Она забирает у меня чашку с кофе и ставит её на стол позади себя.
— Я хочу услышать это от тебя. Расскажи мне, какой он?
— Он в точности такой, каким ты его себе представляешь. Он симпатичный, умный и самый страшный сукин сын, какого только можно вообразить. Вот он мурлычет как кошка, а в следующую минуту он уже страдающий мигренью Лекс Лютор [261]. Он Дэвид Боуи, Чарли Мэнсон и Эйнштейн в одном флаконе.
— Звучит как горячая штучка.
— Ещё бы не горячая. Это его работа. Он тот парень, которого ты встречаешь на вечеринке, отвозишь к себе домой и трахаешь, хотя каждая практичная часть твоего мозга вопит не делать этого.
— А что в нём такого страшного?
— Он дьявол.
— Я имею в виду, ты когда-нибудь видел, как он делает что-нибудь дьявольское. Что-нибудь по-настоящему злое?
— Я живу с говорящей головой покойника. Я бы сказал, что это просто пиздец.
Она возвращает мне мой кофе, но явно не удовлетворена.
— Я не об этом.
— Я никогда не видел, чтобы он превращал город в соль или вызывал кровавый дождь. Он не занимается подобными вещами. Да и зачем ему это? Мы сами творим большинство дерьма в этом мире. Он может просто сидеть и смотреть нас, словно канал HBO.
Я делаю большой глоток кофе. Он обжигает мне язык и горло до самого низа. Это приятно и лучше на вкус. Аллегра подходит к окну и наклоняет голову в мою сторону.
— Подойди сюда.
Я ставлю кофе и иду к ней.
Он берёт руками моё лицо, вращает мою голову туда-сюда и рассматривает при солнечном освещении.
— Все твои порезы зажили, что для тебя вполне нормально.
— Почему это со мной происходит?
Видок говорит:
— Это могло быть проклятие или некий остаточный эффект от раны, нанесённой мечом Аэлиты. Я просто не знаю. Извини. Твой случай довольно уникален. Я всё ещё просматриваю свои книги.
— Твои шрамы не сильно изменились с тех пор, как я проверяла их в последний раз, — добавляет Аллегра. — Что бы там не происходило, мне кажется, это происходит с постоянной скоростью и не ускоряется. Как только мы остановим исцеление на каком-то уровне, то сможем решить, что делать дальше.
— И как мы это сделаем?
— Я приготовлю тебе магический коктейль. Это займёт всего несколько минут.
— И мои шрамы останутся?
— Пока что.
— Чем я могу помочь?
— Расслабиться.
Она гладит меня по щеке, возвращается к рабочему столу и перетирает ингредиенты с помощью ступки и пестика. Я остаюсь у окна.
Видок говорит: «Что говорит Золотая Стража по поводу общения с ле диабль?».
— Ничего. Откуда им знать? Я уж точно ничего им об этом не говорил.
— Ты действительно веришь, что Люцифер может появиться в Лос-Анджелесе, а Золотая Стража совершенно не подозревает о его прибытии?
— Кому какое дело? Я его должник. Я должен пойти с ним на вечеринку, чтобы он мог похвастаться Сэндменом Слимом.
— Уверен, Аэлита отнесётся к этому так же, когда ты так просто всё объяснишь.
Я поворачиваюсь к старику. Он выглядит более озабоченным, чем я видел его с того самого дня, когда Аэлита пронзила меня пылающим мечом. С того дня, когда он перестал работать на Стражу.
— Думаешь, она знает? Уэллс рассказал мне об их магическом радаре. Который должен отслеживать Саб Роза и любое значительное худу в городе, но я никогда не встречал сборище с меньшим объёмом информации.
— Технология Стражи, в лучшем случае, противоречивая, но у них есть экстрасенсы и Таящиеся, которые на запах и вкус могут ощущать изменения в эфире. Нужно полагать, что прибытие столь могущественного ангела, как Люцифер, вызовет изрядную рябь.
— Он здесь не ради чего-то такого, что их должно беспокоить. Он здесь из-за своего эго. Он считает себя Марлоном Брандо [262].
— И это всё?
