— Эти парни, были на виду у всей Европы, шум стоял такой, что сотрясались стены даже в Рейхсканцелярии. Но никто во всей Европе, не смог бы отнести их к истребителям, тайно пробирающимся в Италию, чтобы отточить свои летные навыки. Хотя по качеству истребления шнапса и прочих напитков во всех барах и ресторанах городов, где они побывали, равных им найти было невозможно!
Все, когда-то заканчивается. Завершились и наши каникулы. Вновь усевшись в мой «Duesenberg», мы отправились в Италию. На границе нас даже не досматривали, единственное что мы услышали при ее пересечении, так это опасение одного парня из стражи о том, что если эти парни покинули Швейцарию, значит там не осталось доброй выпивки, и они решили очистить от этого итальянские бары. Похоже слухи о наших загулах дошли и сюда.
Больцано, оказался захолустным городком, больше смахивающим на небольшое село. Расположенная неподалеку от него, авиашкола, хоть и вносила какое-то разнообразие в жизнь местных винодельческих хозяйств, но разве что в праздничные или воскресные дни, все остальное время, здесь царило тихое уныние, нарушаемое разве что ревом взлетающих или заходящих на посадку самолетов, или криками очередной замеченной в прелюбодеянии жены, какого-нибудь фермера, заставшего ее на месте преступления. Страдали чаще всего именно они, все-таки поднять руку на офицера, застигнутого врасплох на очередной красотке, рука у местных селян просто не поднималась.
Пока мы предавались загулу, посещая все злачные места Швейцарии, отец, через своего поверенного снял для меня уютный домик, в этом захолустном городишке, и даже нашел прислугу и горничную, взбивавшую мне постель и приносившую утреннюю чашку кофе. В отличии от большинства моих соратников, я жил можно сказать в гораздо более лучших условиях, чем любой из них. Но на меня не обижались, соглашаясь с тем, что каждый из нас имеет право на подобное будь у него возможность для этого. Тем более, что совсем недавно, мы отрывались во всех кабачках за мой счет, и ни у кого из приятелей не возникло даже тени сомнения, кто именно должен оплачивать все эти счета.
Учеба в авиашколе оказалась скучной до невозможности. С утра до вечера, мы изучали устройство самолета, теорию воздухоплавания, тактику, стратегию и штурманское дело. Ни о каких полетах, и оттачивании летных навыков не шло и речи. Единственные самолеты, которые мы видели находились в сотне метрах от нас, куда нас не подпускали даже близко. Однажды нас все же вывели на экскурсию на лётное поле, где разрешили наконец прикоснуться к местным истребителям. Так сказать, потрогать руками то, что:
— Когда-нибудь, некоторые из вас возможно смогут поднять в воздух эти машины, если хорошо изучат теорию и тактику.
Похоже нас принимали здесь за желторотых новичков, видевших самолет только на картинке, и никогда в жизни не сидевших в кокпите пилота, и уж тем более не поднимавшего самолет в воздух. Услышав эти слова, мы сразу же возмутились подобному отношению, сказав, что мы давно уже не те юнцы, за которых нас принимают. На что сопровождающий нас офицер усмехнувшись произнес.
— Ну, что же, давайте проверим, насколько вы годны к полету. — он обвел глазами наш строй.
— Ну, например, вы, герр Шнайдер. Покажите нам свое мастерство. Если сможете поднять истребитель Fiat C. R.32 «Chiry», в воздух, я, пожалуй, поверю, что вы имеете хоть какие-то навыки пилотирования.
Генрих, слыл среди нас тихоней, на земле, и отъявленным хулиганом в воздухе. Боюсь инструктор надеялся совсем на обратное, когда назвал имя Шнайдера, и выразил свою просьбу.
— Jawohl! — Воскликнул Генрих, тут же добежал до самолета, где техники помогли надеть ему парашют, и взобравшись в кабину биплана дал знак, что готов выполнить задание.
