— Спасибо, — поблагодарил я Ала. — С тобой я чувствовала себя защищённой.
Всё это время ножны тёрлись мне о ногу, просясь выскочить из-под плаща. Скрывая наличие при себе оружия, мне пришлось чуть прихрамывать, но Ал не обратил на это никакого внимания.
— Не стоит благодарить, — ответил он слишком пафосно. — Ну, я тогда…
— Может, зайдёшь на кружечку кофе?
— На что?
— Ты проголодался? Могу тебя накормить.
Вижу же, что он весь сгорает от желания влететь ко мне в дом. Хочет этого больше чем я. Но продолжает стоять истуканом.
— А твоя тётушка против не будет?
— За это можешь даже не переживать. Она уже крепко спит.
— Спит? Вдруг она переживает за тебя? Ты не появлялась весь день дома…
— Всё нормально. Она знает, что я могу постоять за себя. Ну что, готов перекусить?
— Ну… — затянул он. — Я…
Ой, бля… Начинается.
— Ну пожалуйста, — не унимался я, лепя из своего лица несчастного ангелочка.
— Я не вправе отказать такой милой девушке. Да и есть хочется.
Другое дело. Захватил наживку и проколол губу крючком насквозь. Теперь никуда не денешься, карасик!
Заходим. Скидываем обувь.
Алу я предлагаю сесть на стул за столом, и чувствовать себя как дома. А сам ныряю в свою комнату. Закутываю меч в свою накидку и прячу под кровать. Прошу крыс остаться в комнате и не мешать мне, на что взамен эти две усатые морды уламывают меня оставить им сочный кусок курицы.
Соглашаюсь.
План у меня простецкий. Ничего сложного, всё банально и просто. Если трудности и будут, то только с крысами. Посвящать их во все тонкости моего ремесла я не стал. Надеюсь, они всё поймут и не полезут топтать всю малину.
Возвращаюсь в большую комнату.
Ал сидит за столом, жадно поглядывая на жареную курицу. Руки на коленях, ноги скрестил крестиком. Стесняется парнишка. Чувствую — будет весело.
Услышав мои шаги, он быстро обернулся.
— А где твоя тётушка? — шепчет он.
— Где тётя? Спит в соседней комнате.
— Мы точно не причиним ей беспокойства?
— Сейчас спрошу.
Я подхожу к двери комнаты хозяйки. Приоткрываю, и в маленькую щёлку шепчу:
— Тётушка Клава, я вернулась… Да? Хорошо… Я не одна… Что ты сказала? Да-да… Хорошо… Мы покушаем и разойдёмся. Хорошо! Я тоже тебя люблю!
Подойдя к Алу, я сказала, что всё зашибись.
Вечер наш. Ночь наша!
Я подхожу к стулу. Ал быстро вскакивает, отодвигает стул из-за стола, и предлагает мне сесть. Вот это сервис. Подобрав подол платья, я усаживаюсь. Скрипнув ножками стула о пол, задвигаюсь вглубь стола. Ал продолжает стоять.
— Присаживайся. Чего стоишь как на приёму у врача.
— У кого?
Да ёбаный в рот!
— Присаживайся!
Он послушно уселся.
Я убрал тряпочку, под которой прятались две лепёшки, два глиняных стакана, две папироски и серебряная коробочка. Попросила Ала заглянуть под стол.
— Что там?
— Доставай!
Из-под стола он выудил ведро с холодной водой. Да-да, я всё продумал! Внутри ведра томились две глиняные бутылки с пивасом. Достав одну, он спросил:
— Что это?
— Сюрприз моему защитнику! Разливай.
Учуяв запах, он довольно улыбнулся. Он прямо весь засиял. Кружки наполнились пенным. В тарелках появились сочные куски курицы и половинки лепёшек.
— Ну что, — сказал я, подняв в воздух кружку, — выпьем за моего защитника!
Засмущавшись, Ал опустил глаза и вкрадчиво улыбнулся. Мы чокнулись, отхлебнули, и только потом накинулись на еду, да так, словно нас неделю голодом морили.
Наблюдая за ним, я радовался. Радовался по-женски. Наконец-то мужик в доме. И я себя спрашиваю: вот откуда эта слащавая хуйня у меня в голове? Мой разум невидимо для меня медленно подстраивался под женский организм, поддаваясь потоку гормонов. Плохо это или хорошо — сказать не могу. Сейчас я ощущаю себя более женственно, уютно, словно нахожусь в своём теле, и это состояние не сравнить с тем, что я испытал в первый раз. Глядя на жадно пожирающего куриную ногу Ала, я испытывал ощущение, похожее на жажду. Организм чего-то требовал. Просил! Зудел, прося расчесать все комариные укусы, поставить ногтем на них крестику. Сунуть изъеденную дерматитом ладонь под струю кипятка.
