— Но несвободен в своих поступках и действиях, — грустно кивнул я.
— Да, всё так! — кивнул Кукушкин. — Всё так… Но ты всегда будешь помнить о первых двух годах на этой планете… Если мы все, конечно, не вымрем с голоду.
— Вот! — я покивал. — Расстроил ты меня. Пойду расстраиваться.
— Иди-иди, — покивал Кукушкин, а когда я уже вышел из кабинета, крикнул мне вслед: — Увидишь Вавася, гони его ко мне!..
— Ладно! — отозвался я.
На улице я остановился и вздохнул пыльный воздух полной грудью. Последний год свободы был объявлен. Я был бы полным дураком, если бы надеялся, что вольная жизнь будет продолжаться вечно. Но надеялся, что у меня ещё есть в запасе немного времени.
Оказалось, его не было. Не было совсем. Если Кукушкин в своих расчётах прав, то на следующее лето город уже должен выйти на самообеспечение едой. У всех должен быть тёплый угол, всем должно хватать воды и тепла. Нереальная задача…
Но кто-то должен будет её выполнить. И этим кем-то буду, скорее всего, я. Кукушкин всё продумал заранее. Он стянул в Алтарное людей, отобрал среди них будущих руководителей, дал нам всем нагуляться и набеситься… А теперь планировал посадить в кабинеты на административную работу.
Это было тоскливо. Адреналиновый наркоман внутри меня плакал и рыдал. Но это было ожидаемо. И это было правильно. Поэтому адреналиновому наркоману придётся завалить хлебало и заткнуться. Эпоха безумства подходила к концу. Однако впереди ещё была долгая весна и долгое лето.
За это время можно сотворить ещё немало безумного… Надо оторваться напоследок.
Я улыбнулся.
И сделал первый шаг навстречу последним приключениям.
Глава 3
Чрезвычайно беспокойная
Дневник Листова И. А.
Четыреста двадцать третий день. Рождение и смерть в ночи.
Ночь ознаменовалась рождением! Рождением первого птица!
Двадцать два его собрата ещё не спешили вылезать на свет божий. А этот подлец взял и вылез.
Прямо посреди ночи. Пока никто не видел.
И первым делом отправился искать еду. Для чего расковырял самое маленькое яйцо в кладке. И сожрал собрата, пока тот не успел прийти в себя.
Где-то в нашем лагере, за пределами загона для будущих птицев, печально завыли бестии. Хором. Но никого, к сожалению, не разбудили. Потому что подвывают они часто, и наши ребята уже привыкли эти ночные вопли игнорировать.
А птиц-первопроходец, наскоро утолив первый голод, отправился дальше изучать большой и вкусный мир. Подойдя к невысокому ограждению, он задрал одну из длинных задних лап, перелез через колья — и пошёл исследовать окрестности.
Но, к счастью для всех, застрял у сушилки для вяленого мяса.
Благодаря длинным, как у цапли, ногам, а также крепким не по возрасту мышцам и острым когтям, до мяса этот поганец добрался без проблем. После чего решил снова потрапезничать, напрочь игнорируя тот факт, что мясо было пересоленным до безобразия.
Мы часто вялили добычу, но хранилась она не так долго, как хотелось бы. Поэтому большую часть мяса обрекали на долгое хранение, буквально пропитав солью и солнечным светом. Вот на такое-то мясо птенец и наткнулся.
Всё рассказанное ранее было, скорее, предположениями. Потому что свидетелей у процесса вылупления и побега не было. Как мы их потом ни искали. А вот процесс поедания вяленого мяса застал один из наших жителей…
Почему Батыю не спалось, он не признался. Подозреваю, просто его чернокожая валькирия устроила ему весенний полуночный марафон. Вот и вылез он охладиться из жарких объятий на свежий ночной воздух. А в качестве одежды бравый монгол натянул лишь штаны и сланцы. Этого ему показалось достаточно.
Сколько раз я предупреждал своих, что на незнакомой планете надо всегда быть готовым к дерьму? Либо сам вляпаешься, либо догонит — и тогда всё равно вляпаешься! Но никто осторожного Вано не слушает.
