– Хорошо бы, – хмыкнул Яшин. – Только ты, Валерка, прежде чем пускаться во все тяжкие, лучше бы головой думал, а не тем, что между ног болтается.
– Знаешь что, Лёва, хоть ты мне и друг…
– Без паники! – осадил я приподнявшегося было Воронина. Яшин же так и сидел с сигаретой в зубах, глядя на товарища по сборной с хитрым прищуром. – Валер, ты извини, но и в самом деле, косяк твой. Да и я хорош, подал идею, не подумавши. Давайте пока не будем пороть горячку. Вот если начальство узнает об этой провокации, тогда и будем внедрять в жизнь предложенный мной вариант, раз у вас всё равно ничего лучше нет.
На том и порешили. Воронин со скомканной газетой отправился к себе в номер, а мы с Яшиным решили перекинуться в «дурака».
– Удивляешь ты меня порой, Егор, – не отрывая взгляда от своих карт, неожиданно произнёс Лев Иваныч, – казалось бы, двадцать лет, а зачастую ведёшь себя, будто чуть ли не старше меня. Выражения у тебя прямо-таки заумные случаются. И ведь из простой советской семьи, рос во дворе…
Яшин взглянул мне в глаза, и на какое-то мгновение я почувствовал себя словно на допросе у сотрудника НКВД. К счастью, в реальности судьба не сводила меня с этими товарищами, поскольку в обеих ипостасях я появился на свет позже, но, наверное, подследственные в застенках НКВД испытывали нечто похожее. Впрочем, в следующий миг Яшин улыбнулся, и повисшая было в воздухе напряжённость тут же испарилась.
– Ну, ту историю с оголённым проводом, думаю, не только вся наша страна, но и полмира уже знает, – сказал он. – Такой бы провод сунуть в руки каждому советскому подростку, глядишь – вундеркиндов и прибавилось бы. Согласен?
– Не уверен, что сработало бы, хотя… чёрт его знает! Я ведь и сам иногда думаю, как так получилось, что из простого дворового оболтуса после кратковременной потери сознания получился композитор и футболист?.. Блин, проиграл! Моя очередь сдавать.
Этим же вечером 28 июля мы по телевизору в холле гостиницы смотрели матч за 3-е место между сборными ФРГ и Португалии. Немцы подтвердили выданные им авансы и, несмотря на гол Эйсебио, в свою очередь отгрузили португальцам сразу три. Причём последний на 90-й минуте матча, когда соперник все силы бросил на то, чтобы отыграться, и шустрый Шнелленгер убежал один на один с Перейрой, спокойно положив мяч под опорную ногу голкипера…
Как мы ни надеялись, что высер The Guardian не дойдёт до руководства сборной, этим надеждам не суждено было сбыться. На следующий день, накануне финала, было объявлено командное собрание. Но тут уж мы включили все свои резервы. В дело пошла моя версия развития событий, озвученная на собрании самим Ворониным, ну и ребята впряглись за нашего полузащитника, напирая на то, что игрок нужен сборной в главном матче за всю историю советского футбола.
– Но пятно-то какое, пятно! – восклицал Киселёв, потрясая свёрнутой в трубочку газетой. – Его уже не смоешь даже победой в финальной игре над англичанами! Вы понимаете, что мне в любом случае придётся доложить по инстанции?
– Анатолий Ефремович, а может, не будем спешить? – предложил Морозов. – Давайте мы финал отыг раем, а там уже и сообщите кому надо.
– Легко вам говорить, Николай Петрович, а поставьте себя на моё место! В сборной такое творится, а я, получается, своим молчанием потворствую…
– Так вы и не молчите, просто скажете не сегодня, а, например, завтра вечером, после финальной игры. Если это вообще будет на тот момент актуально. Да что там, вы же в случае чего можете сказать, что не нянька футболистам, чтобы следить за каждым их шагом, и газеты на английском не читаете, что вообще для вас это всё стало новостью.
– Нет уж, Николай Петрович, не так меня воспитывали, чтобы выставляться дурачком. Ладно, я смотрю, вы тут все заодно… Предположим, подождать до финальной игры, пожалуй, я ещё могу, но потом всё равно вынужден буду доложить кому следует. Единственным оправданием моему поступку может служить то, что я это делаю в интересах сборной и всего советского футбола.
«Какой такой поступок, – думал я, – от тебя, наоборот, просят ничего не предпринимать хотя бы один день, а ты выставляешь себя чуть ли не Иисусом Христом, страдающим за всё человечество».
