Регент. Право сильного (СИ) - Кос Анни

Эпилог. Часть 2

Несколько дней спустя, когда волна споров и возмущений утихла, были подписаны официальные бумаги. Как и предчувствовал Ульф, тех, кто открыто протестовал, оказалось не так уж много, и в конце концов их удалось убедить в необходимости подобного шага. Люди, измученные страхами и постоянной угрозой войны, предпочли рискнуть и довериться хрупкой надежде.

Тем же вечером Арселия прилюдно сложила с себя титул сиятельной госпожи. Великолепный золотой венец, усыпанный рубинами, был передан на хранение в сокровищницу и стал лишь памятью о навсегда уходящих в прошлое событиях.

А днем позже в доме верховного жреца состоялась церемония бракосочетания. Тихая и скромная, похожая на ласковое зимнее утро, вот только вместо снега повсюду белели свежие лилии. Глава нового совета империи, Ульф Ньорд, взял в жены Арселию, бывшую императрицу, а теперь — просто женщину, которую любил всем сердцем.

Адиль, казалось, вовсе не расстроился, что утратил право называться наследником трона. Для него, открытого миру, искреннего и доверчивого ребенка, власть была только непонятным сводом правил и ограничений, но никак не целью существования.

Все время, которое потребовалось для обмена клятвами, мальчик простоял, совершенно не слушая Илияса и увлеченно рассматривая новое платье матери: бело-голубое, вышитое серебром и отделанное по краю сияющим на солнце мехом.

— Так принято одеваться на торжества на моей родине, — пояснил ребенку Хальвард. — Отныне, для тебя и твоей мамы Недоре станет вторым домом. А для нас с леди Йорунн будет честью принять вас однажды в Кинна-Тиате.

— А зачем нужны браслеты? — полюбопытствовал Адиль, имея в виду украшения, символически скрепляющие узы брака между Ульфом и Арселией.

— Это дар одного любящего человека другому. Смотри, мы с герцогиней тоже носим подобные, — правитель Недоре откинул манжет рубашки и продемонстрировал витой обруч из черненого серебра и золота.

— Он светится! — изумление Адиля было по-детски огромным. — Вспыхивает, как будто сердце стучит.

— Так и есть: одно сердце на двоих, если делишь с кем-то и магию, и жизнь, и судьбу. Когда-нибудь, если тебе повезет, ты поймешь, какое это счастье.

Мейрам и Малкон приняли решение покинуть Дармсуд. Вместе с сыном и его приемными родителями они собрались перебраться в долину Миаты за Серыми перевалами.

— Когда Саад достигнет нужного возраста, мы вернемся, чтобы заняться его обучением. Все, что я могла сделать тут, уже завершено, — сказала Мейрам на прощание Арселии. — Этот город полон воспоминаний и теней, мне нужно время, чтобы примириться с ними, и, слава Стихиям, у меня оно есть.

— Ульфу будет не хватать вас обоих, — вздохнула Арселия.

— Йотунн присмотрит за ним, — золотоволосая усмехнулась. — Сказал, что тихая старость в провинции немного подождет. Уж не знаю, то ли решил, что предложениями главы совета не стоит разбрасываться, то ли все еще чувствует ответственность за своих людей и надеется дать им шанс на лучшую жизнь, то ли во время вашего недолго путешествия слишком усердно разглядывал Гайду. Как бы то ни было, я рада этому, приятно знать, что спину дорогих тебе людей прикрывает надежный человек.

— Мы приедем к вам, как только сможем, — пообещала Арселия.

— Знаю. Буду ждать с нетерпением.

Хальвард и Йорунн задержались в столице до окончания зимы, пролетевшей, казалось бы, в одно мгновение. Однако когда с юга потянуло ласковым теплом, наступило время расставания. Проводить герцогов Недоре высыпала едва ли не половина города, и в этот раз в спины северянам летели не угрозы, а пожелания спокойной и легкой дороги.

