Ну вот такие дела. Большой привет от Печкина и Ложкиной. Пишите. За всеми вами скучаю. С приветом, Орфей Жасминов’.
— Если он вернётся в коммуналку, когда приедут Гришка с Лилей, то я даже боюсь думать, чем всё закончится, — со вздохом прокомментировала Дуся и укоризненно покачала головой.
А на следующий день, когда я только-только вышел з Комитета, меня окликнули:
— Муля!
Я обернулся — ко мне навстречу бежала Валентина. Похудевшая, стройная и загорелая почти до черноты. Её выгоревшие под астраханским солнцем волосы рассыпались и трепетали на ветру, и она сейчас напоминала Огневушку-Поскакушку.
Я улыбнулся ей.
— Муля! — она взвизгнула и бросилась мне на шею. — А я, оказывается, так соскучилась!
Её глаза смеялись и блестели от радости.
— Я тоже рад тебя видеть, — вполне искренне сказал я и сам удивился своей радости.
— Как ты? Ты ведь всего добился, чего хотел, — сказала она, — ты рад?
— Не знаю, — вздохнул я. — Это ещё не сам триумф, а только начало.
— Ничего себе начало! — рассмеялась Валентина. — Да уже все газеты только об этом и пишут. Мы с девчатами в «Комсомольской правде» читали.
— А ты как поработала?
— Ой, знаешь, Муля, там так здорово! — её глаза затуманились, — солнце, степи и полная свобода!
— Тебе понравилось?
— Даже не знаю, как я после таких просторов в тесной Москве теперь буду, — вздохнула она.
— А поедешь со мной в Якутию? — неожиданно даже для себя спросил я.
Валентина убрала руки от лица, и глаза её лукаво блеснули.
Фонд А.
Муля не нервируй… Книга 7
Глава 1
Дуся аж места себе не находила.
Ну вот как так-то⁈ Муля, её домашний мальчик, и вдруг решил уехать. Да не в какую-то там Югославию, прости господи, а чёрт знает куда, аж в Якутию, не к ночи будь упомянуто! Медвежий угол, куда даже каторжников не ссылали, потому что живые же люди, жалко. И мало того, если бы родители встали плечом к плечу, возмутились и запретили такую дурость, так нет же! Как шепнула Дусе расстроенная Надежда Петровна, это сам Адияков Мулю уговорил туда ехать, гад такой!
А вот Дуся всегда говорила, не надо было за него замуж выходить! Осталась бы с Модестом Фёдоровичем и всё было бы хорошо, как раньше. Так нет же! И сама ушла к этому противному Адиякову, и Модеста Фёдоровича бросила, бедняжку, так что он теперь аж в Югославию решил уехать! Ну, так-то, с одной стороны, и хорошо, что он туда поедет — там же Лизавета Петровна. Вот им как раз сам Бог велел быть вместе, раз Надежда Петровна так поступила с этим Адияковым.
Но, с другой стороны, Модест Фёдорович ведь уедет, и всё — Дуся его больше не увидит. А так не должно быть! Ведь он же главный в семье, так ещё покойный Пётр Яковлевич говорил, царствие ему небесное. А теперь как оно будет? И как же жить дальше без него?
А Муля — мало того, что решил в эту кошмарную Якутию ехать, так ещё и девицу за собой тянет — Валентину эту. Так, ладно бы ещё какую нормальную взял бы — вон Надежда Петровна говорит, Танечка Котикова очень хорошая девочка, из хорошей семьи, стихи пишет и на скрипочке как играет! Так нет же — вот взял эту Валентину, а ведь она — вертихвостка, ещё похлеще Машки будет! Потому что Дуся хорошо помнит, как она с этим Жасминовым убегала. Да, потом оказалось, что это она всё придумала, но осадочек-то остался… И вот зачем Муленьке такая жена? Не нужна она ему такая!
Дуся сердито бросила кусок теста на стол и принялась его раскатывать так, что стол аж ходуном ходил.
И ещё Глашка эта, дура деревенская! Дуся чин по чину, всё как полагается, на базар за сметаной пошла, и новую кофту и юбку надела, что Муленька из Югославии ей привёз. И новые туфли перламутровые с красивыми пряжками. И вот идёт Дуся, как королева по базару, а Глашка ей навстречу и так ехидно говорит, мол, правда ли это, что Мулю на каторгу ссылают? А на перламутровые туфли даже и не посмотрела, клуша.
