— Ох, Муля… — Вера покраснела и отхлебнула ещё раз рассолу. — Я думаю, что я не хочу выходить замуж за такого, как Герасим.
— А, может, ты вообще не хочешь выходить замуж? Или же именно вот за простого мужика? Если только не за простого, то за какого ты хочешь? Давай, с этого начнём, — сказал я. — За такого, как Жасминов, ты хотела бы? Это я к примру говорю, мне же ориентир нужен.
— Нет, Муля, этот Жасминов… он только себя любит… Ему нужна такая, как Дуся, которая будет ему бульончики варить и огуречный рассол подавать, и рассказывать с восхищением, какой он великий. Я же сама — свободная личность, и мне вот это всё присюсюкивание над ним не интересно.
— Понятно. Значит, тебе не подходит ни такой, ни такой… А такой, к примеру, как Глориозов или Капралов-Башинский тебе подходит? — я посмотрел на неё. — Мужчна при власти.
Вера покачала головой.
— Тоже самое, как и с Жасминовым.
— То есть, получается, Вера, — подытожил я, — что замуж тебе сейчас выходить не стоит, потому что если по любви — то ты никого не любишь, а если по расчёту — то ты просчитала, что смысла нету. Правильно я говорю?
— Правильно, — кивнула Вера и отхлебнула ещё раз рассолу.
— Тогда остаётся следующий вариант — как тебе устроиться в жизни? Чтобы без замужества. Насколько я понимаю, твоя нынешняя жизненная позиция тебя не устраивает и твой бытовой уровень оставляет желать лучшего. Правильно?
— Правильно, — кивнула Вера.
— Хорошо. Тогда чего бы ты хотела? Ты хочешь играть в театре? Продолжать работать в ресторане? Пойти в школу работать? Может быть, какой-нибудь кружок для детей в Доме пионеров вести? Может быть, курсы кройки и шитья для молодых мамочек? Что именно? Или ты бы хотела продолжать играть на сцене в театре?
— Да на какой на сцене! — сердито вздохнула Вера. — Я ведь реально понимаю, что для сцены я уже и старовата, и некрасива, и жизнь меня уже подзатаскала, так что особой свежести у меня больше нету, — расстроенно вздохнула она.
Дуся тоже вздохнула печально.
— Единственное, что мне остаётся — так это думать, как более-менее пристроиться, чтобы остаток жизни не провести как Душечка.
— То есть на село ты не хочешь? — сказал я.
— Да, не хочу.
— А куда ты хочешь? В Москве жить?
— И в Москве уже не хочу. Устала я от того, что постоянно вот это всё… Суета, все куда-то стремятся, бегут, и меня это всё начало дико раздражать.
— Хорошо, — сказал я. — То есть в Москве ты не хочешь, и в деревне ты не хочешь. Тогда у меня к тебе такое предложение: у меня есть свободный билет в Якутию. Может быть, тебе стоит поехать со мной в Якутию и посмотреть на ту жизнь? Для того, чтобы сравнить её с этой, и, может быть, ты тогда сможешь сделать какие-то выводы? В Якутии, а?
Вера удивилась:
— Муля! Но я же там никогда не была… Там холодно, и говорят, медведи везде ходят.
— Ну вот, я тебе и предлагаю, Вера. Подумай, это как один из вариантов. Если ты не захочешь, то мы сейчас будем искать тебе другой вариант. То есть тебе нужно найти работу, жильё и определиться, где ты хочешь жить.
— Нет, я лучше поеду в Якутию, — задумчиво сказала Вера. — Мне это даже интересно! Да! Решено! Хочу! Так когда мы едем? Или ты шутишь?
— Нет, мы едем через две с половиной недели, — сказал я.
— Прекрасно, я готова хоть сейчас, — сказала Вера и поморщилась. — Но лучше не сегодня, а завтра с утра…
— Ну, тогда ты ещё подумай. И если не передумаешь, то поговори с Дусей и займись тем, чтобы у тебя были тёплые и компактные, но не тяжёлые вещи, — сказал я. — Мы едем на две недели, возможно, задержимся и на три. Обратные билеты я не взял.
— Прекрасно! — расцвела Вера, и они с Дусей многозначительно переглянулись.
И на этом наш разговор был закончен.
— Дуся, помоги мне, — сказал я, когда Вера ушла, и мы остались вдвоём.
