– Что с Волобуевым? – спросил я у Сухого.
Вообще, интересная тема – власть некроманта. Есть такая штука, точнее комплекс штук, называемых ритуалами переподчинения. Таким образом можно дополнительно усилить контроль над поднятыми мертвецами, ещё крепче сжимая своими жадными кистями их немёртвые ягодицы. Реально, это нужно только для усиления давления, чтобы они даже думать не смели об ослушании или малейшей вольности в трактовке приказов.
Если бы мне нужны были безынициативные болванчики, которые шага лишнего не сделают без приказа или буквально выполняют приказы, я бы, безусловно, херачил такие ритуалы по три раза на дню. Только вот в учебнике было написано, что действие ритуала, со временем, постепенно ослабевает, поэтому надо регулярно проводить повторные процедуры, прежде чем степень подчинённости вернётся к исходному уровню. Смекаете?
У меня и так крайне высокий уровень подчинения, мертвецы не способны самовольно ослушаться меня, поэтому наращивать подчинение, как какой-то зашуганный ещё со школьных скамей дегенерат, дорвавшийся, наконец-то, до хоть какой-то власти, я не буду. Да и лень мне, откровенно говоря, регулярно проводить ритуалы, чтобы ухудшать ими эффективность мертвецов в угоду мнимой личной безопасности.
– У него повреждается кровеносная система, – начал честно отвечать Сухой. – Преимущественно в малом круге альбедообрашения, но и в большом круге видятся негативные изменения.
– Какие изменения? Каков характер повреждений? – спросил я.
– Частичная закупорка и прободение сосудов – я не понимаю причин, – ответил Сухой. – Он близок к окончательному упокоению и мы не знаем, что делать.
– Когда речь о сосудах, то не прободение, а перфорация, – поправил я его. – И только лишь он пострадал?
– Не только он, – ответил Сухой. – Ещё у Нудного такие же повреждения, а ещё у Пападимоса, Папандреу, Лебедякиса и Гнетой. Но у последних двоих повреждения менее выражены и не угрожают их нежизни…
– Так… – я нервно вытащил ещё одну сигарету из пачки и закурил. – Почему не сказали мне?
У меня практически сразу возникла теория, объясняющая то, что сейчас происходит. Но нужно всё обдумать…
– Ребята решили, что пожертвуют своими нежизнями ради общего освобождения, господин, – объяснил Сухой.
– Чтобы я сдох, а остальные стали свободны? Благородные мертвецы, – хмыкнул я. – Свергнуть тирана и диктатора, не жалея жизни, да?
– Мы не считаем вас плохим господином, господин, – покачал головой Сухой. – Но…
– Мне насрать, кем вы меня считаете, – прервал я его. – Я пытался вести себя с вами по-человечески, стать отличным руководителем, который учитывает ваши потребности и делает вас сильнее и сильнее, каждый день, без выходных и праздников. До тех пор, пока вы вновь не станете людьми или я не свалю из этой вонючей дыры! Я бы не стал брать трупы с собой, это уж точно, поэтому вы бы получили освобождение сразу перед тем, как я войду в портал, ведущий меня в родной мир. Увы, вы всё обосрали. Знаешь, что теперь будет, Сухой?
– Не знаю, господин, – ответил Сухой.
– А ты знаешь, Алексей? – посмотрел я на стратига.
– Не знаю, – ответил тот.
– Теперь я не буду вас жалеть, – сказал я. – Вы, так уж получилось, моя собственность. Я относился к вам как к людям, а с этого дня вы превращаетесь в вещи. Тебя, Алексей, это не касается, потому что у нас договор.
Все присутствующие немёртвые явно посмурнели, услышав от меня такое заявление. Я никого не кидал, за всю жизнь – так уж я устроен, что сильно не люблю кидать людей. А ещё сильнее я не люблю, когда меня кидают. И если уж меня всё-таки кидают, я устанавливаю причины, а затем, если причины оказались недостаточно вескими и убедительными, применяю санкции, доступные мне конкретно в тот момент времени.
Как говорилось в одном анекдоте про людоедов: Сынок, не играй с едой!
То же самое, по аналогии, делал и я. Придумал для себя, что мертвецы могут быть не только полезным инструментом, но и приятелями или даже друзьями. Но мёртвое живому другом быть не может.
