекал.
Дуся, заслышав в прихожей шум и наши разговоры, торопливо выглянула, увидела в каком состоянии Модест Фёдорович, и так же стремительно скрылась обратно.
Дуся у меня умничка. Завтра я ей те перламутровые туфли обязательно подарю.
Я провёл слабо упирающегося Мулиного отчима на кухню и усадил за стол.
— А ещё там у них все ракию пьют, — продолжил забалтывать я беззаботным голосом, разливая бурбон по рюмкам. — Давай, за всё хорошее!
Я протянул свою рюмку, чтобы чокнуться, но Модест Фёдорович, задумчиво залпом осушил всё до дна и, кажется, даже не заметил этого.
— Сейчас всё исправим, — сказал я, отставляя свою нетронутую рюмку в сторону, — сейчас ещё налью.
Я плеснул ему ещё немного и опять Мулин отчим залпом все проглотил.
— Да ты закусывай, отец, — сказал я, пододвигая к нему поближе тарелку с расстегаем с ароматной рыбной начинкой.
Модест Фёдорович посмотрел на расстегай, но, кажется, даже не понял, зачем это.
Помолчали. Пауза затягивалась, но я его не торопил.
— А теперь рассказывай, — сказал я, когда увидел, что Модест Фёдорович чуть-чуть расслабился от алкоголя.
— Что рассказывать? — резко вздёрнул головой Мулин отчим.
— Что у тебя случилось? — спросил я. — Только давай всё по-честному.
— Да какая тебе разница, сын, отстань! — нахмурился Модест Фёдорович и отвернулся.
На него было страшно смотреть. Он обычно всегда очень вежливый и деликатный человек, а вот сейчас набычился и совершенно стал не похож на себя.
— Погоди, отец, — покачал головой я, — я же не лезу тебе в душу. Просто хочу узнать, в чём у тебя проблема. Может быть, я чем-то смогу тебе помочь?
— Ничем ты мне не поможешь, — сказал Мулин отчим и вдруг опять заплакал.
Плечи его вздрагивали, по щекам струились слёзы, которые он тщетно вытирал сперва руками, потом рукавом, а потом взял Дусин брошенный на спинке стула фартук и стал утираться ним.
— Отец, отец, успокойся, — я налил бурбона в рюмку ещё и протянул ему, — на, лучше выпей.
Он опять залпом всё подмахнул, даже не почувствовав вкус. Затем отставил её, немного посидел, вытер глаза, съел кусок расстегая, выдохнул и сказал:
— Понимаешь, Муля, проблема у меня. Большая. Да что говорить — жизнь у меня закончилась!
— В смысле? — перепугался я. — У тебя нашли рак?
— Да нет, сплюнь! Всё хорошо со здоровьем у меня.
— А что тогда? С Машей? — испугался я. — С ребёнком?
Судя по лицу Модеста Фёдоровича, я попал в точку.
— Что? Что случилось, отец? Может быть, я чем-то смогу помочь? Ты, главное, не паникуй! Мы найдём докторов, мы найдём лучших врачей! Я договорюсь со Штиглицем с Йоже Гале, и мы перевезём, если надо, Машеньку на лечение в Европу. Тётя Лиза поможет, ты только не переживай. Деньги на лечение есть. Ещё будут! Всё сейчас можно сделать, может быть, даже попробуем в Израиль её отвезти. Да, я знаю, что это сложно, но, в принципе, при желании всё это провернуть можно, и мы это сделаем. Большакова подключу, — затараторил я, торопливо прикидывая варианты.
— Да погоди ты, Муля, дело не в том. Она здорова.
— С ребёнком? Вы потеряли ребёнка?
— Да нет же, хотя лучше бы мы его потеряли! — сказал Модест Фёдорович, осознал, что сказал и схватился за голову.
— Так, отец! — стукнул кулаком по столу я. — Хватит лить слёзы. Сядь и расскажи мне конкретно. Если никто смертельно не болен, значит, всё остальное поправимо.
— Нет, не всё, — горестно покачал головой Модест Фёдорович. — Сегодня мы с Машенькой опять рассорились, и она мне сказала, что этот ребёнок не мой.
— В смысле не твой? — вытаращился я. — Как это не твой? Она его что, нагуляла? Изменяла тебе?
— Выходит, что так, — кивнул Модест Фёдорович.
— От кого хоть, знаешь? — спросил я. — Или она и сама не в курсе?
— Говорит, от Петрова.
— А кто такой Петров?
— Тоже был аспирантом у нас одно время, но не сдал кандидатский минимум и был отчислен за не аттестацию. Короче говоря, не прошёл аттестацию за полугодие по аспирантуре. Хотя тема у него перспективная была, я помню. Он изучал кремниевые добавки…
— Да погоди ты с добавками, — перебил его я излишне резко. — Это всё ерунда, что он там изучал. Значит, получается, она спуталась с этим Петровым, или как там его, залетела и подстроила так, чтобы раздуть скандал на весь институт, и чтобы ты вынужден был на ней жениться? Я всё правильно понимаю?
— Правильно, — вздохнул Модест Фёдорович. — И вот это с Поповым… всё, это всё тоже была инсценировка!
— Ну, ничего себе, Машка даёт. Прямо Макиавелли в юбке. Эк провернула всё как! А что же она за Петрова-то замуж не пошла?
