Лёха тоже молчит, хотя намеревался дать полный отчёт о своём питерском вояже. Впрочем, и до него дойдёт очередь.
– Ладно, проехали, – Дрор вытирает мокрой салфеткой лоб и лысину, приосанивается и снова превращается в себя прежнего. – Приступим к нашим делам. Сперва Алекс доложит о том, что прояснил в своей командировке, потом ты, Даниэль. В конце решим, как действовать в новых непростых обстоятельствах.
Лёха некоторое время выжидает, потом с видом уставшего махрового опера, раскрывшего аферу века, провозглашает:
– В принципе, дело с убийством Плотникова или, по-нашему, Плоткина можно считать завершённым. Двое фигурантов – Никонов Сергей и Боровицкий Владислав – задержаны, как мы уже знаем, сразу по возвращении из Израиля. Наши питерские коллеги за время их отсутствия прошерстили оставшихся членов банды, от которых и выяснили, с какой целью те отбыли в Израиль. К сожалению, это случилось позже известных событий, и предотвратить убийство ими Плоткина не удалось. Цель их поездки была весьма банальной: деньги, взятые при ограблении инкассаторов, наш фигурант присвоил и скрылся от подельников, но те его быстро вычислили по спискам вылетающих из Питера, а дальше уже дело техники. Никонов и Боровицкий разыскали его здесь, но, так и не получив денег, зверски убили и отбыли домой…
– И где эти деньги сейчас? – в глазах Дрора загорается огонёк любопытства.
– Будем искать. На днях придёт официальный запрос из Питера, и, более того, если нужно, они пришлют в помощь своих оперов.
– Одно мне непонятно во всей этой истории, – неожиданно приходит мне в голову, – как заурядный питерский браток смог стать новым Розенталем в Израиле? Как он попал к профессору Гольдбергу? Ведь, удрав от подельников, он вовсе не собирался продавать своё тело кому-то для опытов? Наоборот, деньги у него были – самое время притаиться где-нибудь на квартирке, купленной через подставного человечка, в каком-нибудь тихом курортном местечке и жить в собственное удовольствие… Ничего не понимаю!
Дрор сперва разглядывает меня мутным непонимающим взглядом, потом переводит его на Лёху и, наконец, изрекает:
– Ещё в этом не хватало разбираться! Других проблем нам мало!
– Сам Плотников, безусловно, ничего уже никому не расскажет, – Штрудель косится на меня недовольным взглядом, будто я поймал его на подтасовке, и что-то помечает на листе бумаги. – Профессор Гольдберг, к сожалению, тоже. Если, конечно, Даниэль специально к нему не отправится на тот свет для выяснения этого вопроса. Но отправиться туда в нынешней ситуации он может, как и любой из нас, естественным способом, а вот вернуться…
Тут он понимает, что сморозил глупость, и виновато замолкает, прикрыв рот ладонью.
– Всё понятно, – Дрор на минуту задумывается, потом вздыхает: – И в самом деле, можно считать дело с перестрелкой наркоторговцев закрытым. Все, кому пришло время переместиться на тот свет, уже там. Меньше хлопот правоохранительным органам. Оставшиеся подельники задержаны, и пускай суд решает, что с ними делать… – он мотает головой, словно сбрасывает морок, и прибавляет: – Оформляй, Алекс, отчёты, документы и сдавай дело в архив. Слышать про эту публику больше не хочу! Питерские опера приедут, пускай сами и ищут деньги. Мы им, конечно, поможем, но… А вот что нам действительно необходимо узнать, так это как Плоткин-Плотников попал к Гольдбергу? Вы, господа офицеры, всё-таки постарайтесь прояснить вопрос. Хоть это, в целом, и не изменит общей картины… Теперь давай ты, Даниэль.
Мой рассказ о душегубе-заводопромышленнике Баташёве Дрор и Лёха выслушивают с неподдельным интересом. Кое-что им было, конечно, известно, но многое стало просто откровением. А более всего их поразил факт предполагаемого родства нашего бандита Бота с этим почти сказочным российским персонажем.
– Али-Баба и сорок разбойников! – восхищённо выдыхает Лёха. – Везёт же тебе, Даник, попадать во всякие сказочные приключения! Осталось на ковре-самолёте полетать, в сапогах-скороходах побегать и Бабу-Ягу в избушке на курьих ножках трахнуть!
