– И черт с ними, с медведями, – с некоторым даже облегчением произнес Мадон.
– И с металлосодержащими объектами, – прибавил Белоцветов. – Хотя было бы очень интересно…
– Нисколько не интересно! – раздраженно осадил его Мадон. – Нехорошее это место. Непонятное. Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше для всех.
– Согласен, – великодушно сказал Татор.
– Угу-мм, – подтвердил Брандт.
– Феликс, как обстановка? – спросил Кратов.
После небольшой паузы третий навигатор Грин ответил:
– Я думал, вы видите. Никак не мог взять в толк, отчего вы такие беззаботные.
– Что мы должны видеть? – насторожился Кратов.
– Уже пять минут как держу на прицеле, – быстро и непонятно проговорил Грин. – Четыре Всадника Апокалипсиса…
Он не закончил фразу.
Потому что тишина взорвалась, как фугас. Начался ад, которого очень хотелось избежать.
2
По периметру вокруг корабля снег вздыбился красивыми фонтанами, и на волю вырвались разлапистые твари в матово-белых панцирях, похожие на скорпионов и волков одновременно. Забавными мультяшными движениями перекувырнувшись в направлении людей и только после этого закрепившись на грунте раскинутыми конечностями, как якорями, твари слаженно, на паучий уже манер плюнули вверх белыми струями, и те в холодном воздухе отвердели на лету, перехлестнулись и образовали подобие ловчей сети с ячейками просторными, но все же недостаточными, чтобы сквозь них проскользнуть человеку в скафандре высшей защиты. Это было нападение, акт немотивированной агрессии, попытка ограничить свободу передвижения, словом – нарушение сразу нескольких статей Кодекса о контактах. Какие рекомендации в аналогичных казусах предлагал Кодекс? Очень разные, в зависимости от экспертной оценки и прогнозов, в широком спектре от подчинения грубой силе до активного и бескомпромиссного противодействия всеми наличными ресурсами. Хотя признавалось, что начинать стрельбу в любой ситуации всегда было самым последним делом. На первый и довольно беглый взгляд твари не выглядели живыми и разумными, это явно были автоматы. Кратов не однажды с головой увязал в ситуациях, когда отличить живое существо от неживого оказывалось слишком сложной задачей, особенно без развернутого и неспешного мониторинга, без техники, без лингваров и мемографов, когда все идет кувырком, вкривь да вкось и через задницу. Ничем хорошим такие переделки не заканчивались. Эмо-фон исходил не от белых тварей, здесь был кто-то еще, отстраненный и удаленный наблюдатель, не вступавший в игру до поры, и это к нему относились странные слова Феликса Грина о Всадниках Апокалипсиса. Разбираться было некогда, а приходилось. Но, похоже, всю сложность обстановки оценить мог только Кратов, и пока он, пятясь под призрачную защиту корабля, панически выстраивал линию конструктивного поведения, решение за него приняли другие люди. Огонь из фограторов открыли одновременно Брандт и Белоцветов. Залпы выжигали в трепетавшей над головами сети безобразные пробоины, что удивительным образом вносило сумятицу в планы атаковавшей стороны. Белые нити спутывались в колтун и падали на самих тварей, лишая их подвижности.
– На корабль! – заорал Кратов.
Почему-то он ни секунды не сомневался, что ему удастся открыть люк «гиппогрифа», хотя с момента, когда это случалось в последний раз, для корабля прошло двадцать лет мертвого кружения в космическом холоде и темноте, да и сам Кратов никогда этого не делал: доступом на борт распоряжался лично первый навигатор Олег Иванович Пазур. Впрочем…
– К грузовому люку!
