Конечно, Валера обладал внешностью киношной звезды, недаром за ним закрепилось прозвище советского Алена Делона. И если бы не футбол, то он вполне мог бы стать секс-символом отечественного кинематографа. Немудрено, что Хуциев на него клюнул. Но и будучи актёром, он наверняка пристрастился бы к зелёному змию. Даже, пожалуй, быстрее, чем играя в футбол. Уж мне ли не знать, ведь наша эстрадная и актёрская тусовки частенько пересекаются между собой.
Дебют Воронина пришёлся на спаренные матчи чемпионата Англии 27 и 28 декабря против «Нортгемптон Таун». Такой вот загадочный английский календарь. В первой игре на выезде партнёры не спешили отдавать мяч Воронину, предпочитая проверенные кандидатуры земляков. Игра завершилась вничью – 1:1, и Дохерти перед ответным матчем на следующий день дал установку чаще пасовать на новобранца. Пусть он докажет, что умеет распоряжаться мячом.
И Валера доказал! Две его выверенные передачи вразрез выводили партнёров один на один с вратарём соперников, в том числе и меня, и после этих выходов мы забивали голы. Третий он забил сам великолепным ударом со штрафного, закрутив мяч точно в дальнюю от вратаря «девятку». После этого, как я подозреваю, у болельщиков «Челси» стало ещё на одного кумира больше.
А Дохерти чуть волосы на себе не рвал, потому что Воронина нельзя было дозаявить на Кубок чемпионов. А уж он усилил бы команду однозначно – в этом плане вопросов у нас всех после его удачной игры с «Нортгемптон Таун» даже не оставалось.
В самый канун Нового года я получил сразу три письма – от Ленки, мамы и Катьки. Все трое помимо прочего поздравляли меня с Новым годом и упоминали о показанном по первой программе лондонском благотворительном фестивале с комментариями отечественных телеведущих. Показывали его в 10 вечера по Москве, но, судя по всему, смотрела его вся страна. Не удивлюсь, если обладатели магнитофонов дружно записали всё звуковое действо на свои бобины.
А сестра, кроме того, не только дала отчёт о ходе строительства кооперативного дома, но и в конце письма приписала, что, кажется, они с Пашкой ждут ребёнка. Но маме она ещё не сообщала, нужно провериться сначала.
Ничего себе финт ушами! Сговорились они там, что ли?! То одна залетела, то вторая, да ещё и мамка родила относительно не так давно… Хотя что это я, рожают – и то ладно. Пусть наших людей будет больше!
Между тем Parlophone Records не только переиздало наш второй альбом тиражом в миллион экземпляров, но и выпустило двойной альбом, который так и назывался – Help Margaret & Children!. Причём также миллионным тиражом, предчувствуя, что записанный прямо по ходу фестиваля живой альбом обречён на успех.
А ведь наши альбомы уже и в Штатах продавались. Так что мы и там могли рассчитывать на признание в виде золотого и платинового дисков. А это, дорогие вы мои, уже почти занесённая нога через порог Зала славы рок-н-ролла! Или он ещё не существует? Ну, если и не открылся, то, думаю, осталось не так долго ждать, максимум лет через пятнадцать – двадцать он распахнёт свои двери. А если не доживу – тьфу-тьфу-тьфу, – то внесут наши имена туда посмертно. Хотя лучше дожить.
Охренеть, вот так представишь – и крыша ехать начинает. Жил себе поживал старенький музыкант, пока током его не шибануло и не кинуло в прошлое. Да и, попав в тело пятнадцатилетнего подростка, разве мог я мечтать о таких вершинах? Причём не только в музыке, но и в футболе? Вот и получается – ум старика и молодое тело дополняют друг друга.
Так, а что у нас дальше-то с музыкальным материалом? Может, хватит метаний из стороны в сторону? А то тащим всё, что плохо лежит, как забравшийся в ларёк воришка. Можно, конечно, прикинуться группой Queen, мол, мы и так могём, и этак… Правда, вокальные данные у нас малость поскромнее. Так что по уму надо бы сосредоточиться на каком-то одном направлении.