Батый, выбравшись из капсулы своей ненаглядной, быстро замёрз. Правда, возвращаться не стал — потому что уже далеко отошёл. Гораздо ближе был тлеющий костёр, вокруг которого по вечерам теплилась социальная жизнь ближайших капсул. Туда-то он и направился.
Раздув пламя, Батый немного согрелся. И только вытянул ноги и потянулся, как услышал за спиной «Ур-р-р-рь?» — от которого у него мурашки по коже забегали табунами. Стараясь не делать резких движений, он обернулся и увидел у сушилки с мясом странное существо, напоминающее «чужого» из древних ужастиков.
Рост — метр с кепкой. Зато в наличии имелись: длинный хвост, мощные задние ноги, короткие передние лапки, а ещё вытянутая морда с клювом, полным острых зубов. И в довершение картины, нежный пух по всему телу. Трогательный и лёгкий, как на созревшем одуванчике.
А ещё очень много слизи и крови.
Видимо, этой слизи хватало как в его собственном яйце, так и на сожранном братишке. И когда птенец добрался до нашего Батыя, она ещё капала на землю — с противным хлюпаньем.
Разом подобравшись, наш доблестный завоеватель чернокожих валькирий как… Заорал!..
— Надад туслаач!!! — вопил Батый, призывая, стало быть, на помощь.
Орал, правда, на монгольском — видимо, от стресса. Поэтому никто не понял, чего он там кричит. Кроме, наверно, ещё пары монголов из нашей группы. Но орал-то он громко, с чувством…
Поэтому сразу же нашёл сочувствующих.
Первым к Батыю присоединился птенец. И в ночной темноте снова раздалось это его противное «Уу-у-урь! У-у-у-урь!».
А следом подтянулись бестии, опять истошно завыв.
Апогеем всего этого безобразия стала реакция наших дежурных. Один из них, надо сказать, успел раскачать свою капсулу до прожектора. Его-то он и включил, услышав инфернальные крики в темноте. И предусмотрительно направил на звук, прежде чем идти проверять, кто это нарушает общественный порядок.
Яркий свет испугал новорожденного птенца. Он метнулся в сторону, а потом всё-таки опомнился, вернулся, ухватив самый большой шмат вяленого мяса… И снова ринулся прочь из светового круга!..
Батый, обретя личную смелость во внезапной вражеской трусости, тоже не сплоховал. Подхватил поленце из запасов для костра и с воплем метнулся за страшной зверюгой.
Что он там при этом орал, смогли бы разобрать лишь два других монгола из нашей группы. А русские разобрали только слова, которые в приличном обществе не используют — ну потому что очень уж неприлично.
Надо сказать, на момент бегства птенца и Батыя никто ещё не сподобился вылезти из своих капсул. Так что дежурный с прожектором решил, что надо бы добавить веселья — и рубанул на пару секунд ревун. Этот протяжный и тоскливый звук окончательно добил неустойчивую психику новорожденного «птица», и тот попытался забиться в какую-нибудь безопасную щель.
Ближайшей щелью оказалось узкое пространство между стенкой капсулы и краем открывающейся двери. Это наша врач Лена хотела выскочить с набором «лечилок» и бинтов. Спешила на помощь возможным пострадавшим, раз уж кто-то так истошно вопит в ночи.
И само собой, не успела дверь открыться, как в неё просочилось что-то склизкое, «у-у-у-ркающее» и страшное. Лена завизжала во весь голос, уронив сумку с медикаментами. Единственное, что она успела из сумки достать — это скальпельный нож, подаренный городом, то есть Кукушкиным, за неоценимую помощь в борьбе с дристательной эпидемией.
Проскочивший в её капсулу птенец заверещал, проскальзывая на белом полу испачканными в слизи лапами, и попытался спрятаться ещё куда-нибудь поглубже. Но не нашёл куда, поэтому заполошно заметался от стены к стене.
В этот момент дверь открылась уже настежь, и в капсулу влетел полуголый мужик с поленом наперевес.Лена завизжала ещё оглушительней, а птенец снова заверещал от ужаса. При этом он угрожающе раскрыл клюв и выставил вперёд когти, отчего из его пасти на пол выпал шмат вяленого мяса, испачканного в крови и слизи.
А перепуганная Лена зажмурилась… И технично загнала скальпель, куда удалось попасть. То есть, в печень Батыю.
