– Что это? – на всякий случай осведомился Татор.
– Земля, – сказал доктор Монтойя и засмеялся. – Строго говоря, это почва. Аналог земного гумуса. Слой плодородной органики, пригодный для разведения высших растений. Хотя до этого еще далеко. Бедная микрофлора, отсутствие микрофауны… дождевые черви, увы, не прижились, но мы над этим работаем.
– Но оно к чему-нибудь крепится? – спросил Феликс Грин, осторожно пробуя землю носком ботинка.
Брандт молча отодвинул его, первым спрыгнул с мостика и сразу же увяз по щиколотки. Теперь он стоял и озадаченно разглядывал свою обувь, поочередно вытаскивая конечности из черного месива.
– Строго говоря, с некоторых пор это остров, – пояснил доктор Монтойя. – Он действительно крепится к литосфере планеты. Мы называем его Авалон, потому что в этом мире наконец появилось место, заслуживающее такого имени. Если вам интересно, – сказал он, обращаясь персонально к Брандту, – тропинка начинается вот здесь, а все остальное, строго говоря, образует пашню.
Брандт буркнул под нос что-то невразумительное и неспешно переместился в указанном направлении, как будто невидимые кнехты передвинули осадную башню поближе к крепостной стене.
– Здесь можно дышать, – сказал Монтойя. – Если, разумеется, отойти подальше от трясины. То, что окружает наш остров, мы называем Морасс.
– Что это значит? – спросил Кратов, с облегчением снимая маску. Воздух и вправду был намного более приспособлен для дыхания. Он казался горячим и слегка отдавал гниющими водорослями. После адской смеси в пределах космодрома это был сущий пустяк.
– Всего лишь трясина на одном из земных языков, – пожал плечами доктор Монтойя. – Кажется, на английском. А как еще ее называть?
– Вы что же, обитаете здесь в одиночестве? – недоверчиво спросил Грин.
Мимо них, проворно семеня короткими ножками, проносились сервомехи, навьюченные знакомыми уже синими, красными и желто-полосатыми контейнерами, и растворялись в седом мареве.
– Следуйте за мной, – сказал доктор Монтойя, ухмыляясь в бороду.
Кратов немного отстал и, поравнявшись с ксенологами-неразлучниками, вполголоса о чем-то спорившими, осведомился:
– Вам совсем неинтересно?
– Консул, друг мой, – сказал Ветковский. – Мы здесь все видели-перевидели тысячу раз, и поверьте: с начала местного года ничего нового. Вы же знаете, как происходит терраформинг.
– Медленно и неотвратимо, – добавил Урбанович. – И то и другое – очень.
– Сейчас мы прогуляемся с вами по острову, – продолжал Ветковский, – а затем прыгнем в свободный куттер и переместимся на ксенологический форпост.
– Поближе к Авалонской Башне, – сказал Урбанович. – Не путать с Вавилонской…
По мере продвижения вглубь острова туман делался все прозрачнее, невнятные тени обретали объем и очертания, пока не превратились в компактное скопление невысоких построек самых простых форм, частью прямоугольных, частью цилиндрических. Над одним из зданий Кратов рассмотрел ажурный эмиттер «сепульки» – сигнал-пульсатора простейшей модели. Стены построек были выкрашены в белый цвет и помечены недоступными стороннему пониманию знаками.
– Собственно говоря, перед вами Авалон-Сити, – сказал доктор Монтойя, обводя постройки широким жестом. – Когда-нибудь здесь будет столица этого мира. А до той поры это научный поселок, откуда мы управляем терраформингом. Мы – это Авалонский филиал Института агрохимерогенеза. Я имею честь руководить сектором пикноморфоза. Если вам действительно интересно или весть о вашем прибытии разнесется по всему острову, очень скоро здесь объявятся сотрудники других секторов и захотят поделиться своими успехами.
– Пикноморфоз – это, кажется… – начал Татор неуверенно.
– Строго говоря, уплотнение, – опередил его Монтойя. – На самом деле, наши маленькие слуги старательно перерабатывают органическую суспензию Морасса в то, что вы видите, в гумус. Термины, разумеется, заимствованы из земного почвоведения. Совершенно для удобства понимания. Должен вам заметить, что нет более спокойного и благодарного занятия, чем терраформинг. Абсолютная гармония с собой и окружающей природой. Никто не набрасывается из кустов с намерением помешать или сожрать тебя. Ничто не взрывается под ногами и не извергается на голову. Ни тайфунов, ни цунами. Куда ни кинь взором – бурая сонная трясина.
