Человек лежал на спине. Одна нога его была слегка поджата, но он то и дело ронял ее на бок и снова поднимал, ронял и поднимал, ронял и поднимал. Оттого и доносилось до меня то самое мерное постукивание: тук, тук, тук. Дышал человек очень быстро и мелко, явно уже из последних сил. Вероятно, это была уже агония. Одет он был в ливрею лакея.
Еще раз кинув по сторонам быстрые взгляды, я присел над умирающим. Он смотрел на меня очень жалобно, и с какой-то надеждой, словно просил, чтобы я помог ему. Но как можно помочь человеку, в которого уже вцепилась всеми когтями и зубами сама смерть?
— Где? — только и спросил я. Тихо так спросил, почти шепотом.
Ответить мне человек не смог, только одними глазами указал на лестницу. Да так и замер в неподвижности. А потом обмяк, как будто из него воздух вышел. Преставился, бедолага.
Я закрыл ему глаза и прижал нижнюю челюсть, чтобы он не окоченел с открытым ртом. И сразу метнулся к лестнице. Взлетел на нее в несколько прыжков, стараясь касаться ступеней лишь самыми носками.
Лестница выводила к началу широкого белого коридора с комнатами по левую руку. Первая комната оказалась пустой и выглядела так, словно в нее уже давно никто не заходил. Занавески на окне были задернуты, постель заправлена, стул задвинут под стол, на котором не было абсолютно ничего.
Я кинулся в следующую комнату. А вот она явно являлась жилой. Подушки на кровати скомканы, одеяло свисает едва ли не до пола. И тоже не видать никого. Я уже хотел было бежать дальше по коридору, как вдруг заприметил, как из-под кровати быстро высунулись чьи-то пальцы, схватились за свисающий угол одеяла и натянули его пониже, чтобы лучше прикрыть щель между полом и дном кровати.
Я немедленно подошел, присел и откинул одеяло в сторону. Заглянул по кровать. Оттуда на меня смотрели испуганные глаза уже немолодой женщины, простоволосой и в ночной рубашке.
— Пожалуйста… — сдавленно пробормотала она. — Не убивайте, прошу вас… Только не убивайте…
— Камер-юнкер Сумароков, — коротко представился я. — Елена Сергеевна, где Яков Фомич?
— Там… там… — несчастная госпожа Монсей помахала ладошкой влево, показывая, что мне следует идти дальше по коридору. — Он побежал в кабинет за пистолетом, а мне велел спрятаться…
— Будьте здесь, — приказал я. — И не высовывайтесь.
Я снова выскочил в коридор. Вряд ли кабинет находится рядом с супружеской спальней, а значит мне нужна последняя комната в этом коридоре. Вон и двери в нее распахнуты. И оттуда доносятся какие-то звуки.
Слишком сильно разогнавшись, я проскользил по мраморному полу и едва не проскочил мимо кабинета. Но схватился за косяк и ворвался внутрь.
Передо мной находились двое. Первого я признал сразу же, да и негоже было камер-юнкеру не знать лейб-медика в лицо. Веки у Якова Фомича были слегка припухшими и делали его глаза слегка похожими на рыбьи. Скулы были округлыми, а лоб очень высоким — залысина достигала едва ли не самой макушки. Был господин Монсей бос и в одной лишь ночной рубашке, и вид имел совсем растерянный.
Второго человека я не знал. Одет он был во все черное, похожий на черта, выпавшего из каминной трубы. И даже лицо у него было сильно смуглое, темно-коричневое. Но самое главное, что меня поразило — это его глаза.
Один-то глаз у него был нормальный, светло-голубой, кажется, а вот второй… Он был змеино-желтого цвета и смотрел криво в сторону, куда-то в стену. И ощущение от этого было очень неприятным, потому что мне и самому хотелось посмотреть туда же, но вместе с тем я понимал, что отводить взгляд от этого странного господина не стоит. Тем более, что в руке он сжимал длинный кинжал, лезвие которого было перепачкано в крови.
Я немедленно направил на него шпагу и встряхнул ею.
— Брось кинжал! — гаркнул я. Да так, что сам едва не оглох от собственного крика, что было не удивительно, потому как до того момента во всем доме стояла полнейшая тишина.
Незнакомец с желтым глазом презрительно скривил рот. Можно было бы сказать, что он вперил в меня взгляд, но я в этом совсем не был уверен, поскольку глаза его смотрели куда угодно, но только не на меня. И это очень путало.
