Еще несколько лет назад это не являлось чем-то необычным или запретным, и вид летящей в ночи кареты, с парящим над ним «лунным маяком», был весьма привычен. В богатые дома частенько приглашали магов, чтобы те устроили ночное освещение сада на время проведения ассамблеи или же какого-то иного мероприятия — званого ужина, например. Да и праздничные фейерверки в те времена смотрелись гораздо зрелищнее, нежели ныне, если устраивали их маги.
Но после смерти прежнего императора те времена ушли в небытие. Теперь магия стала не просто запретна, она стала преступна. Но почему — этого никто толком не понимал. Такова была воля нового императора. А воля государя — непреложный закон для его подданных…
На мою удачу, дорога оказалась ухоженной, и никаких неприятностей в пути не произошло. Но направлялся я сейчас не домой. Прежде всего я собирался навестить генерал-полицмейстера.
Из головы у меня никак не шел ужасный вид мертвого графа Румянцева, а также то, как из его приоткрытого рта вылетает едва приметная струйка пара. Собственно, ее можно было бы и вовсе не заметить в ночи, если бы она не источала тот самый не особо приятный запах. Запах тины.
Теперь я уже нисколько не сомневался: в графа была подсажена чужая сущность. Некий маг (а это мог быть только маг — уж это было совершенно точно) подселил в графа Румянцева постороннюю, а может и свою собственную, сущность. Сущность, которая могла управлять его действиями. Даже будучи достаточно сильным магом, граф не смог сопротивляться этой сущности и беспрекословно подчинялся ее приказам. А это означало, что подсадить ее мог только несоизмеримо более мощный маг. Вполне вероятно, имеющий степень магистра.
Подумав об этом, я едва с лошади не свалился. А ведь и то правда! Если верить графине (а не доверять ей у меня причин не было), незадолго до этой злосчастной ассамблеи граф Румянцев получил степень бакалавра. А это означало, что он не был новичком в магии вроде меня или тем паче Кристофа.
Разумеется, выкладывать эту версию Шепелеву я не собирался. Я не смог бы объяснить ее появление, не признав собственных магических качеств, а делать этого я тоже не собирался. Не дуралей же я, в самом деле!
Но была у меня еще одна зацепка, которая никак не давала мне покоя. Та самая необычная черная карета, которую видел Гаврила возле усадьбы сиятельного князя Бахметьева.
Кому она принадлежала? С какой целью туда приезжала? Почему пассажир из нее так и не вышел? Но самое интересное: почему она уехала сразу же после того, как произошла стрельба?
Всем этим я и собирался поделиться с генерал-полицмейстером. У него сегодня должен был состояться нелегкий разговор с государем-императором, и тот наверняка потребовал от Шепелева скорейшего раскрытия преступления. Шуточное ли дело — сам президент коммерц-коллегии ни с того ни с сего в разгар светского мероприятия пытается убить ее устроителя, а потом и самого себя лишает жизни!
Такой поступок высокопоставленного подданного и на самого государя может бросить тень.
У дома генерал-полицмейстера я спешился и безжалостно задолбил кулаком в двери. Ждать пришлось недолго — одна из створок немного приоткрылась, и в нос мне уткнулось дуло мушкетона. Оружие было заряженным и готовым к выстрелу — это я почувствовал моментально.
— Чего надо? — послышался недовольный голос дворецкого. — Чего тарабанишь, как сдуревший? Барин почивать изволит, и если ты его, бесов сын, разбудишь, он с тебя три шкуры спустит!
— Аркашка, не дури! — весомо ответствовал я, отводя от своего лица дуло мушкетона. — Это я, Алешка Сумароков. Дело у меня к барину твоему, по службе нашей общей.
— А почему ночью? — грозно спросил Аркашка, но я понял, что он уже сдался.
— На службе государевой нет дня и ночи! — не менее грозно оповестил я. — Впускай меня скорее, пока я тебе нос не попортил!
Мушкетон исчез, и я отступил от двери, позволяя ей открыться. Аркашка — высоченный детина с плечами такой ширины, что сам он едва ли смог пройти в образовавшийся проем — впустил меня в дом. По гостиной плясали тени от пяти свечей, горящих в подсвечнике, который Аркашка держал в своей огромной руке.
— И ходят по ночам и ходят! — проворчал Аркашка. — Спать не дают!
