"Фантастика 2025-76". Компиляция. Книги 1-35 (СИ) - Стоев Андрей

— Об этом пока рано говорить, — засмеялась мама. — Не стоит торопиться. Тем более, такие серьёзные решения без главы семейства не принимаются. Решающим здесь будет слово Кеннера.

Фон Абенсберги задумчиво посмотрели на меня и во взгляде Лады уже никакой снисходительности не было. Да, вот так принято в аристократических семьях: он ещё эмбрион, а ему уже жену подобрали — которая, кстати говоря, тоже ещё эмбрион. Но мама всё верно сказала — такие решения с ходу не принимаются, и право породниться с нашей семьёй надо ещё заслужить. Впрочем, шансы фон Абенсбергов весьма велики, однако лучше всё же подождать несколько лет, прежде чем решать, действительно ли мы хотим привязать их к себе, или же нам стоит присмотреться к другим вариантам.

Мне вдруг пришла в голову мысль о кое-каких побочных последствиях, о которых я раньше почему-то не особенно задумывался. Голосом Клауса в Совете Лучших распоряжаюсь я, как глава фамилии, то есть у меня уже три голоса, и это совсем немало. Если Ленка возвысится — а я уверен, что это обязательно произойдёт, — голосов станет уже четыре. У Лады шансы возвыситься тоже весьма неплохи — Максакова лично руководила её аттестацией не только потому, что Лада аристократка, да и дополнительные поединки с Заряной наверняка были вызваны вовсе не праздным любопытством. Так что в достаточно обозримом будущем у нас, скорее всего, будет уже пять голосов. Пять голосов обычно подразумевают некую влиятельную группировку, а в одной семье такое количество голосов не может не привлечь повышенного внимания князя — ведь в отличие от неугодной группировки, расколоть семью не получится. А если ещё вспомнить, что у всех нас наверняка будут очень одарённые дети, у которых тоже будет немаленький шанс возвыситься? Нетрудно сообразить, что от настолько влиятельной семьи князь не потерпит даже намёка на нелояльность, судьба Греков хороший тому пример. Значит, мне нужно постоянно поддерживать в князе убеждение, что наша семья является его надёжной опорой, и в этом он не должен иметь ни малейших сомнений.

Моя задумчивость не прошла незамеченной, но все наверняка решили, что глава напряжённо обдумывает брачные перспективы эмбрионов, и вопросов задавать не стали.

— Скажите, Милослава, — повернулась к маме Лада, — а мои тренировки не повредят ребёнку?

— В целом нет, не повредят, — ответила мама, немного подумав. — Скорее наоборот, помогут его дару развиться. Или, говоря точнее, лучше подготовят его к принятию дара. Вообще принято полагать, что у детей никакого дара нет, а получают его только к первому совершеннолетию. Однако я с этим не согласна и считаю, что дар приходит вместе с душой при рождении, просто в большинстве случаев он остаётся спящим до первого совершеннолетия. Или остаётся спящим навсегда, если ребёнок не сумел его разбудить. Поэтому продолжай тренироваться, а месяца с шестого и до рождения вам стоит пожить у нас в поместье поближе к источнику. Но с поединками, я думаю, пора закончить уже сейчас, слишком велик риск травмировать ребёнка.

— С этой минуты я с поединками закончила, — твёрдо сказала Лада.

— Мы за этими разговорами совсем забыли, зачем мы здесь, — улыбнулась ей мама. — От имени всей нашей семьи поздравляю с шестым рангом!

Свой доклад я написал и передал в канцелярию князя сразу же по приезде, но никакой реакции не последовало. Я уже думал, что князь меня и не вызовет, но через две недели звонок из канцелярии всё-таки поступил, и сейчас я входил в его кабинет, гадая, что же могла означать эта задержка.

— Здравствуй, княже, — поклонился я.

— Здравствуй, Кеннер, — кивнул в ответ князь. — Садись, не стой, как неродной. Почитал я твой доклад… негусто, совсем негусто.

— Император не сильно-то жаждал со мной пообщаться, — пожал плечами я.

— Наверное, ты какой-то неправильный подход к нему выбрал, — предположил князь.

— Может быть и так, княже, — не стал спорить я.

— Хм… А на словах что-нибудь к своему докладу добавить можешь?