— Ты кто такой, щенок? — спросил незнакомец.
Чувствовался в его голосе какой-то акцент, но был он совсем слабым, едва уловимым. Если бы меня попросили его воспроизвести, то я скорее всего и не смог бы.
— Брось кинжал!
Я сделал короткий выпад, совсем не имея целю проткнуть незнакомца, а желая скорее его просто напугать. Но он даже не отшатнулся. Пуганный уже, наверное, был. И не раз. В ответ он подбросил свой кинжал в воздух, ловко перехватил его за лезвие и резко метнул прямо мне в лицо.
— Бросил! — сказал он с усмешкой.
Уж не знаю, чем я так угоден оказался господу богу, что он меня уберег от страшного удара, но я неким не зависящим от меня чудом, успел уклониться. И глазами почувствовал плотный поток воздуха, распоротого летящим клинком. И буквально сразу услышал тупой звук, с каким кинжал воткнулся в стену. Оборачиваться, чтобы взглянуть, насколько глубоко он воткнулся, я не стал. А вместо этого кинулся прямо на незнакомца.
Я рассчитывал покончить с ним одним ударом. Тем более, что теперь он был без оружия, а идти с голыми руками против обнаженной шпаги мог разве что безумец. А этот незнакомец с желтым глазом вряд ли был безумцем.
С желтым глазом… Постойте… Кривой незнакомец с желтым глазом! Черт меня подери, да это же Батур! Тот самый слуга светлейшего князя, с которым мой Гаврила говорил около усадьбы сиятельного князя Бахметьева в ночь кровавой ассамблеи. И тот самый, о котором меня предупреждал генерал-полицмейстер Шепелев, что-де он может плеткой своей теленку шею сломать.
Теленку! Шею!
Надо бы покончить с ним поскорее, пока он и до моей шеи не добрался…
Я ударил, но Батур легко увернулся, бросил в меня стул и одним прыжком перелетел через огромный рабочий стол господина Монсея. Я поймал стул и отшвырнул его в сторону, нечаянно сбив с ног самого Якова Фомича.
А Батур, не теряя времени, распахнул плащ, сдернул с пояса скрученную кольцами плеть и одним движением размотал ее.
«Сломал теленку шею…» — вновь вспомнилось мне.
Интересно, а у меня шея крепче, чем у теленка? И какой теленок имелся в виду — новорожденный, или уже подросший? Между прочим, это важно! Новорожденному теленку, пожалуй, и я шею сломать смогу. Никогда не пробовал, конечно, но мне так кажется. А вот подростку вряд ли шею плеткой перешибешь…
Впрочем, к черту телят! И больших, и малых! Я должен прикончить этого Батура, пока он не прикончил меня, как того самого теленка!
Я вскочил на стол и пинком отправил в Батура тяжеленное пресс-папье. Оно угодило ему в плечо, и он даже зарычал от боли. А я ударил шпагой наотмашь, как топором, намереваясь попасть противнику по шее. Но Батур отскочил, перепрыгнул через сидящего на полу лейб-медика и остановился у двери, поигрывая плетью. Потом сделал рукой короткое резкое движение, и плеть сразу будто выстрелила.
Она не достала до меня, но удар пришелся по столу, и тот даже подпрыгнул — до того мощным получился этот удар. Увидев на темной столешнице светлый след от этого удара, я сразу понял, что все эти истории со сломанными телячьими шеями вовсе не были выдумками. Не удивлюсь, если и не теленок то был вовсе, а вполне себе взрослый бычок!
Я спрыгнул со стола и сразу же сделал великолепный выпад, намереваясь достать Батура самым острием шпаги. И достал бы, если бы не его плеть. Он взмахнул ей одновременно с моим выпадом, зацепил клинок, и удар пришелся в дубовый книжный шкаф. Я испугался даже, что клинок сломается пополам, но он выдержал.
Да-а, не так-то просто сражаться в тесном кабинете! Это вам не фехтовальный зал, и тем более не Волково поле — здесь не разгуляешься. Размахивать шпагой так, как тебе заблагорассудится, не получится. Одно только успокаивает, что и плетью тут особо не помашешь. А чтобы шею сломать, так поди размах хороший нужен. Без хорошего размаха шею не сломать. Теленку, во всяком случае…
