— Ну, ты и скотина, Дримлеон! Самая настоящая скотина!
Девичий вопль достал молодого демона у самого выхода из летнего сада Золотого Дома. Парень легко улыбнулся, признавая всю правдивость слов, брошенных ему в спину, но так и не замедлил шага. Ну да, ему нравились девчонки. Много девчонок. Разные… Иногда одновременно… Ну и что?! Заведи она интрижку у него за спиной, он бы точно не обиделся, даже обрадовался бы, что теперь не ему одному выслушивать бесконечные истории из разряда 'как я провела день и где была'. Ему-то какое дело? Он же ей не рассказывает, как на выходных его в очередной раз отравила бабка. Или, например, как вчера вновь приходила мать, делая вид, что соскучилась. Но он-то понимал, что она теперь в положении и, узнав, что Лаисса выбрала его своим преемником, решила наладить мосты… Странная женщина. Он ведь ей не мешает, дает полное право устраивать без него свою личную жизнь, так сказать, без груза прошлого и обременительных обидами и злобой отношений. Он отпустил. Так зачем по новой пытаться все это расковырять?
Погруженный в такие мысли Лео и сам не заметил, как прошел вглубь их фамильного парка. Не сразу он понял, что вдруг сильно насторожило его.
Запах.
Едва уловимый, чуть горьковато-сладкий, но весьма и весьма знакомый. Откуда он тут? Раз он его почуял, значит, кто-то ещё не успел завершить задуманное. Еще несколько секунд, и даже следов яда не останется. Невозможно будет ни услышать этот аромат в воздухе, ни почувствовать в питье или еде, куда он может быть добавлен. Почему кто-то занимается подобным среди бела дня, да ещё в их фамильном парке?
Да, чего уж там! Кто, кроме одного единственного демона из всех ему известных, мог делать это в их семейном парке?! Нехорошее предчувствие кольнуло сердце, вызывая рой ледяных мурашек по спине, а в следующее мгновенье он уже сорвался с места.
Он бежал вперед, не разбирая дороги, казалось, его ведет незримая нить горьковато-сладкого шлейфа яда, что вот-вот оборвется, и он уже не сможет найти её. И что же тогда? Как же так, мать его?!
Состояние, очень похожее на приступ неконтролируемой паники перед неизбежным, завладевало юным демоном всё сильнее. И в то же время, непонятная злость и решимость всколыхнулись где-то глубоко внутри. Будь он проклят, если не успеет!
И вновь бесконечный бег по кажущемуся однообразным парку, сквозь зеленое море растительности, совершенно не разбирая пути, пока в какой-то миг он не оказался у края широкой поляны. Увиденное настолько сильно поразило его, настолько не вязалось с реальностью, в которой он привык существовать…
Она сидела на зелёной траве в самом центре поляны. Её золотые локоны крупными кольцами были рассыпаны по спине и плечам. Яркое солнце отражалось от них, рассыпаясь мириадами золотых лучиков, что делали образ демоницы особенно прекрасным. Легкое летнее платье ослепительно белого цвета чуть спущено на плечах, босые ступни ног утопают по щиколотку в траве. Но, если образ этой женщины он ещё кое-как мог принять, то то, что она, улыбаясь, плакала и что-то зло шептала себе под нос, было просто из ряда вон!
— Ты… ненавижу… бросил… ты… одна… вечность… одна! — доносилось до него прерывистое невнятное бормотание, в то время как Лаисса яростно сжимала пучки травы, вырывала её из земли и швыряла куда придется.
А потом она заплакала… Так горько и в то же время яростно, словно раненая волчица завыла глухо и сипло.
В этот момент он забыл как дышать. Весь привычный мир рушился прямо у него на глазах. Мир, где его бабушка сильная и ни кем не поставленная на колени женщина. Где одно её слово вершит судьбы членов Золотого Дома. Где она всегда знает ответы на любые вопросы. Где нет страха и боли, способных покорить это сердце.