– Спасибо, Николай Петрович, и вам, ребята, спасибо, что поддержали, – с чувством произнёс Воронин, когда Киселёв ушёл. – А я уж, честно говоря, распрощался с надеждой сыграть в финале.
– Мы же одна команда, Валер! – приобнимая коллегу, сказал Шестернёв.
– Конечно, мы тебя не бросили бы, – добавил Стрельцов.
– В другой раз, Валера, думай головой, – повторил Морозов уполовиненную фразу Яшина, после чего тяжко вздохнул и посмотрел на часы: – Ладно, ребятки, напоминаю: в пять вечера тренировка…
Ночь накануне финальной игры выдалась беспокойной. Не знаю уж, кто надоумил эту молодёжь, но где-то с полуночи к отелю стянулась целая толпа, принявшаяся скандировать, что сборная Англии самая сильная в мире и русские будут стёрты в порошок. Даже со стороны нашего с Яшиным номера, окна которого выходили в закрытый двор, доносились вопли явно подвыпивших молодчиков.
– Мэлтсэфф, завтра тебе переломают ноги! – донёсся до моих ушей чей-то отчаянный вопль.
Вот гады! Мне захотелось выйти и настучать им по шее, но я понимал, что эта затея обречена на провал. Во-первых, их намного больше, скорее, самому настучат по первое число, а во-вторых, это, как я подозревал, часть задуманной против нас провокации в надежде, что кто-то не выдержит и сорвётся. Только в пятом часу утра, судя по звукам, появились доблестные стражи порядка, рассеявшие толпу из-под окон отеля.
Ни свет ни заря Морозов с воспалёнными глазами обошёл все номера, объявив, что нашими представителями будет подан официальный протест, а нам разрешил проспать завтрак. Что мы с превеликим удовольствием и сделали, хотя после второго подъёма у некоторых побаливала голова. Но наш врач Олег Белаковский накачал страждущих ибупрофеном, так что к моменту отъезда на «Уэмбли» все чувствовали себя более-менее прилично.
Максимыч, как мы и договорились, ожидал нас у служебного входа на стадион. Морозов лично провёл старика в подтрибунное помещение, а затем передал на руки нашему администратору, который должен был позаботиться о месте на трибуне для бывшего военнопленного.
– Вы уж, сынки, не подкачайте, – напутствовал нас Максимыч, вручая напоследок огромную сумку, в которой что-то звякнуло. – Квасок свой принёс, жарко будет – попьёте. Только в какой-нибудь холодильничек поставьте, пусть остынет, а то нагрелся небось, пока вёз его сюда.
Мы поблагодарили сибиряка и пообещали, что не подкачаем. Я тайком посматривал в глаза ребятам и видел, что каждый из них полон решимости победить. И предматчевая накачка Гранаткина тут ни при чём, просто мы и сами прекрасно понимали, что стоит на кону.
В раздевалке больше молчали. А что говорить, все и так знали, кто чем занимается на поле. Разве что Морозов ещё раз напомнил:
– Стараемся с первых минут навязать сопернику агрессивный футбол. Не даём спокойно распоряжаться мячом, сразу идём в отбор, больше играйте на Мальцева, он будет разгонять наши атаки с линии последнего защитника. И про искусственный офсайд не забываем, удивим соперника.
Я осмотрел притихших игроков. Здесь были только те, кому через несколько минут предстояло выйти на поле, не заигранные заняли свои места на трибуне. По существу, тот же самый состав, что выходил на полуфинал против немцев. Хромых и сопливых вроде нет, поэтому врач команды дал добро на эту заявку, а Морозов передал её в оргкомитет чемпионата мира ещё вчера вечером.
Что же касается заявки англичан, то здесь тоже обошлось без неожиданностей. Бэнкс в воротах, полевые игроки Коэн, Джек и Бобби Чарльтоны (всего лишь однофамильцы), Мур, Уилсон, Стайлз, Болл, Питерс, Херст и Хант. Моих одноклубников по «Челси» в составе ожидаемо не оказалось.
Вспомнилось, как Джефф Херст отметился хет-триком в финальном матче с немцами. Надо бы намекнуть, чтобы приглядывали за этим парнем. Хотя, в принципе, Морозов дал установку накрывать всех, кто приближается к линии нашей штрафной площади, так что, возможно, и нет смысла в персональной опеке.