Челюсть инструктора авиашколы упала еще на взлете. Он то надеялся, что любой из нас выскочит ошпаренным из самолета, стоит ему только услышать рев двигателя. Все же впервые подняться в воздух без инструктора, способен только идиот, которому наплевать на собственную жизнь. Здесь же все происходило совсем иначе. То, что творил в воздухе Генрих Шнайдер, нельзя было назвать полетом новичка. Все эти фигуры высшего пилотажа, выполняемые им, были на грани возможного. Да, что говорить если посмотреть на это, выскочила вся авиашкола. Нечто подобное можно было увидеть только на редких выступлениях опытных пилотов ВВС, но никак нельзя было предполагать, что на это способны приехавшие на обучения немецкие курсанты.
Когда Шнайдер, наконец посадил самолет, и при этом притереть его к полосе настолько элегантно и мягко, что даже у начальника школы вылезли из орбит глаза. И он тут же удивленно обратился к одному из нас.
— Так, могут все⁈
— Так точно сеньор полковник. У каждого из нас больше сотни часов налета на истребителях, а у некоторых и того больше на самолетах гражданской авиации.
— Похоже, нас ввели в заблуждение… — Задумчиво произнес тот в ответ.
С этого дня, занятия в школе, резко изменились. Конечно одних слов оказалось недостаточно, и всех нас ожидал вывозной с инструктором, но после этого летать мы стали много и часто. И это действительно стало переломным моментом в нашем обучении. Вообще, немецкая школа сильно отличается от итальянской. Итальянцы, всегда считались хорошими художниками, скульпторами, но никак не пилотами. Они разумеется могут делать все тоже самое что и любой другой летчик истребитель, но все это у них получается, как-то более красиво, или изящно, не знаю какое слово лучше всего подобрать к тому, что они делают в воздухе.
Тот же Шнайдер выполняя фигуры высшего пилотажа делает их бессистемно. Частенько начиная какую-то одну фигуру, в процессе выполнения, может перейти на другую, а завершить уже третьей. У итальянцев, все это просто не мыслимо. В этом отношении они больше спортсмены, или педанты до мозга костей. Если итальянец начал крутить фигуры высшего пилотажа, то каждая из них доводится до своего логического завершения, затем происходит короткая, но ясно видимая пауза, и начинается исполнение следующей. Все это хорошо и красиво, во время выступлений, или парадов, и совершенно неприемлемо в бою. А много позже, я не раз замечал, что они, итальянцы, не видят никакой разницы, между показательными выступлениями и боем. Если положено для той же бочки провернуть самолет на триста шестьдесят градусов вокруг своей оси, то он провернется ровно на это число. Если положено при исполнении мертвой петли прибыть в тоже место, с которого начало исполнение упражнения, то так и произойдет. И совсем неважно, что идет бой, что непредсказуемость приближает победу, и позволяет остаться в живых. А строгое исполнение порой ведет к поражению, но для них главное эстетика и красота, все остальное вторично…
Я провел в авиашколе больше года, и как бы то ни было, время, проведенное там пошло мне на пользу. Сейчас я был уже не тем желторотиком знающим, как поднять самолет в воздух, пролететь некоторое расстояние и благополучно посадить его на землю. Мы готовы были идти в бой, и очень скоро эта возможность нам была предоставлена. Пока же, все мы, получили очередной отпуск. Причем многим из нас было в диковину то, что отпуск, предоставленный после окончания итальянской школы, предполагался на одном из курортов Средиземноморья.
Наше правительство раскошелилось на это, чем ввело многих из нас в немалое удивление. Я в отличии от них, отказался от подобной привилегии и вернулся в замок отца, по которому очень соскучился, за время почти годового отсутствия. Все же несмотря, на кажущуюся близость родового поместья, выезжать за пределы школы было запрещено, и поэтому приходилось довольствоваться редкими письмами, а чуть позже звонками, когда по моему настоянию, отец провел в замок городской телефон.
Граф***, за последний год, сильно сдал, что собственно и немудрено учитывая его возраст. Хотя с другой стороны, если сравнивать с прошлой жизнью, он пережил ее как минимум на двенадцать лет. Ведь, мы с Длинным нашли его окоченевший труп еще 1922 году. Здесь же, он хоть и передвигается по замку в инвалидной коляске, и практически не появляется за его пределами, но тем не менее, чувствует себя относительно хорошо.
