Николай Иванович провёл рукой по моему лбу вверх, подняв к макушке растрёпанные пряди волос, падавшие на лицо. Я после Нового года отращивала волосы, чтобы они выглядели подстриженными давно и неаккуратно. Они беспрерывно падали на лицо, лезли в глаза, и с этим ничего невозможно было поделать.
— Даже если случится, что не почувствуешь, — просто знай. Просто знай: мы рядом. Договорились?
Я ещё переваривала услышанное и ещё не нашлась, что сказать в ответ, а Николай Иванович неожиданно привлёк меня к себе и крепко обнял. Он даже не забыл осторожно повернуть мою голову, чтобы я не расплющилась носом о жёсткий ворс его шинели и не вмазалась лицом в пуговицы. Сквозь все слои одежды пробивалось тепло от его рук.
Впервые я по-настоящему пожалела, что до сих пор не предупредила Николая Ивановича об опасности, которая грозит его жизни. Но и теперь мне нужно было собраться с духом, чтобы сказать об этом вслух. Я и обхватить его руками в ответ стеснялась.
— Моё обещание в силе, — неожиданно сказал Николай Иванович очень-очень тихо, будто про себя, — я не выдам тебя.
Он отстранил меня и, снова заглянув в глаза, мягко спросил:
— Понимаем?
Так я и не узнала, с какой же стороны пришёл проводник.
Мужчина средних лет, сухощавый, с привлекательным лицом и ровной, абсолютно прозрачной, ничего не выражавшей энергетикой позвал меня моим новым именем. Я узнала этот голос. Мой экзаменатор! Кинула вопросительный взгляд на товарища Бродова, и тот утвердительно прикрыл веки.
— Ну, снимай пальто, — напомнил Николай Иванович по-прежнему очень мягко и с оттенком печали.
А я чуть не забыла! Ворона!
Я поспешно расстегнулась, стала стягивать рукав. Николай Иванович подставил руки, и получилось, что я скинула пальто ему на руки, точно барыня. Он перехватил и неловко прижал моё пальто к боку. Сразу сквозь одежду просочился холодок, но проводник быстро набросил мне на плечи тибетскую шерстяную накидку, извлекши её невесть откуда.
Я обернулась к Николаю Ивановичу. Тот без улыбки ободряюще мне кивнул. Ни до, ни после я ни разу не жалела о своём согласии на работу в дальнем краю. Но если бы у меня был выбор в тот самый момент, когда проводник жестом пригласил следовать за ним, я осталась бы. Осталась бы лишь из-за этой щемящей картины: мой руководитель, одиноко провожающий меня взглядом среди чужой каменистой долины и неудобно прижимающий к боку пальто, которое ещё несколько минут будет хранить моё тепло.
Он, наверное, сейчас засунет это пальто под какой-нибудь подходящий камень или куст: не тащить же с собой обратно у всех на виду! А жалко: добротная, целая, почти новая вещь. Кому-нибудь очень пригодилась бы! Понимаем: конспирация превыше всего. Но я так живо вообразила, как обрадовалась бы какая-нибудь девчонка, получив этот прекрасный подарок! Лучше бы я ушла из дому вовсе без пальто: авось не замёрзла бы в ходьбе!
Я чувствовала провожающий взгляд и обернулась. Николай Иванович не сходил с места и по-прежнему держал мою несчастную одёжку. Помахала рукой, но поздно: он, хоть и ждал этого — я знала, — не ответил. Не разглядел, потому что мы отошли уже достаточно, и ветки кустарника качались на пути, и пасмурно было так, будто не рассветало.
Ступая аккуратно и размеренно, Бродов спускался по каменистой тропе к выходу из ущелья. Всё дальше обрывистые скальные выступы, всё больше по сторонам от тропы голых низкорослых кустарников и пучков сухой травы. Небо по-прежнему затянуто сплошной серой пеленой. Солнце давно перевалило зенит, и его местоположение обозначилось тусклым белым пятном. Оно уже вполне прилично нагрело воздух.
Долгий путь по горным тропам Бродов сегодня осилил на удивление легко. Даже не задохся. Видимо, не обошлось без помощи Таисии. Она способна работать и рук-то не поднимая — одной силой мысли, одним состраданием. После того как получила от психиатра разрешение на постепенное вспоминание, она потихоньку преодолевала порог сопряжённости.