Он никогда прежде не видел её такой… беззащитной. Уязвленной. Слабой! Она всегда была его опорой, той единственной незыблемой константой жизни, в которой он мог быть уверен всегда. Отец был слаб. Им можно было управлять, и, осознавая собственную неполноценность, он старался вымещать свою злость и боль на тех, кто был слабее. Однажды он попробовал сломать и Лео. Но была Лаисса, которая словно дикая хищница чуть не уничтожила родного сына за внука. Тогда, смотря в изуродованное собственными когтями лицо сына, она сказала всего несколько слов:
— Твой сын — это единственная нить, удерживающая тебя в этом мире и заставляющая меня терпеть тебя и твои выходки, так напоминающие мне о твоем отце. Запомни, пострадает он, — она кивнула в сторону тогда ещё семилетнего мальчика, что испуганно жался в углу комнаты, баюкая сломанную руку, — в тот же день исчезнешь и ты. И упаси тебя Кайра узнать, как я буду выжигать тебя из реальности!
С тех пор Лео осиротел при живых родителях. Отец был, была и мать, но что с того. Он был отдельно от них. Даже, когда появился Илай, а у его отца родилась дочь от нового союза, он все равно продолжал быть один. Хотя нет, конечно, не один. У него был целый мир в лице невероятной, яркой и сильной Лаиссы. Именно она была той, кому он был обязан тем, кем в итоге стал.
И вот сейчас эта твердыня была готова пасть. Казалось, он воочию видел, как по прекрасному облику бегут мелкие трещины, что вот-вот разрушат её окончательно. И, когда женщина решительно подняла с травы маленький фиал, наполненный прозрачной, как слеза жидкостью, то понял, что не даст этому случиться, чего бы это ему не стоило.
Он и сам не понял, откуда в нем взялась эта непонятная решимость, перед которой не устояли бы и горы, но в один миг он оказался перед женщиной, что вот-вот готова была закончить свой жизненный путь. Он ударил, думая лишь о том, как выбить сосуд из женских рук. А, когда после посмотрел в заплаканные и сверкающие золотом глаза женщины, непонятная злость всколыхнулась в душе наравне с осознанием, что он ведь мог и не успеть.
— Что ты творишь?! — яростно схватив демоницу за горло и отрывая её от земли, прорычал он в её ошарашенное лицо. — Что ты задумала, мать твою?!
Некоторое время она, не моргая, лишь смотрела широко распахнутыми глазами в лицо внука. Потом медленно моргнула. Ещё раз. И заплакала так горько и надрывно, что Лео непроизвольно разжал свою хватку, с силой притягивая её к груди и начиная баюкать в собственных объятьях. Тогда он впервые почувствовал себя той силой и опорой, которой всю свою жизнь считал Лаиссу. Ведь так же как у него никого не было кроме неё в этом мире, так же одинока была и она в этот момент. Она не называла ему имени того, кого потеряла. Просто рассказала о том, что было между ними. О чувстве, которое было гораздо больше, чем вечность в одиночестве.
Лео тогда слабо понимал, как можно любить кого-то больше, чем свою собственную жизнь, как можно отказаться от всего ради какой-то эфемерной возможности быть рядом за Гранью, и очень обрадовался, что с ним подобного не произошло, и надеялся, что и не произойдет. Глядя на то, во что могло превратить такое чувство сильную личность, он отчаянно просил Кайру о том, что, если такое все-таки случится с ним, то он бы забыл об этом в тот же миг. Чтобы не помнил ни о своих чувствах, ни о женщине, которую потерял! И тогда бы перед ним вновь распахнулся мир во всех его красках и новизне.
— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня, — глухо прошептала она сиплым от слез голосом.
— Что же? — всё ещё прижимая её к груди как маленькую девочку, спросил он.
— Пообещай мне, что когда полюбишь так же сильно, как я…
'Вот уж вряд ли! Такого счастья и даром не надо', подумал про себя Лео, но вслух ничего не сказал.
— … отдай ей это, — попросила она, снимая с шеи легкую серебряную цепочку, на которой мерцала крупная черная жемчужина, оплетенная серебром, словно тончайшей паутиной. — У этого украшения должна быть сказка со счастливым концом, — тяжело сглотнув, прошептала она, опуская невесомую цепочку на широкую ладонь Лео. — Он мне обещал, — вновь всхлипнув, все же нашла в себе силы договорить она.