Например, назвать следующий альбом (What’s the Story) Morning Glory?. Первый альбом группы Oasis под названием Definitely Maybe мне как-то не очень глянулся, а вот следующий – (What’s the Story) Morning Glory? – самое то. Его я слушал раз сто, и уж мелодию каждой песни помню досконально, а в некоторых вещах и тексты, благо к тому времени я уже сносно знал английский. Творчество Ноэля и Лиама Галлахеров подняло волну брит-попа (или всё же альтернативного рока?) в начале 1990-х, но можно и лет на двадцать пять пораньше это сделать, в целом стиль похож на некоторые композиции тех же The Beatles. Понятно, что в связи с временными рамками что-то придётся в текстах подправить, но это по большому счёту мелочи.
Ладно, с этим разберёмся, не стоит частить с альбомами, а то люди не успевают один распробовать, а ты им уже следующий подсовываешь. А вот чашечку крепкого чая с имбирём можно выпить, думал я, ставя на плиту чайник.
Уж чего-чего, а умения делать качественный чай у англичан не отнять. Ну, или умения привозить его из своих заграничных колоний. У СССР таких колоний нет и не было, вот и приходится советским гражданам употреблять труху вроде «Грузинского» или «Краснодарского». Хотя сейчас у бриттов тоже вроде колоний нет, значит, везут по старинке, из проверенных мест, только теперь, похоже, приходится закупать, хотя наверняка с большой скидкой. Либо у них свои плантации, купленные ещё дедами и прадедами, так сказать, семейный бизнес по наследству.
Как бы там ни было, а я уже привык покупать чай раз в неделю в уютной лавке под названием Aldridge tea, расположенной в тихом закоулке недалеко от моего дома. В этом райончике словно попадаешь действительно в старую добрую Англию, какой я её себе представлял. Продавцом и одновременно хозяином лавки был абсолютно седой и довольно милый старик с блестящей проплешиной на голове и переходящими в бакенбарды пышными усами. Звали его Джонатан Хью Олдридж. Понятно, что название заведения напрямую перекликалось с фамилией его владельца.
В Aldridge tea редко можно было увидеть более одного посетителя, тем не менее заведение не собиралось разоряться. Как объяснил мне Олдридж, многие его клиенты предпочитали делать предварительные или срочные заказы, а мальчишка-рассыльный носился по Лондону на велосипеде с упаковками чая для заказчиков. Пару раз я его видел – довольно шустрый малый лет пятнадцати.
В углу лавки находились небольшой столик и очень удобное кресло. Здесь можно было в спокойно обстановке сесть и предаться дегустации терпкого напитка, закусывая его неизменными овсяными печеньями. Причём бесплатными и такими вкусными, что трудно удержаться, чтобы не схомячить пяток, а то и больше печенюшек.
Я не был исключением, тем более что на столике всегда лежала стопка свежих газет, с содержанием которых я тут же под чай с печеньями и знакомился. Или трепался с хозяином заведения. Тот любил ненавязчиво присесть рядом и поговорить за жизнь.
Во время одной из таких бесед рукав его кофты задрался, и я разглядел на его запястье татуировку в форме якоря. Тут же сделал вывод, что старик в прошлом был моряком.
– Ты прав, сынок, – подтвердил Олдридж мои выводы, поймав мой взгляд. – Во Вторую мировую я водил арктические конвои с шотландской базы Loch Ewe в Архангельск, был штурманом на крейсере «Шеффилд».
Как рассказал хозяин лавки, эта чайная лавка изначально принадлежала деду, а после и отцу Джонатана, и все они надеялись, что Олдридж-младший вольётся в семейный бизнес. Но тот предпочёл стезю моряка. Ещё до войны он несколько раз пересекал экватор, а когда началась Вторая мировая, ему уже было за сорок, и он пошёл штурманом на судно арктического конвоя. Не раз их конвой попадал в передряги, нередко «Шеффилд» до порта назначения доходил с пробоинами в корпусе, но от затопления Бог миловал. В Архангельске Джонатан выучил несколько крепких словечек на русском, успел влюбиться в машинистку портового крана по имени Маша, искал её после войны, но оказалось, что она вышла замуж и уехала в Казахстан.
В итоге, закончив свою флотскую одиссею, он всё же сменил почившего отца за прилавком чайной лавки. Мать ушла из жизни ещё раньше. Женой Олдридж так и не обзавёлся, поэтому чайный бизнес, как он говорил, придётся завещать двоюродному племяннику, который вообще живёт в Ковентри и работает офисным клерком.