– И тут появились вы, – негромко заметил Феликс Грин.
– Через пару лет космодром передислоцируется на остров, – сказал Монтойя. – Это можно было бы сделать уже сейчас, но в Агентстве внеземных поселений трудятся очень осторожные люди. Они хотят убедиться, что у нас все получается, и эта твердь не растает под натиском агрессивной окружающей среды, как кусочек масла в горячей каше.
– А она действительно агрессивна? – спросил Грин.
– Не более чем всякое болото. Вы когда-нибудь видели настоящее земное болото? Нужно соблюдать осторожность, не лезть в самую топь без знания гатей и уважать покой местных водяных.
– Здесь есть водяные?! – поразился Кратов.
– Самый крупный из живых организмов, обнаруженных за время пребывания земной миссии в этом мире, – несколько механически продекламировал доктор Монтойя, – размерами не превышал…
– …детский башмачок, – подсказал Урбанович, подавляя зевок.
– Строго говоря, дамскую туфельку, – поправил Монтойя. – Поэтому созданному из жидкой грязи острову ничто не угрожает.
– А еще вышеупомянутое Агентство весьма желало бы убедиться, – вклинился в беседу Ветковский, – что находящийся на планете искусственный объект, известный как Авалонская Башня, не представляет никакой угрозы будущим поселенцам. Оценкой каковой угрозы и заняты ксенологи, обитающие неподалеку от острова и не в пример в менее комфортных условиях.
– Опять вы за свое, Лев, – сказал доктор Монтойя. – Мы сто раз предлагали вашим коллегам кров и радушие наших сердец, но они всегда отговаривались какими-то нелепыми причинами. Если им нравится болтаться на платформах и дышать нехорошим воздухом, кто мы такие, чтобы им препятствовать?
– Вы же знаете, Ксавьер, – меланхолично возразил Ветковский. – Башня должна находиться под постоянным и неусыпным наблюдением. Причем не только и не столько автоматическим, а и человеческим. Вдруг она откроется, а нас не окажется рядом? И какой тогда смысл в многолетнем мониторинге?!
– Вы, верно, не помните, – сказал Монтойя, светски улыбаясь, – но еще год назад я предлагал выстроить перешеек от острова до Башни. Согласись ваши коллеги в ту пору, сейчас перешеек был бы уже сформирован и к Башне можно было бы кататься из Авалон-Сити на велосипедах.
– Мы не знаем, – сказал Урбанович, – и вы, Ксавьер, не знаете, и никто не знает, как Башня отреагирует на соседство и активную деятельность ваших, как вы любите выражаться, маленьких слуг. Что, если она рухнет? Что, если распахнутся бойницы и по всему, что движется, будет открыт смертоносный огонь?
Ветковский расхохотался, а Кратов, которого экскурсия начинала утомлять, мрачновато заметил:
– Вы сами недавно утверждали, что Башня уходит вглубь неизвестно на сколько и уж во всяком случае намного дальше, чем ввысь. И если я что-то понимаю в ксенологии, вы будете только рады, когда обнаружатся бойницы и орудия, потому что это внесет в застарелую и даже слегка проржавевшую тему хотя бы какую-то ясность.
– А хотите полюбоваться на наших малышей? – вскричал доктор Монтойя с громадным воодушевлением.
– Хотим! – объявил Феликс Грин, который вне корабельных стен выглядел слегка подавленным и необычно молчаливым.
«Нисколько», – желчно подумал Кратов. Он поискал взглядом союзников среди визитеров. На смуглом лице Татора легко читалось сомнение в целесообразности всего происходящего. Брандт озирал туманные дали хладнодушным оком, его челюсти двигались подобно мельничным жерновам, а физиономия не выражала ровным счетом ничего. Зато взгляды обоих ксенологов были обращены куда-то в сторону поселка, и в них пылал одинаковый жгучий интерес. В том же направлении, с той же страстью таращился и подошедший пару минут назад Белоцветов, но вдобавок ко всему от удивления у него открылся рот. «Что они там увидели? – подумал Кратов. – Привидение?»
