Судя по всему, Ливиан значил для Рэя куда больше других сыновей. За это Энджел возненавидел дорогого братца. Но, как ни старался он совратить любимого папенькиного сыночка, Ливиан ни разу не поддался на его провокации. А совращать и соблазнять Энджел умел. В этом искусстве ему практически не было равных и до Ливиана у него не случалось осечек.
Поняв, что впрямую старшего братца ему не достать, Энджел решил отыграться на младшем, точно рассчитав, что это единственная сладость Ливиана. В эту брешь и ударил. Сделал всё возможное, чтобы не просто обольстить – влюбить парня в себя, но не учёл одного – Артур тоже их крови. И хотя он отличался от остальных так же, как лёд отличается о пламени, его волшебная кровь делала его чем-то большим, чем вещью.
Прочитать и отложить не получилось. «Просто секса» не вышло.
Энджел не испытывал к Артуру любви в том смысле, в каком её понимает большинство людей, но парень исхитрился пробраться в его сердце.
Это была не похоть. Если бы дело было в ней, Энджел принял бы ситуацию легче, ведь страсть любой силы имеет тенденцию сходить на нет довольно быстро.
Но Артур впервые шагнул туда, куда до сих пор Энджел открывал доступ лишь Сандре – в его сердце.
Артур впервые подвёл Энджела к осознанию, что его бесстрашие обманчиво; он раскрыл его настоящий, подлинный страх – боязнь любить. Артур подарил ему нечто большее, чем удовольствие – он подарил ему понимание, сочувствие, интересные разговоры. Он был с ним терпелив и терпим несмотря на то, что сам Энджел в ответ изводил его, как только мог, отталкивая, высмеивая, причиняя боль.
Но когда Артура не было рядом, он тосковал по нему. Не по сексу, не по боли, не по крови или развлечениям – по разговорам по душам, которые Энджел никогда раньше ни с кем не вёл.
Никому и никогда не было дела до души Энджела, а Артуру зачем-то понадобилось играть на невидимых струнах?
А потом, после того, как он шагнул вниз с небоскрёба, Энджел чувствовал себя так, словно тот его предал. Его распирала такая ярость, что временами он начинал пугаться своего сходства с Рэем.
Чуть позже пришло осознание, что злится он не на Артура, а на самого себя, потому что осознаёт свою ущербность. Свою половинчатость.
Впервые Энджела посетила мысль: в том, в чём он привык видеть силу, на самом деле его величайшая слабость. Он не способен ни любить, ни созидать, а только ломать, разрушать и опустошать. Так же, как их отец.
Наверное, он просто не может быть другим?
Ливиану Энджел, в итоге, конечно же, досадил. Но себе, как выяснилось, напакостил куда крупнее.
Итак, нравилось это Энджелу или нет, но вокруг его сердца сплелись тремя змеями трое: Рэй – чёрный, Ливиан – алый и Артур – серебристый змей.
Каждый по-своему отравлял ему жизнь; каждый по-своему заполнял его душу. А внутри цвела роза, – ледяная, жестокая, с острыми чёрными шипами, – единственная женщина, к которой Энджел никогда не испытывал вожделения, но ради которой готов был на всё, без всяких условий, – Сандра.
Артур как-то говорил, что с сестрой Энджел бессознательно ассоциирует ту часть своей души, что не готов был продавать в борделе, подкладывать в угоду интересов Кинга.
Что она словно крестраж – часть его души, заключённая во вне.
Может – Артур прав, может – нет. Суть не в этом.
Энджел просто принимал как данность факт, что Сандра должна быть рядом. И она обязательно должна быть счастлива, должна быть в безопасности. Чему бы ему это не стоило.
Он привык заботиться о ней с детских лет. А то, что сестра с каждым днём отдалялась всё сильнее, заставляло кровоточить то, что Энджел начисто у себя отрицал: душу и сердце.
Скрипнула дверь и Энджел невольно напрягся, порывисто повернувшись.
Фигура матери в белом платье выглядела призрачно и жутковато.
– Можно войти? – поинтересовалась Виола.
Судя по расфокусированному взгляду и нетвёрдой походке, она была под кайфом.
В последнее время она почти всегда под ним была. Энджел не мог вспомнить, когда видел мать трезвой в последний раз.
