Присели, как говорится, на дорожку, хотя и так вроде сидели, разве что старший тренер туда-сюда ходил, а теперь решил опуститься на стул. Морозов то и дело нервно вытирал потеющие лоб и шею носовым платком, постоянно бросая взгляд на циферблат часов.
– Ну что, пора!
Мы поднялись и молча гуськом двинулись по коридору в сторону изумрудного с проплешинами поля. Здесь же, в тоннеле столкнулись с англичанами. С некоторыми я перекинулся парой слов, всё ж таки полтора сезона играл с ними в одном чемпионате. Тот же Бобби Чарльтон по-дружески хлопнул меня по плечу:
– Что, Мэлтсэфф, надеетесь сегодня одолеть нас?
– А вы что, надеетесь одолеть нас? – вопросом на вопрос ответил я, и мы оба рассмеялись.
Хотя на самом деле мне было не до смеха, внутри бушевал настоящий пожар. Колбасило так, что мама не горюй. Но внешне я старался соответствовать остальным нашим ребятам, из которых только южанин Метревели то и дело нервно почёсывался, да так, что на его шее уже в раздевалке начали проступать кровавые полосы.
– Слава, надо было тебе ногти подстричь перед игрой, – хмыкнул Стрельцов, наблюдая очередной акт мазохизма.
– А ну тебя, – отмахнулся Метревели. – Удивляюсь, как вам удаётся оставаться такими невозмутимыми? Чего такого съели?
– Не, не расскажу, а то тоже захочешь, а там такие последствия… С унитаза три дня не слезешь, – заржал Эдик собственной шутке.
Когда футболисты появились на поле, без малого 100 тысяч зрителей устроили нечто невообразимое. Радовало, что на трибунах мелькали и красные флаги. Фото на память, я скромно пристроился с краю. Мы в красных майках, такого же цвета гетрах и в белых трусах – всё как в полуфинальной игре с немцами. Соперники в белых майках и гетрах и в чёрных трусах.
Кидаю взгляд на королевскую ложу… Рядом с Елизаветой II, голову которой украшает какая-то мохнатая шапка желтоватого оттенка, восседает не кто иной, как Шелепин. О его прилёте мы узнали только сегодня, Александр Николаевич сделал перерыв в своих делах специально, чтобы по приглашению монаршей особы Британии воочию понаблюдать за перипетиями финальной баталии чемпионата мира и поддержать советских футболистов. Опять же – стимул для нас не упасть в грязь лицом на глазах у Первого секретаря ЦК КПСС.
Выстраиваемся в середине поля, военный оркестр играет гимны двух стран. Сначала английский, от хорового исполнения которого стадионом мурашки бегут по коже. Затем грянул наш «Союз нерушимый…». С трибун доносится свист, но мы свой гимн голосим что есть мочи, воодушевляя себя и нагоняя страх на соперника. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.
После того как оркестр покинул поле, – лёгкая разминка перед стартовым свистком, мы со Стрельцовым перепасовываем друг другу мячик. Наставник англичан Альф Рамсей задумчиво глядит на поле из-под кустистых бровей. Тренер, ставший легендой после домашнего чемпионата мира. Станет ли он легендой на этот раз? Или мы всё-таки сумеем лишить его такой чести?
Затем два капитана, Шестернёв и Мур, сходятся в центре поля, рядом с судейской бригадой в лице швейцарца Готтфрида Динста и его помощников – чеха Карола Гальбы и немца Рудольфа Крейнтлейна. Того самого Крейнтлейна, что судил нас в поединке с итальянцами на предварительном этапе. В тот раз отсудил нормально, хотелось верить, что и сейчас не будет нам мстить за проигранный его земляками полуфинал. Хотелось также надеяться, что в этой ветке реальности не случится дополнительного времени и «гола-фантома», который был засчитан с подачи лайнсмена Тофика Бахрамова. Тем более что и самого Бахрамова не наблюдалось, поскольку в финале играла советская сборная.
Кстати, по регламенту в случае ничейного исхода в основное время назначались дополнительные полчаса. Если же и они не выявляли победителя, то назначалась переигровка. Никаких послематчевых пенальти. По мне, это было более справедливо, чем полагаться на лотерею в виде 11-метровых ударов.