Там было проще, он когда-то открывал грузовой люк возле поврежденной гравигенной секции, через который Стас Ертаулов отправился в свое невообразимое погружение в экзометрию, откуда так до конца и не воротился. Как там дальше сложилось с этим несчастным люком, Кратов не помнил. Сейчас он бежал, не оглядываясь, увязая в сугробах, позади него судорожно вздыхали «калессины», частил всхлипами фогратор неизвестной модели в руках Брандта, слышались невнятные возгласы, хрустел снег, и над всем творившимся безумием высоко и безучастно трепетал чужой эмо-фон. Всадники Апокалипсиса… яркая фраза, с которой не увязывалось никакого реального образа. Белые скелеты в ржавых латах на белых изможденных конягах. Дюреровские черно-белые мужики с мечами, трезубцами и злыми крестьянскими рожами. Васнецовские голоногие атлеты на лубочных откормленных лошадках… Феликс Грин иногда и не к месту обнаруживал наклонности к странным метафорам…
Всем на «гиппогриф». Там они укроются, переведут дух, соберутся с мыслями. Какая-никакая, а броня. Может быть, удастся поднять защиту. Старичку немало досталось испытаний, но хотя бы какие-то системы должны были сохраниться и функционировать… Вот и люк. Овальное темное отверстие прямо над головой. Два с половиной метра – сущий пустяк. Подтянувшись на руках, Кратов ввалился в грузовой отсек, опрокинулся на спину и перевел дух. Но расслабляться времени не было. Он приготовился затаскивать на борт первого, кто подбежит, а уж вдвоем они управятся скорее… Под кораблем никого не обнаружилось. Кратов сделал несколько резких и коротких дыхательных упражнений – гипервентиляция легких, чтобы прочистить мозг и подготовить себя к стрессовым нагрузкам! – и свесился по грудь из люка. Быстро огляделся.
– Эй, где вы все?..
Никто не ответил, никто не появился. Он прислушался: в полной тишине часто и весомо билось его собственное сердце. Больше ни единого звука. И никакого эмо-фона, ни чужого, ни человеческого. Пустота и безмолвие.
– Татор, ответь! Кто-нибудь, ответьте!..
Выждав с полминуты, что показалось ему вечностью, сознавая безнадежность своих попыток, он вызвал «Тавискарон». И снова, как тогда, на станции «Тетра» – глухое, безнадежное, мертвящее одиночество.
Что-то было не так.
Он вдруг вспомнил.
Двадцать лет назад они покинули «гиппогриф» с закрытым грузовым люком. Пазур сам и закрыл его, чтобы помешать Кратову, который в отчаянии вознамерился броситься в экзометрию на выручку сгинувшему там Стасу Ертаулову.
Но теперь люк был снова открыт.
Ловушка для всякого, кто окажется достаточно проворным и расчетливым, чтобы ускользнуть от белых тварей с их ловчими сетями. И от этих… Всадников Апокалипсиса, которых не видел никто, кроме Феликса Грина.
«Думаете, что поймали шустрика? Как бы не так. Глядите, чтобы я вас самих не затравил».
– Свет! – приказал он, совершенно ни на что уже не рассчитывая.
И стал свет.
3
Все эти годы «гиппогриф» не только терял остатки энергии, тихонько угасая посреди космического мрака и холода. Он затаился, сосредоточился и, когда представилась возможность, обновил свои ресурсы. И, что совершенно не исключалось, кое-как сам себя подлатал. Это были действия на уровне квазимеханических инстинктов, изначально заложенные во всякую земную технику. На полную регенерацию рассчитывать не стоило, и вряд ли уцелели интеллектронные схемы бортового когитра… Кратов без промедления проверил свою догадку и убедился: нет, не уцелели. Точно так же вряд ли сохранились летательные способности, но базовые системы наверняка восстановились. А базовыми системами были жизнеобеспечение, энергоснабжение и, кстати говоря, защита.
– Закрыть грузовой люк! – скомандовал Кратов.
Тяжелые створки легко и, как показалось, с торопливой услужливостью сомкнулись.
«Все было иначе, – думал Кратов. – Люк был закрыт. Пазур закрыл его своей властью. Поэтому я не смог прийти на помощь Стасу. Вместо этого мне пришлось подключить свое сознание к рациогену, превратиться в сумасшедший гибрид человека и машины и двинуться напролом, сквозь внутренности корабля, к поврежденной гравигенной секции, чтобы привести ее в чувство. И мне это удалось. Но за те годы, что меня здесь не было, кто-то пришел, открыл люк и… – он огляделся, заранее уже предугадывая, что за картина предстанет его взгляду, – …забрал рациоген». Свет был неяркий, аварийный, он едва выхватывал из сумрака очертания металлических ящиков, какие-то ребра жесткости и заиндевевшие поверхности. В проходах темнели страдальчески заломленные лапы сервомехов.