— И он хочет держаться подальше от ада. Какая бы там не шла драка, думаю, он проигрывает. Может из-за Мейсона, может, просто пришло его время. У меня такое чувство, что он ищет любой предлог, чтобы в настоящий момент не находиться дома.
— Или у него совершенно другая повестка дня.
— Какая?
Видок качает головой и ставит чашку с кофе на стол.
— Понятия не имею, но мы говорим о Люцифере. Наряду с Богом, ярчайшем свете во Вселенной. Он может и не лгать тебе, но не думай, что лишь потому, что он говорит тебе правду, ты знаешь, что происходит.
— Не начинай так говорить. У меня уже разболелась голова.
Аллегра всё ещё сосредоточенно толчёт ингредиенты. Игнорируя нас. Очень мило иметь работу и точно знать, что ты делаешь, чего от тебя ждут, и что ты можешь сделать всё сам.
— Иногда я скучаю по арене. Скучаю по тому, как мне указывают на какого-нибудь монстра и напрямую говорят: «Ты или он, маленький дрищ». Никакого выбора. Никаких мотивов. Никаких угадаек. Только кровь и пыль. А потом я выпиваю галлон [263] Царской водки и отправляюсь спать.
— А что значит «маленький дрищ»? — спрашивает Аллегра.
Наверное, всё-таки слушает.
— Дрищ — это жук, который живёт в пустыне за Пандемониумом, столицей Люцифера. Дрищи похожи на песчаных блох. Они повсюду и проникают везде. Они живут в грязи, едят и высирают ежедневно свой вес на протяжении двух дней. Затем умирают. Они откладывают яйца в своё дерьмо, и оттуда появляются молодые особи.
— Ты скучаешь по тому, чтобы тебя называли дерьмовым жуком?
— Они так называют всех смертных, — говорит Видок. — Ангелы, даже падшие, вечны. А мы, как гласит история, созданы из праха. Мы едим. Мы гадим. Мы стареем и умираем. Мы рождаемся в грязи, разлагаемся и возвращаемся в грязь. Для них мы все маленькие дрищи.
Аллегра качает головой.
— Держу пари, Старк, ты был больным на голову маленьким ребёнком. Бедная твоя мама.
— Ты даже не представляешь.
Видок спрашивает:
— Как продвигается зелье?
— Я смешала все ингредиенты. Осталось лишь выварить.
— Покажи ему, чему ты научилась.
Аллегра оборачивается ко мне и удивлённо поднимает брови. Я иду туда, где она работает за столом.
— В алхимии вываривание чего-то означает просто его приготовление. Тебе нужен Фризан Нострум [264], чтобы остановить заживление твоих шрамов, верно? Стиракс, жидкий янтарь, является основой для остальных ингредиентов. Здесь также белый кедр, кости саламандры, измельчённый морской конёк. Всё, что медленно растёт.
— А что за вот этот другой порошок?
Она бросает взгляд на Видока.
— Не знаю. Что-то таинственное в старых банках с латинскими названиями. Эжен помог мне с этой частью.
— Здорово. Меня беспокоила латинская часть.
Видок наклоняется вперёд на диване.
— Не скромничай. Покажи ему остальное.
Аллегра вываливает все ингредиенты в серебряную чашу и ставит на настольную жаровню.
— Помнишь тот фокус с огнём, который ты мне показал?
— Тот самый, который ты использовала против Паркера? Ты спасла мне жизнь, так что, да, помню.
Аллегра улыбается как девочка, у которой есть тайна.
— Смотри.
Она дует на свои пальцы так же, как я показывал ей тогда, когда она была просто ещё одним гражданским. Язычки пламени оживают на кончиках её пальцев, но она продолжает дуть, медленно описывая рукой круг перед своими губами. В считанные секунды пламя двинулось с кончиков её пальцев и охватило всю ладонь. Она помещает руку под серебряную чашу с ингредиентами. Когда она дует, пламя поднимается, и стиракс начинает кипеть. От янтаря идёт пар, наполняя комнату запахом горелой сосны. Порошок и остальные ингредиенты быстро растворяются. Она снова подносит руку к губам, слегка дует, и пламя съёживается и исчезает.