– Входи, – кивнул он.
Виола, хихикнув, по-змеиному юрко проскользнула в комнату.
Энджел заставил себя сидеть не шевелясь, когда она положила руки ему на плечи.
В отражении зеркала он мог видеть, как возбужденно блестели её глаза.
– Всё прихорашиваешься? Не каждая красавица проводит перед зеркалом столько времени, сколько ты, сын мой.
Она стала разминать ему спину, так умело расслабляя мышцы, что сразу захотелось закрыть глаза, что Энджел и сделал.
– Собираешься куда-то?
– Ньевес позвала к себе на вечеринку, – нехотя ответил он.
– Пойдёшь?
– Собирался.
– Ты мог бы и передумать…
Энджел распахнул глаза и посмотрел в лицо отражения матери. Оно словно плавало в серебристой поверхности зеркала, паря над ним, красивое и порочное, как у алчущего демона.
– Мы могли бы провести вечер вместе? – прошептала она – Не так часто предоставляется подобная возможность.
– И как бы ты хотела скоротать времечко, дорогая матушка? – с сарказмом вопросил он. – Надеешься получить от меня наркоту? Или секс?
Нисколько не смутившись, Виола обняла его за плечи со спины, прижимаясь всем льнущим телом:
– И то, и другое вместе – можно?
– Я на вечер строил другие планы. Хотел, для разнообразия, пообщаться с кем-то, кто не из нашей семьи.
– Ладно, поняла, – Виола убрала от него руки, тряхнув светлыми волосами. – Давай обойдёмся одними наркотиками, без секса. Это тоже не плохо.
– Сделай одолжение, отвали от меня с этим! – отшатнулся Энджел. – Отец считает, что тебе следует немного притормозить и почиститься, так что счастлив от не будет.
– А ты всегда делаешь так, как скажет папочка! – презрительно фыркнула она. – Хороший мальчик.
– Я не всегда делаю, как скажет папочка.
– Разве?
– Но в данном конкретном случае я с ним согласен. В последнее время у тебя действительно конкретно рвёт крышу. Сказать «завязывай» я не могу, но хотя бы притормози?
– Чего ради?
– Что?..
– Чего ради тормозить, Энджел?
– Может быть, чтобы не сдвинуться окончательно?
Виола засмеялась, вызывающе, почти вульгарно:
– Ты это серьёзно? Чтобы не сойти с ума? Ну, тогда всем нам здесь беспокоиться совершенно не о чём, ибо мы совершенно, абсолютно и бесповоротно безумны.
Энджел поморщился:
– Только давай без этого, ладно? Отца в кое-то веки дома нет, я могу быть сам себе хозяином и делать то, что мне хочется…
– А чем твои желания отличаются от того, что обычно хочется ему?
– Хочешь сказать, что мы похожи?
Виола, присев на краешек кровати, внимательно поглядела на сына:
– Честно говоря – не очень. Боюсь, ты куда больше походишь на меня не только внешне, но и внутренне. Вот твоя сестрица – да! В ней всё от Кинга. Такая же жестокая, цельная и целеустремлённая, как он. И хотя Рэй потворствует своим страстям как может, но он владеет ими, а не они – им. В отличие от тебя и от меня – мы им подвластны.
Энджел чувствовал желание матери поддеть его, уколоть. Во многом она была права, и это бесило.
– Какого чёрта тебе от меня надо? – раздражённо сощурился он.
– Почему ты думаешь, что именно от тебя? Просто иногда одиночество… оно такое – одиночество. И, даже понимая, что на самом деле присутствие других людей лишь иллюзия избавления от него, всё равно цепляешься, как утопающий цепляется за соломинку, за чьё-то присуствие. Упрямо хватаешь руками пустоту, зачастую сам перестав понимать – зачем?
Она прислонилась лбом к витому столбику, на миг прикрыв глаза.
– Я так устала от всего. А больше всего – от твоего невыносимого отца.
– Не я виноват в том, что он мой отец. Держала бы ноги вместе, проблем бы у тебя было в разы меньше. А у меня их так и вовсе бы не было.
– Как грубо. И несправедливо.
Энджел отвернулся. Внезапно кольнувшая в сердце игла жалости была совсем некстати.