Ну это ж надо дурой такой быть! — Дуся чуть не сплюнула, но вспомнила про тесто, вовремя опомнилась и заходилась ещё сильнее его раскатывать.
Нет, ну вот уедет Муля сейчас на каторгу эту… тьфу, в Якутию, а Модест Фёдорович — в Югославию. А что Дуся сама тут делать будет?
Неужели на этом жизнь закончена? И даже такие туфли, перламутровые, югославские, всего два раза надеть успела…
Дуся всхлипнула.
Нет! Дуся этого так не оставит! Да! Дуся будет бороться! И вообще, вон бабы за декабристами аж на каторгу пешком шли, а чем Дуся хуже? Ничем не хуже!
Решено!
Надо сегодня же сказать Муле, что Дуся тоже едет в Якутию!
И жилетку тёплую не забыть взять, а то там, говорят, холодно…
Домой я вернулся в прекрасном расположении духа. Всё потихоньку двигалось в нужном направлении, особых каких-то преград пока не было, и даже Тельняшев, который в последнее время себя начал проявлять, и то приутих и даже как-то морально скукожился.
Я прибежал домой, и тут Дуся посмотрела на меня и выдала такое, от чего я знатно обалдел:
— Муля, я еду с тобой в Якутию!
В это время я как раз пил чай. От неожиданности чашка с чаем выпала у меня из рук, с грохотом упала на пол и разбилась, заляпав пол.
— Обалдеть, — только и смог растерянно прокомментировать я.
— Да, Муля! — категорическим, не терпящим возражения, тоном ответила Дуся. — Дело решённое, твоё мнение значения не имеет. Я сказала, что я поеду и я поеду.
— Послушай, Дуся! — воскликнул я. — Зачем тебе в Якутию? Там холодно и далеко.
— Ой, Муля, я всё предусмотрела! — отмахнулась Дуся, — я уже заказала у Кузьминичны пояса нам из собачьей шерсти связать, чтобы поясницу не надуло. Жилетки ещё возьмём. Так что всё нормально будет…
От перспективы ходить с собачьим поясом на пояснице, я совсем оторопел, но всё-таки сделал последнюю попытку отбиться:
— Дуся! Вообще-то, я взял всего два билета! Мы едем с Валентиной!
— Ничего не знаю! — возмутилась Дуся. — Два билета как раз хорошо — мы с тобой поедем, а Валентине ещё учиться надо. Последний год остался.
— Но Дуся…
— Один ты туда не поедешь!
Я аж опешил от такого напора. И вот что делать? Ругаться? Так она меня с пелёнок вырастила, это же всё равно, что с родной матерью ругаться. Неправильно это. Грех великий. Но и оставлять так, как она хочет — ещё более неправильно.
А коварная Дуся развернулась и отправилась в комнату, демонстрируя, что дальше нам не о чем говорить, и что, мол, дело решённое.
Ну ладно. Я и не таких курощал, как Дуся.
Прямо с утра, даже не заходя к себе в кабинет, я заглянул к Лёле:
— Товарищ Иванова, можно тебя на минуточку? — улыбнулся я ей, а все сотрудницы из её отдела чуть шеи не сломали, от любопытства.
— Чего тебе? — недовольно буркнула Лёля, но встала и вышла ко мне в коридор.
— Когда документы на мой садовый участок будут? — без обиняков спросил я.
— А когда я к Петеру уеду? — неприветливо буркнула она.
— На этой неделе я всё организую, — пообещал я, — как раз Йоже Гале вернулся, я его кое-какие документы просил сделать. Для тебя, между прочим. Так что там с участком?
— Я всё сделала, — вздохнула Лёля и с тревогой добавила, — а ты точно не обманешь?
— Лёля! — с упрёком посмотрел на неё я, — никаких письменных гарантий я тебе дать не могу. Придётся тебе верить мне на слово…
— Я никому не верю! — буркнула Лёля и покраснела, казалось, она вот-вот расплачется.
— В общем, скажу тебе так, — успокоил её я, — вместе с тобой поедет мой отец. Я его одного в дорогу отпускать боюсь, он — учёный, поэтому товарищ рассеянный, обязательно что-нибудь напутает. Ещё не в тот поезд сядет. Так что ты за ним присмотришь, а он тебе чемоданы поможет донести. Тебе же тяжёлое поднимать нельзя…
Услышав об этом, Лёля просияла:
