— В боксе? — Шипко прищурился, изучая меня как картину. Прямо выискивал взглядом что-то в моем лице. — Интересно…откуда у тебя такие познания? В детском доме научился? Думаю, вряд ли.
— Почему Вы Бернесу…то есть Либерману подобных вопросов не задавали? Он, между прочим, тоже имеет кое-какие навыки. Это видно было в момент схватки с товарищем Молодечным. У Марка, конечно, весьма своеобразный стиль, но он однозначно имеется. Почему это у Вас не вызвало подозрения?
— Потому что о Либермане я знаю все. И да, навыки он имеет. Поживи на Одесской улице. Не тому научишься. О Либермане знаю, о Разине, о Михалькове, о всех остальных. А вот о тебе… — Шипко наклонился и ткнул меня пальцем в грудь. — О тебе, Реутов, я не знаю ни черта. Почему-то твое личное дело находится под особым контролем руководства. И ситуация эта с Зайцевым…Может, ты его не убивал. Хорошо. Согласен. Но что-то там было… что-то было… И тут вдруг бокс?
— Да нет никакого секрета. — Я пожал плечами, мол, скажите тоже ерунду. — Один из пацанов в детском доме показал. Говорю же. Совсем немного знаю. Исключительно для начального уровня.
Сказать честно, врал без особого напряга и с самого начала знал, что прокатит. Как Шипко проверит? Да никак. В том детдоме, где раньше был Реутов, народу до хрена. За неделю, которую я там провел, понял одну простую вещь — никому вообще нет дела до воспитанников. Пожалуй кроме нескольких подростков. За ними реально приглядывали. Но там были дети слишком крутых родителей, типа дочки Тухачевского. А обычные детишки на хрен никому не вперлись. Не поедет же Панасыч в Свердловскую область, чтоб выяснить, знает кто-нибудь из парней бокс или нет. С телефонной связью пока тоже не особо задалось. Да и кроме того, мне кажется сам директор детского дома не обладает подобной информацией. Чисто по времени, как вид спорта, бокс уже должен быть и, если я не ошибаюсь, он достаточно популярен. Могла ли в реальности сложиться ситуация, которую я сейчас заливал Шипко в уши? Могла. Почему нет? В детдом привозили не только мелких, но и вполне взрослых детей. Поэтому — реально мог найтись среди них какой-нибудь боксер.
— Ммм…Ну, хорошо. А от меня что хочешь? — Шипко явно остался доволен тем фактом, что я не начал кочевряжиться, ссылаясь на свою особенность. Что ответил на вопрос, который он задал. А мог бы сказать, ну, вот видите, особый контроль… Нечего, значит, нос совать.
— Давайте Вы разрешите нам часа по два заниматься? Это ведь для дела. На пользу пойдет.
— По два — много. Час. — Очень неожиданно согласился Панасыч.
Я, если честно, был уверен, неизбежно начнутся какие-то прения. Громких криков, споров ожидал. А он — раз! И все.
— Давай, Реутов, дуй в барак. Завтра после пробежки разрешаю час посвятить твоему боксу. Да и вообще… Знаешь, что… — Шипко посмотрел куда-то вдаль, потом снова уставился на меня. Он вдруг стал выглядеть очень довольным. — Пробежка тоже на тебе. Вообще вся утренняя физподготовка на тебе. Подъем и побудка, кстати, тоже.
Глава 13
Я познаю все трудности педагогики
— Так, смотри… Прежде чем начнем тренировку, я тебе расскажу такую вещь. В боксе самое тяжелое и самое главное это — ноги. Поэтому работать мы начнем с изучения стойки. Правильная стойка поможет тебе уверенно стоять на ногах и не заваливаться. Левая нога вперед…Погоди, ты же правша? Правша вроде…
Я вопросительно уставился на Лёньку, который, открыв рот, смотрел в ответ на меня. Такое чувство, будто я ему не вполне очевидные и доступные вещи говорил, а прямо сейчас сразу несколько элементов таблицы Менделеева изобрел.