Право ввести мяч в игру выиграли англичане. На игру они выбрали нетрадиционную схему без ярко выраженных фланговых игроков, тогда как мы с Хусаиновым привычно заняли места на своих флангах.
– Прессингуем, не забываем! – сделав ладони рупором, кричит Морозов.
Мне-то его слышно, раз уж пока мой фланг граничит с тренерскими скамейками, а до остальных ему докричаться сегодня будет трудновато. Рамсей вон и не пытается, только жестами что-то показывает.
Ну что, поехали, как говорил Юра Гагарин! Хозяева турнира принялись перепасовывать мяч на своей половине поля, мы их пока не атакуем, ждём к себе в гости, чтобы уже от центрального круга начать отбор и затем, завладев мячом, быстро отправить его вперёд. Сборная сегодня должна напоминать туго сжатую пружину. Именно этот термин я озвучил перед матчем, и он так понравился Морозову, что тот успел вставить его в свою речь уже несколько раз.
Минуте на третьей я вступил в единоборство с оказавшимся на моём фланге Нобби Стайлзом. Нобби был не типичным для своего времени футболистом: низкорослым, да ещё страдал серьёзной близорукостью, поэтому в игре вынужден был использовать мощные контактные линзы, а за пределами стадиона носил очки с толстыми стёклами. Мало того, он ещё в детстве умудрился потерять все зубы и на игру выходил без зубных протезов, что придавало его лицу устрашающую ухмылку.
Моё плечо оказалось помощнее. Нобби я оттёр в сторону, завладел было мячом, но этот недомерок взял и засадил мне сзади по той самой щиколотке, которой больше всего досталось в игре с немцами.
– Ё…й …! – заорал я, корчась на газоне от пронзившей всего меня насквозь боли. – А-а, …, …, …!
Ну и боль! Не приведи господи перелом… Вижу, надо мной мельтешат тени – это наши ребята пытаются пока на словах объяснить Стайлзу, что так играть нельзя, хотя Метревели, впрочем, успел вцепиться нарушителю в футболку. За Нобби заступаются игроки английской сборной, растерявшийся Динст, не переставая, дует в свисток, а его помощники пытаются разнять футболистов.
Кое-как с помощью кого-то из ребят поднимаюсь, прихрамывая, подхожу к бровке, где тут же над моей щиколоткой начинает колдовать наш врач.
– Вроде не сломана, и связки целы, – констатирует Олег Маркович. – За такие удары по ногам удалять надо, а то что это – отделался устным внушением!
На ледяные компрессы времени нет, поэтому делает обезболивающий укол, и я с разрешения судьи возвращаюсь в игру. Возвращаюсь медленно в прямом и переносном смыслах, ребята дают мне немного оклематься, не нагружая пасами. Поэтому я получаю возможность понаблюдать за игрой как бы со стороны.
Помню, смотрел как-то матч в записи в компании всё ещё здравствовавшего участника того чемпионата мира Владимира Пономарёва, с более молодой копией которого сейчас я вышел вместе на поле. Не удержался тогда, хмыкнул, мол, играют англичане и немцы на уровне нашей современной второй лиги. На что Пономарёв пожал плечами:
– Ну а что ты хотел, футбол же не стоит на месте. Лет через пятьдесят и о нынешних чемпионах мира будут говорить точно так же. Да и экипировка какая была, ты вспомни! Это тебе не современные облегчённые бутсы, не современные бесшовные мячи, которым и вода нипочём. А тогда дождь прошёл – и всё, мячик превращается в чугунное ядро.
К счастью, сегодня дождик не обещали. Я непроизвольно посмотрел на небо, и в этот момент раздался крик Воронина:
– Малец, мяч!
О блин, чуть пас не прозевал. Принимаю мяч и ускоряюсь вдоль правой бровки. Нога побаливает, но обезболивающее делает своё дело – бежать можно, хотя стопа немного онемевшая, нет того контакта с мячом, как хотелось бы. Бегу и думаю, как долго продлится действие препарата?
Вижу, что вроде бы открывается Стрельцов. Делаю передачу вразрез, но у него тут же в подкате мяч выбивают. Английские защитники тоже недаром свой хлеб едят, голыми руками их не возьмёшь.
Левая стопа понемногу обретает чувствительность, но при этом возвращается и ноющая боль. Пока не та, что была сразу после контакта, но, думаю, дальше будет хуже. Придётся в перерыве снова колоть.