Николай Иванович давно снял тёплую шинель и, завернув в неё Тасино пальтишко, перекинул через руку. Оставить одежду девочки под какой-нибудь кучкой камней в горах было бы легкомысленно. Дикий зверь, учуяв необычный запах, раскопает и вытащит на видное место, оползень сбросит пальтецо прямо к тропе. Ущелье — не сильно, но прохожее. Брошенная одежда посреди дороги — крупное происшествие по меркам местной тихой жизни, повод для пересудов и разбирательств. Двойная ноша слегка оттягивала предплечье, не давая забыть о себе.
Вот горные склоны ещё дальше расступились, и открылось селение в долине. Длинная прямая улица, по обеим сторонам которой вольготно расположились дома с широкими палисадниками. В перспективе — площадь с деревянным зданием администрации. Фасад повёрнут к улице, к горам. Величественным фоном зданию служат убегающая вниз, к большому озеру, широкая зелёная долина и плавные силуэты далёкой горной гряды.
У калитки палисадника, расположенного перед зданием администрации, как обычно, — дежурный на своём посту. В палисаднике — две девичьих фигурки. Кто — из такого далека не разобрать. Там все уже заметили отсутствие и Таисии, и товарища Бродова, но не каждый придаст этому особое значение: секретные разговоры часто велись на природе, подальше от лишних ушей.
Николай Иванович посмотрел на часы. Недавно закончился обед, и Тасино место пустовало. Прошлёпав босиком по коридору, она обязательно вышла бы на улицу хоть на пару минут: ей нравится холодный, чистый воздух, нравится, переступая мелкими шажками, сделать полный оборот вокруг себя и оглядеть горы. А теперь девушки гуляют в палисаднике без неё и её ботинки не стоят у входа. Все остальные немногочисленные вещи ждут, да не дождутся хозяйку в Тасиной комнатке. Надо, чтобы девчонки их как-то перебрали…
Рука с перекинутой шинелью затекла, и её заколола сотня острых иголочек. Он поменял руку, но и другая вскоре начала затекать. Как часто бывает в конце трудного пути, усталость навалилась внезапно, норовя сбить с ног. Показалось, что пройти оставшуюся, самую прямую и пологую, версту будет невероятно тяжело. Присесть бы отдохнуть. Но после передышки двинуться в путь будет только труднее. Чтобы подбодрить себя, Бродов представил, как, вернувшись в свой кабинет, первым делом отворит окно, удобно устроится за письменным столом, вытянет гудящие ноги и станет писать текст для шифровки…
Таська не упускала случая, если требовалось поговорить, заглянуть к нему в открытое окно. Бледное худое лицо с серьёзными серыми глазами появлялось над подоконником. «Николай Иванович, можно вас отвлечь?» Бродов заметил, что такая беседа через окно складывалась проще и свободнее, чем кабинетная. Тася любила положить локти на подоконник и по-домашнему упереться острым подбородком в ладони. А Николай Иванович частенько садился боком на внутренний подоконник и опирался спиной о раму. Чудесным образом пропадала обычная между ними насторожённость. Таська сама изобрела разговоры через окно. Другие пытались подражать, но Николай Иванович решил оставить эту привилегию за ней одной: остальные, кто сунулся с улицы, получали сухое распоряжение пройти в кабинет…
Надо было как-то переключиться с недавнего прошлого, которого не воротишь, на настоящий момент, и Николай Иванович представил, как Таисия сосредоточенно шагает вслед за новым провожатым. Они, должно быть, уже выходят к узкоколейке. Ощущение пустоты, образовавшееся после расставания с девочкой, не проходило. Но так всегда и бывает: любые пустоты в норме заполняются постепенно, иначе — взрыв.
До селения было уже рукой подать. Николай Иванович всё замедлял шаг. Только непредсказуемая случайность может привести к тому, что он и Таисия ещё когда-нибудь встретятся. Если она, не дай бог, провалится — продолжение очевидно. Если всё сложится хорошо — пройдут десятилетия, прежде чем она вернётся. Перекроится карта мира, властители уступят место новым, ныне таящимся в тени, сменятся приоритеты в политике, экономике, науке. Но все подобные события — не повод возвращать в страну успешно работающего человека. Если всё пойдёт хорошо — а Бродов был твёрдо убеждён, что так и будет, — то у него нет шансов дожить до возвращения Таисии.