Вообще, на детдомовцев, надо признать, произвело неизгладимое впечатление мое внезапное повышение до побудчика после сна, погонщика во время бега и тренера бокса одновременно. Другой вопрос, что я уже во время подъёма понял, какую свинью подложил мне Шипко. Подгадил, так подгадил…
Пацаны привыкли просыпаться под матерные крики Панасыча, а тут — я. Видимо, у них, как у собаки Павлова, уже стоит программа на тембр голоса сержанта госбезопасности. Ещё, кроме того, у меня не было будильника или часов. Пришлось ориентироваться по солнцу. А вернее, по его отсутствию. Едва забрезжил рассвет, я вскочил с кровати. Надо ли говорить, что ради этой чертовой побудки хрен спал половину ночи. Боялся проворонить нужное время и обосраться.
— Подъем! — Заорал я, попутно сам выбравшись из постели.
Мой голос такого волшебного эффекта, как голос Шипко, точно не имел. Ни одна сволочь даже головы не подняла.
— Эй, вы чего⁈ Совсем обнаглели? — Я подскочил к Лёньке, к Подкидышу. Ноль эмоций. Даже Бернес, едва оторвав башку от подушки, посмотрел на меня мутным взглядом, буркнул что-то себе под нос, а затем благополучно завалился обратно.
— Ну, блин… Ладно… Ладно, раздолбаи. Устрою вам сейчас…– Прошептал я исключительно для успокоения своей души.
Прошептал, потому что расхожие в современном времени выражения здесь никто бы не понял. А я очень хотел высказаться, дабы снять часть стресса.
Потом посмотрел на вполне себе спокойно спящие тела детдомовцев и не долго думая принял решение — надо брать пример со старшего товарища, а именно с сержанта государственной безопасности Шипко. Человек он, может, со странностями, но его странности имеют быстрый положительный результат. Соответственно, отправился на улицу и… Правильно! Набрал полное ведро ледяной воды.
— Подъем, курсанты! — Заорал я, едва переступил порог комнаты, и прямо сходу плеснул воды, куда придётся. По роковому стечению обстоятельств пришлось в основном на Подкидыша. Видимо, карма у него такая.
— Товарищ сержант государственной безопасности! Вы чего⁈ Я же вот! — Ванька вскочил с постели в одну секунду.
Лицо у него было обиженное. Даже, можно сказать, оскорбленное. Глаза при этом упорно лезли на лоб, потому что бедолага пытался понять, какого черта происходит. Он точно знал, ни черта плохого сделать не успел, а тут ледяной душ опять.
Увидев меня вместо Панасыча, Подкидыш в первые секунды открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на сушу.
— Реутов! С ума сошёл⁈ Я тебе щас это ведро, едрить твою налево… Куда-нибудь надену.
— Значит так… — Я обвел детдомовцев суровым взглядом. Благо, было у кого поучиться. — С сегодняшнего дня будить вас и проводить физкультпросвещение во всех его видах буду я. Как вы понимаете, решение это не мое, но так было приказано старшим по званию, соответственно, никакие отговорки не принимаются. Это понятно?
— Понятно, — пробурчал мокрый Подкидыш. — Только почему на меня опять? Нашли крайнего…
— А ты храпел громче всех, — отмазался я, а затем командирским отдал очередной приказ. — Выходим! Строимся! На зарядку!
— Выйдем и построимся, — Подкидыш подошел к своей постели, встряхнул одеяло, а потом попытался развесить его на грядушке, чтобы оно хотя бы немного просохло за время пробежки. — Чего обливаться сразу? Главное, можно ведь по-человечески… Тоже мне, товарищ называется…
Остальные пацаны принялись молча сползать с кроватей. Правда поглядывали они в мою сторону с опаской. Ведро стояло рядом и совершенно не было никаких гарантий, что мне снова не попадет вожжа под хвост.
Подкидыш быстренько переоделся и пристроился в хвост очереди детдомовцев, которая двигалась к выходу. Если честно, я опасался какого-то массового возмущения в свой адрес. Дескать, я не Шипко, чтобы командовать. Но нет… Коллектив достаточно быстро признал моё право отдавать приказы и никто даже не попытался выступить против.
Только Лёнька остановился рядом, посмотрел внимательно, а потом с кривой усмешкой на лице негромко сказал.
— Ну как тебе, Алёша, в роли начальника-то? Удобно? Не жмет костюмчик?
— Если честно, не очень, — Пожал я небрежно плечами. Будто не заметил подтекста. — Но кто-то же должен. Тем более, если получена команда.
— Странно только, почему она именно тобой получена, — сощурился Старшо́й.