Что-то я расчувствовался. Надо еще выпить.
Паренёк прожорливым оказался, улепётывал за обе щеки. Мычал, пережёвывая пищу. А когда первые нити алкоголя дотянулись до его мозга, начал на меня заглядываться. Без стеснения. Глаза бегали по моему лицу, опускаясь на грудь, на талию, на жопу, спрятанную под несколькими слоями ткани. Смотри не подавись! Ловя мой взгляд, он отводил голову в сторону, но ненадолго, лишь для того, чтобы запихнуть в рот очередной кусок мяса.
Мы ели и пили.
Пили и ели, набивая желудки до предела. Вливая в себя прохладный напиток из хлебных корок. Рассказывая друг другу всякую дурь.
Ал начал ныть, как тяжко ему приходится на работе, как затрахивают коллеги, как заёбывает босс, гоняя его по сто раз на дню с первого этажа в душный подвал. Как будто я подписывался на это дерьмо, пробурчал он себе под нос, утирая пену с губ. Всё это херня, сказал я ему, вот когда тебя просит средних лет женщина внести в квартиру огромную коробку с ходулями для пенсионеров, вот тогда точно жди подвоха.
— Что? — спросил он.
Что-что? Слушай внимательно!
Не успела входная дверь квартиры распахнуться, как я уже слышал истерический вопль недовольной бабы:
— Мама! — вопила женщина вглубь квартиры, — это курьер!
Она продолжала вопить:
— Да, он снимет обувь! Да, мама, от него хорошо пахнет!
Я вошёл в коридор, хотя должен был оставить посылку у двери, но меня любезно попросили о дополнительной услуге, соблазнив парой хрустящих купюр. Как же дёшево я продался в тот день. Женщина, лет сорока, перекрыв своим овальным туловищем вход в кухню, указала мне на дверь в маленькую комнату.
— Туда, пожалуйста, занесите, — обеими руками она убирает за ухо волосы, выкрашенные в цвет белёсого презерватива, поправляет очки и добавляет: — И обувь снимите, пожалуйста.
Носки свежие, стесняться нечего. Скидываю кроссы. Мне отпирают дверь, и солнечные лучи обжигают мои глаза как дым от костра. Меня подталкивают в спину, вежливо прося поставить коробку у окна. Я делаю шаг, пробую открыть ослепшие глаза. Делаю вдох. Горячий воздух комнаты, насыщенный вонью старины, никотина и фекалий режет глаза не хуже нарубленного лука. Я прослезился. Снова ничего не вижу. Двигаюсь наудачу, семеня через комнату. Мне хочется кинуть коробку, протереть глаза, подойти быстрее к окну и глотнуть свежего воздуха. Моргаю и иду.
Иду и моргаю.
Теперь могу видеть только верхнюю часть комнаты, показавшуюся на горизонте картонной коробки. Вижу облезлые обои. Пожелтевший от никотина потолок. Заглянув в сторону, — вижу рваный линолеум с протёртым светло-серым пятном.
— Поставьте у окна, — говорит мне мадам в спину.
Идя через комнату, замечаю кровать, застеленную. Запах становиться вязким. Никотин впитался в каждый миллиметр комнаты, в каждую молекулу воздуха, в каждую песчинку бетона. Даже в занавески. И даже в пыль на полувековом шкафу. Даже книгам, стоявшим за мутным стеклом книжной полки, из-за их нездоровой желтизны можно было поставить диагноз — гепатит.
Дверь в комнату закрывается. Точнее, запирается. Поставив коробку на пол, я быстро оборачиваюсь. Да что тут может случиться? Сквозняк, подумаю я. Делаю шаг в сторону свободы. В сторону конца долгой смены.
Кровать, загнанная в угол комнаты начинает шевелиться. И в этот момент одеяло откидывается в сторону. На огромной кровати, в пожелтевших от пота простынях лежала женщина. Абсолютно голая. Сморщенная как мошонка слона, вся в серых пятнах. Седая не только на голове, но и на лобке. Её груди, её вымя, её сиськи, которые когда-то были шестого или седьмого размера стекали на кровать, обволакивая худющее тело, словно раскатившаяся по полу ртуть. Она согнула трясущиеся ноги в коленях и расставила их в стороны.