Однако Дрор не столь оптимистично настроен:
– Ну а нам-то что делать в этой ситуации, ведь профессора Гольдберга больше нет, а значит, всё повисло? Чувствую, российские коллеги серьёзно настроены довести дело до конца и найти эти древние клады. Кто им теперь поможет? Ведь ещё день-два, и они начнут бомбить нас депешами.
– Поезд ушёл в один конец, то есть на тот свет, и догнать его уже не получится, – снова пробует острить Штрудель, но смешно от его слов никому не становится.
– На нет и суда нет, господин майор, – развожу руками и чувствую, как моя физиономия против желания начинает лучиться, – сам-то я уже никуда не смогу отправиться, даже если захотел бы. А я не хочу. Если только лет этак через тридцать-сорок естественным способом.
Дрор минуту размышляет, потом недовольно глядит на меня и выдаёт, словно выстреливает:
– Неужели у Гольдберга никаких помощников не осталось, которые были бы знакомы с его методикой? Напряги память, Даниэль.
– Вы же знаете, что у него в последнее время даже собственной лаборатории не было, в которой он проводил бы свои опыты. Публикации в научных журналах, наверное, сохранились, но без специалиста кто с этим станет разбираться?
– Я имею в виду людей, которые работали с ним раньше. Неужели ты их не помнишь?
И вдруг до меня доходит, на что намекает Дрор. Мне сразу плохеет, и внутри начинают скрести кошки. Вероятно, стукнуть кулаком по столу и просто скомандовать он сейчас не имеет морального права, потому что я резко воспротивился бы и отказался, и никто меня не смог бы заставить рисковать жизнью никакими приказами. Поэтому шеф и старается всё выставить так, будто решение проблемы само пришло в мою светлую голову, а он тут сбоку-припёку.
– Вы имеете в виду Шауля Кимхи, его бывшего помощника и ученика? – протягиваю печально.
– Его самого.
– Так они уже вместе сто лет не работают… не работали. Да и Шауль, насколько я знаю, занимается совсем другими вещами.
– Ну и пускай занимается, чем хочет, но методики-то Гольдберга всё ещё помнит и, главное, знает тебя и Алекса. Вы с ним сумеете договориться.
– Не очень уверен, что он согласится, даже если мы его и найдём. А я понятия не имею, где он сейчас.
– Нужно всё равно попробовать поговорить с ним. Это наш шанс. У тебя не получится, я подключусь. А найти его мы сумеем, не сомневайся.
– Давить на него будете? Ведь сто процентов, что он откажется! – исподлобья гляжу на Дрора, но по его лицу ничего прочесть нельзя. Из начинающегося разваливаться будущего пенсионера он сразу превращается в строгого непреклонного начальника, который до своего ухода ещё ого-го сколько кровушки попьёт из подчинённых. – А если Шауль отправит меня на тот свет, а назад вернуть не сможет или не захочет? Из элементарного протеста.
– Вы с ним поссорились, что ли?
– Нет, но что-то меня сомнения гложут. Если скрипач долго не играет на скрипке…
– Какой из него скрипач?! – Дрор мгновенно вскипает. – Ты понимаешь, что перед нами дело, можно сказать, с международным резонансом, а ты какие-то антимонии разводишь – скрипочка, хочет-не хочет… Надо сделать – сделай. А мы поможем. Не заставляй отдавать приказы!.. Ну к кому мне ещё обратиться, кроме тебя, Дани?!
Из кабинета Дрора мы с Лёхой отправляемся на улицу. Сидеть в управлении больше не хочется, и в самый бы раз с тоски зелёной выпить сейчас пива… нет, даже не пива, а водки! Вряд ли кто-то из коллег донесёт начальству, что мы ушли пьянствовать среди белого дня. А донесёт – никто ничего нам не сделает. Надо использовать преимущества, которые даёт наше сегодняшнее незавидное положение.
– Что ты так расстроился? – принимается утешать меня Лёха. – Я думаю, что майор, по большому счёту, в чём-то прав. Сам посуди, столько сил ты положил на распутывание делишек этого долбанного профессора, дошёл, можно сказать, до самого апофеоза – и всё так бездарно обрывать? Да ни за что не поверю, что у тебя пропал всякий интерес к этому делу!.. Конечно же, есть некоторые опасения, что без Гольдберга могут возникнуть проблемы с перемещениями, но… кому я об этом говорю?! Ты, бывший российский мент, когда-то трусил? Риск – благородное дело!