— Коня напои, — как ни в чем не бывало приказал я. — Я его у входи привязал.
— Да напою я коня твоего, куда ж я денусь, — отмахнулся Аркашка. — Сам вон на стул садись да воды выпей.
— Воды? — спросил я с усмешкой. — Неужели вина для гостя дорогого не найдется?
Не то, чтобы я очень хотел вина — просто чувствовал надобность зацепить Аркашку. Но тот был непробиваем.
— Вино с водкою теперича под замок прячу, — оповестил он. — Дабы не было у барина лишних соблазнов. Доктор так велел.
На лестнице засверкали свечи, и я сразу задрал голову. Наверху стоял сам генерал-полицмейстер, опираясь на перила, и мрачно взирал вниз. Одет он был в богатый расшитый мехом халат с широченными рукавами. А вот привычного парика на голове у него не было, и в гладкой лысине поигрывали отблески свечного пламени.
— Никак ты, Алешка? — спросил Шепелев. — Ночь на дворе, а ты болтаешься! Али новости какие привез?
— Точно так, Яков Петрович! — отозвался я снизу. — Есть новости. По делу графа Румянцева.
— Тогда подымайся в мой кабинет! — Шепелев махнул мне рукой. — Там все и обсудим.
Я поднялся по лестнице, и мы с генерал-полицмейстером проследовали широким коридором к самой дальней двери, за которой находился рабочий кабинет. Ранее я бывал уже здесь неоднократно, раза три, а может и четыре.
Был кабинет не особо большим, но и не маленьким — в самый раз. Две стены его от пола до потолка были заняты книжными полками, и уставлены они были сплошь пестрыми томиками, как новеньким, так и изрядно потрепанными. В основном это были французские и немецкие издания, однако встречались и английские.
Пройдя в кабинет и указав мне садиться в кресло за широким столом, Шепелев старательно запер дверь на ключ, поймал мой удивленный взгляд и зачем-то приложил к губам палец: тише, мол. Сунул ключ в карман халата, проследовал к стене, на которой висела огромная картина в тяжелой раме, чуть приподнял ее от стены и пошарил позади нее рукой. Достал оттуда небольшой бронзовый ключик и уселся за стол в широченное кресло, устеленное подушками. Потом этим самым ключиком открыл дверцу стола.
Я наблюдал за всеми этими телодвижениями с некоторым удивлением. Заметив это, Шепелев усмехнулся и извлек из стола небольшой пузатый графинчик с водкой и пару рюмок на длинных ножках. Вытащив из графина пробку, Яков Петрович наполнил рюмки, поднял одну и кивнул мне:
— Чего уставился, Алешка? Пей давай, поддержи начальство!
Он в один присест опустошил рюмку, сладко почмокал, словно это и не водка была вовсе, а некий нектар, и убрал графин со своею рюмкой назад в стол. Пожав плечами, я тоже выпил. Шепелев тут же отобрал у меня пустую рюмку и спрятал ее. Снова закрыл стол, потом вновь вернулся к картине на стене и спрятал ключ на прежнее место. Я смотрел на него приоткрыв рот.
— Такие вот дела, Алешка, — сказал Яков Петрович, снова усевшись в свое кресло. — В собственном доме водки выпить не дают. Доктор, зараза, запретил, так Аркашка сразу лютовать начал. Все под ключ закрыл, даже подкупить его не получилось. Обещал барыне нажаловаться. А она знаешь у меня какая? Ух! — он потряс крепко сжатым кулаком. — Всю душу вынет.
Я молчал, не зная, что на это можно ответить, и тогда генерал-полицмейстер милостиво разрешил:
— Ну давай, выкладывай, чего у тебя там! Что успел нарыть, сыщик?
Прочистив горло, я изложил ему первые две свои версии. И сразу же обозначил двух виновников преступления. В первом случае им был сам граф Румянцев. Во втором случае преступником был назначен пострадавший князь Бахметьев, и стоило мне об этом упомянуть, как Яков Петрович недовольно нахмурился и покачал головой. Впрочем, ничего не сказал. Он вообще не любил разрушать мои версии только оттого, что они не нравились ему самому или же смотрелись как-то не очень красиво. Ему нужна была не красота, а доказательства. Но этого у меня сейчас как раз и не было.