— Да пожалуй, что и могу, княже, — кивнул я. — Если ты хочешь услышать мои впечатления.

— Это ты своей эмпатией сумел что-то вытащить? — догадался князь.

— Нет, княже, от эмпатии там никакого толку не было. С такими людьми она практически бесполезна.

— Это как так бесполезна? — удивился он, по-моему, не совсем искренне.

— Здесь надо объяснять, княже, — вздохнул я.

— Ну объясни, — согласился князь, с интересом на меня глядя.

— Вот, к примеру, есть такие длительные эмоции: человек к тебе недоброжелательно настроен, или злорадствует, или подготовил какую-то пакость и с упоением ждёт, когда ты в неё вляпаешься. Или наоборот, искренне тебе рад. Это даже скорее настроения, чем эмоции. Их легко почувствовать, да их часто даже неэмпат может ощутить по интонациям, выражению глаз и так далее. Но с людьми искушёнными, а особенно с политиками, это не работает. Такие настроения при некотором навыке очень легко задавить или даже подделать, так что эмпатии здесь верить нельзя совершенно. Вот ты, княже, прекрасно это умеешь, так что я даже не пытаюсь твоё настоящее настроение понять.

— Гм, — неопределённо буркнул что-то князь.

— Но есть кратковременные эмоции, как бы вспышкой. Радость, зависть, злость, да практически любые чувства могут нахлынуть внезапно. Спрятать их гораздо сложнее, но достаточно упорный человек после определённых тренировок на это способен. Любой политик так умеет — про эмпатов же все знают. Так что если ты ничего не ощущаешь от собеседника, то невозможно понять — действительно он спокоен или хорошо прячет эмоции. Но есть один важный момент — спрятать вспышку эмоций можно, а вот подделать нельзя. Для того чтобы сосредоточиться и разбудить нужную эмоцию, нужно время, да и сложно это сделать незаметно. Внимательный собеседник такое сразу же разглядит. В общем, если уловил вспышку эмоции, то она наверняка истинная.

— Это не так уж мало, — заметил князь.

— Это не так уж много, княже, — с сожалением сказал я. — Опытный политик такое редко допускает. Но иногда случается. Я думаю, здесь всё-таки играет роль моя молодость — люди подсознательно относятся ко мне не вполне серьёзно, и случается, допускают ошибки.

— Ну, от несерьёзного отношения ты уже многих излечил, — усмехнулся князь. — А то, что ты ложь умеешь определять — это помогает?

— Нет, княже, от этого никакой пользы нет, — ответил я с досадой. — Это вообще не работает.

— Не работает? — удивился он.

— С имперцами, а особенно с попами, совсем не работает, — подтвердил я. — Это ведь в Суде Дворянской Чести можно требовать ясного и полного ответа, а, скажем, от императора или от кардинала ничего не потребуешь. К тому же все знают, что я ложь чувствую, так что у них всё время какая-то полуправда. Они так всего намешают, что сидишь и не понимаешь — наврал, нет? Больше с толку сбивает.

— А со мной?

— Да я от тебя вообще лжи не припомню, княже, — пожал плечами я. — Да и зачем бы тебе со мной врать понадобилось? Я за этим даже и не слежу.

— Не следишь, говоришь? — хмыкнул князь. — Ну ладно, продолжай.

— В общем, дело не в моих способностях, просто в живом разговоре есть много моментов — интонации, паузы, движение глаз, — вот все эти невербальные признаки, которые на самом деле многое говорят.

— Это тоже можно имитировать, — заметил князь.

— Не всё сразу, — отрицательно покачал головой я. — Когда человек что-то имитирует, он уделяет этому много внимания и в результате обязательно ошибётся в чём-то другом — или всплеск эмоций не подавит, или глаза дёрнутся, или ещё что-то. Если внимательно следить за всеми признаками, то всегда можно понять, когда собеседник темнит. Фальшь обязательно как-то проявится.

— Пожалуй, соглашусь, — задумчиво кивнул князь. — Хорошо врать, так, чтобы никто не понял, мало у кого получится. Да ни у кого, наверное. То есть выходит так, что все эти фокусы с эмпатией мало для чего годятся, а гораздо надёжнее будет без этого, по-простому?