— Мы ведь встретимся с ними вскоре? — спросила Арселия, доверчиво прижимаясь к плечу мужа. — Я хочу увидеть горы, а Адилю не терпится пройтись по улицам Кинна-Тиате. И, кстати, я обещала Сурии взять ее с собой в эту поездку. Она все волнуется и на месте не может усидеть, когда кто-то начинает рассказывать истории о путешествиях.

— А как же, — тепло рассмеялся Ульф. — В юности даже день ожидания тянется длиннее года. Ликит тоже волком смотрит за ворота. Чувствую, не сегодня, так завтра, они оба сбегут.

— Позволим им?

— А можем запретить?

— Пожалуй, нет. Да и не стоит.

Они долго еще стояли на высокой городской стене, наблюдая, как тают вдали сине-черные знамена.

— Где-то там за этими стенами лежит целый мир. Я хочу узнать о нем все, что только возможно.

Ульф склонился и поцеловал жену. Осторожно и легко, будто впервые.

— Мы сделаем это все вместе.

— Обещаешь?

— Клянусь.

Бонусы: О Сурии, Ульф и Арселия

Шелест одежды из шёлка и звон золотых обручий…

Сердце не дрогнет того, кто с властью навеки обручен.

А у тебя тихий голос и тонкие, нежные ручки.

В гареме вас много, но ты снова плачешь в сторонке.

Больно? Пожалуй, нередко бывает и больно, и страшно,

Тем, кто тобой управляет, как куклой, всё это и правда неважно,

Взрослые входят в игру и играют под страхом шантажа,

А ты среди страха и боли — всего лишь простая девчонка.

Стены дворца всё слышат, и слухи летят, как птицы.

Кто-то готовит яд, а кто-то его боится,

Кто-то молчит под пыткой, но боль — наяву, не снится,

И после такого сна вполне можно и не проснуться.

Утром танцуешь, смеёшься для многих, а ночью кричишь в подушку

,Рот зажимаешь ладонью, рыдая, не слышали чтоб подружки

Хотя — какие это друзья? Такие же власти игрушки,

Которые верят наивно, что в жизни чего-то добьются.

Лорд регент — суровый, холодный и мрачный, как отблески стали.

Минуту-другую, глядя в глаза друг другу, вы оба молчали.

Последнее, что ты помнишь — как ты на коленях стояла,

Моля лишь о том, чтобы было тебе прощенье.

Пятнадцать… Как мало и в то же время как много!

Ты взрослая, ты уже знаешь свою дорогу,

Ты думаешь, что умеешь быть мягкой и строгой,

Но слишком цепляет страх и сковывает уважение.

Оруженосец, чужак-северянин, уж больно гордый и дерзкий!

Нет ни одной вам больше встречаться причины веской,

Но в галерее вы снова столкнулись. Взял за руку, резко,

Больно, и слёзы из глаз, и тёмный синяк, как вены.

Законы родного гарема не объяснить и не спрятать,

Больше не можешь при нём ни сдерживаться, ни плакать,

Страшно и за себя, за то, что снова придётся падать,

Быть может, тебе перед кем-нибудь на колени.

Молить о пощаде, выслуживаться — как же всё-таки стыдно!

«Лгунья!» — пощёчиной, жаркой и очень обидной.

Но только такая твоя, девочка, доля, видно —

Срываться со скал, ошибаться, теряться и только стараться расти.

Быть может, он понял, не сразу, но это не так теперь важно,

Как ты волновалась, боялась, как было неловко и страшно,

Он тоже такой же, как ты — вспыльчивый, но отважный,

Достаточно смелый, чтоб первым тихонько сказать: Прости.

Ты послушай, Арселия, ангел небесный,

Север в сердце моем дивно песню слагает!

Он поёт: в Недоре’, в час спокойный, вечерний

Ветер треплет пшеницу, волнами качает…