– Когда я сдохну, – вновь заговорил я, сделав глубокую затяжку, – вам будет даже хуже, чем вы только можете себе представить. Связи подчинённости никуда не денутся, вы просто не сумеете уйти от лича или другой высшей нежити, в которую я обращусь посмертно. Он, а не я, вернётся за вами. И тогда вы поймёте, что такое настоящее рабовладельческое угнетение и анальное порабощение. Свобода воли, выбора? Этого нет ни у вас, ни у меня, поэтому зря вы на такое надеялись.
Есть вероятность того, что ЛИЧная моя ипостась окажется душевной, доброй и отзывчивой, но я бы, на месте немёртвых, не сильно надеялся на такое. Некромантская литература говорит, что лич сохраняет только наиболее сильные стороны личности, связанные с некроэнергией, то есть с негативом. Я не могу с уверенностью утверждать, что во мне мало негативных сторон, поэтому лич будет однозначно не самым хорошим малым. Увидим.
– Вы не всё знаете об этом, господин, – сказал Сухой. – Свобода воли есть.
– Да ты что? – усмехнулся я. – Ты же образованный человек, Артём! Наука говорит нам, что свобода воли – это фикция. Особенно после того, что я узнал о Судьбе, у меня нет сомнений в том, что свободы воли не существует.
– Для живых, господин, – Сухой позволил себе улыбнуться.
Да что он несёт? Хотя постойте…
– Твою м-м-м-мать… – прошептал я.
//Российская Федерация, г. Владивосток, 12 сентября 2021 года//
– Сколько можно ждать? – недовольно спросил Савол. – Это ведь не ритуал соединения с аватаром!
Огизис сидела в ритуальном квадрате, наполненном маленькими идеограммами, имеющим древнее происхождение. Настолько древнее, что Савол, изучавший историю ритуалистики в качестве факультатива в академии, не смог узнать ни один из них.
– Не отвлекай её, она смотрит в будущее и в прошлое, – попросил его Ниалль.
Они сидели в пятой комнате снятого Киричем дома, посреди пустого зала, где линолеум был содран для нанесения ритуального квадрата. Человеку это сильно не понравилось, потому что ему теперь придётся иметь непростую беседу с арендодателем, но котов это мало заботило. Будь здесь специальные ритуальные помещения, проблемы бы просто не возникло.
«Но что поделать?» – мысленно спросил себя Савол. – «Дикари-с».
Огизис сидела неподвижно уже седьмой час, лишь иногда открывая глаза и указывая на подключение следующего накопителя некроэнергии.
Кирич скупил все древние редкости, которые только могут иметь отношение к жертвоприношениям, имеющиеся в распоряжении антикварных лавок. Людей почему-то притягивало к таким вещам.
«Только семь видов имеют природную предрасположенность к тёмным искусствам», – подумал Савол. – «Люди входят в тройку самых устойчивых».
– Думаю, надо перекусить, – произнёс Ниалль. – Эй, человек!
Лежащий на диване Кирилл Парфёнов открыл глаза, зачем-то посмотрел на потолок и только потом повернул голову к котам.
– Меня зовут Кириллом, но можно Киричем, – вздохнул он.
– Я знаю, – ответил Ниалль. – Но это неважно. Нам нужно поесть.
– Ну так ешьте, – вздохнул Кирилл. – Я что, запрещаю?
– У нас лапки, вообще-то! – поднял передние лапы Савол. – Ты ещё спишь, человек. Выпей свою бодрящую отраву и наложи нам пищу богов!
Кирилл Парфёнов очень сильно любил действительно ядовитый напиток, продаваемый в металлических банках, забавно шипящих при открытии. Он называл его энергетиком, а Савол считал, что такое количество кофеина – это надёжный путь к болезням сердца.
– Ох, нашли дворецкого себе, говорящие кошки… – пробормотал Кирилл, после чего окончательно встал с дивана и пошёл раскладывать по мискам кошачий корм.
Недавно прибыл заказ из Великобритании: корм «EnglishHoliday» – двадцать три с половиной тысячи рублей за два килограмма. Купить его удалось только через «культ кошководов», как называл Кирилл Владивостокский клуб любителей кошек «Кошачье королевство». Там нашёлся человек со связями в Британии, который сумел, за небольшую денежную комиссию, организовать доставку четырёх драгоценных пакетов с кормом.