Я вытащил на середину комнаты четыре огромные сумки-баула (точнее прапрадеда современного баула) и начал выкладывать оттуда вещи, которые Йоже Гале привёз из Румынии. Перед обалдевшей Дусей начала появляться сперва румынская и югославская обувь: сапожки, похожие на современные в моём мире «казаки», сапожки, похожие на ботильоны (если я не путаю, конечно же), ботинки-«румынки», полукроссовки, какие-то подобия уггов, туфли — я затруднялся дать название всем этим видам обувного производства. Обувь была как женская, так и мужская.
Затем пришла очередь пиджаков, плащей и пальто (но Йоже Гале набрал этого поменьше), затем я вытащил платья, костюмы, рубашки и дамское бельё. Когда подошла очередь к духам и наборам косметики, Дуся вышла из оцепенения и пробормотала:
— Ого!
— Да, Дуся, — сказал я, — нам с тобой сейчас нужно рассортировать это всё и решить, что из этого пойдёт на подарки и кому именно, а что — на продажу, на реализацию. Я очень рассчитываю на тебя. Ты же ходишь на базар, на рынок, покупаешь у разных женщин продукты, то есть у них есть наличные деньги, много денег. Вот было бы хорошо, чтобы они у нас прикупил что-то из этого.
— Конечно, возьмут! — замахала руками Дуся. — Ты что, это же такой дефицит! За такие вещи они будут снабжать нас продуктами всю оставшуюся жизнь!
— Нет, нет, Дуся, мне же ещё деньги нужно отдать Йоже Гале и отложить для себя. То есть это всё нужно продать. Кроме того, мне ещё надо рассчитаться с отцом, потому что те деньги, которые я выручил за реализацию меха, они ведь все остались у тёти Лизы. Она купит дом, и сейчас отец, точнее отчим, поедет в Югославию и будет жить в этом доме… И я очень рассчитываю, что ты поможешь мне.
— Да я же в моде ничего не понимаю, — отмахнулась Дуся, — но аккуратно сложить или помочь тебе решить, кому что, я постараюсь помочь.
— Вот и прекрасно, — сказал я. — Давай сперва подумаем, что мы можем отложить для Изольды Мстиславовны.
— На продажу? — спросила Дуся.
— Нет, нет, на подарок.
— Ну, тогда вот это… — и она схватила с самого краю самую маленькую и самую невзрачную коробочку с какими-то не то тенями, не то помадами и положила передо мной.
— Да ну что ты, Дуся! Изольда Мстиславовна… ты же сама её видела. Она обожает цветы, и при этом она очень хорошо одевается, и имеет большой вес в Комитете искусств СССР. Поэтому ей вот такой коробочкой не отдаришься.
— Ну не будешь же ты ей дублёнку дарить, — проворчала Дуся. — Дублёнку если на рынке продать — так это сколько денег будет!
Я посмотрел и сказал:
— Дуся, а ведь ты права. — Я взял с дивана дублёнку, рассмотрел её и отложил; затем взял плащ, тоже отложил и, наконец, остановил выбор на тёмно-пурпурном вельветовом полупальто с серыми бархатными вставками и вышивкой в тон. — Как ты думаешь, вот это пальто — оно для Изольды Мстиславовны будет хорошо?
— Ну, такие подарки… она же тебе всю жизнь за них должна будет.
— Так она мне много чего сделала и ещё сделает, — кивнул я добавил. — Кстати, ты себе тоже пальто какое-нибудь возьми взамен того, что Машка забрала тогда.
Дуся благодарно вспыхнула.
Итак, пальто для Изольды Мстиславовны было отложено. Затем я приступил к выбору подарка для Татьяны Захаровны. Здесь, конечно, нельзя было что-то мелкое дарить, но и на большое она не тянула… В прошлый раз я дарил ей духи, и, по-моему, и ещё какую-то косметику, поэтому на данный момент я ограничился шелковой синей блузкой с кружевами. Вроде как её размер…
Разбор барахла на подарки и продажу занял весь вечер.
Поэтому к родителям Мули я попал очень поздно. Они ещё не спали.
Надежда Петровна решительно сказала:
— Так, Муля, передашь Модесту вот это! — и на столе передо мной стремительно начали появляться какие-то упаковочки, пакеты и свёртки. Гора всё увеличивалась и увеличивалась и размерами вскоре грозила превзойти Эврест.
— Ого, — сказал я, — так это же неподъёмный вес! Как он сможет это всё поднять?
— Да ничего страшного. Посадишь его на поезд, а дальше он доедет туда, а там наймёт грузчиков, — раздражённо фыркнула Надежда Петровна.
