Я всегда наивно считала, что неважно, какие декорации тебя окружают, 'ты — это ты', кому надо тот сумеет разглядеть тебя настоящую. Но это самое главное мое заблуждение из детства было решительно отвергнуто бабушкой Лео.
Оба демона разработали план, как в рекордно короткие сроки сделать из меня не просто узнаваемую личность, а Владычицу, на которую хочется еще и смотреть.
Главнокомандующим по завоеванию неокрепших молодых (и не очень) умов страны назначили Лаиссу. Очевидное решение, за которое расплачиваюсь каждый день.
— Свежая кровь! — вот, что сказала мне она, стоило нам четверым наметить первые пункты того, что следует сделать перед моим официальным Представлением народу и миру.
— В смысле? — едва не отшатнулась я, услышав её решительную и полную страсти реплику.
Женщина лишь плотоядно облизнулась, широко улыбнулась и заговорческим шепотом повторила:
— Свежая кровь… Мы столько думали над тем, как сделать из тебя дитя Кайруса. Считали твое воспитание в человеческих землях скорее минусом, чем плюсом, не пытаясь преподнести это, как абсолютное достоинство! 'Другая' не означает 'плохая'. Скорее 'иная, не такая как все, особенная'.
— Ба? — хитро сощурившись, почти пропел Лео.
Кажется, эти двое прибывали где-то в своем собственном мире, передавая идеи друг другу по воздуху.
— Мы живем долго, милая, — решила все же пояснить она, — и нас трудно удивить, привлечь и уж тем более заинтересовать личностью, а не выгодой. Ты молода! Стало быть, старшее поколение все равно будет смотреть снисходительно, выискивая свою выгоду. Но не твои ровесники! Им интересно кто ты, какая ты, но лишь до тех пор, пока не поймут, что ты такая же, как вся правовая верхушка, для них равнозначно 'зануда', - усмехнулась она. — Я предлагаю делать первые шаги в сторону молодежи. Именно наши дети смогут сделать тебя популярной. А популярную Владычицу в стационар так просто не запрешь, моя дорогая. В дни твоей 'учебы' мы с тобой будем готовиться к публичным выходам, а с Лео займешься развитием своих способностей. Так называемые 'выходные' же будешь проводить с пользой для твоего становления в обществе.
— Но не сочтут ли меня человекоподобной размазнёй? — резонно поинтересовалась я.
— О, — усмехнулась Лаисса, откинувшись на спинку кресла. — Моя дорогая, ты можешь продавать старое поношенное платье и называть его 'старым поношенным платьем', а можешь назвать 'изысканной стилизацией с нотками старины', придумать красивый термин и обозначить как веянье моды. В первом случае, тебе вряд ли удастся хотя бы уговорить примерить твой товар, а во втором — отбоя от желающих приобрести твой хлам не будет. Всё зависит от того, как это преподнести… Но, — немного насмешливо улыбнулась она, — это уже моя проблема.
Это и впрямь оказалось проблемой Лаиссы. Бесспорно, мое возвращение на родину само по себе стало событием номер один за долгие годы. Я плохо себе представляла все масштабы своей известности. По сути, сидя под защитой стен родной резиденции, я понятия не имела, что творится во вне. Я до сих пор не могла приучить себя пользоваться так называемыми благами цивилизации в виде трансляторов, по которым рассказывались самые важные новости, показывались театральные постановки, обсуждались темы, интересные современному обществу. Да, и если говорить откровенно, крупицы свободного времени я предпочитала тратить обследуя собственный дом, посещая хранилище, где работал Каа'Лим, и, вместе с ним читать, выуживая крохи информации о древе, о Дарах и их возможностях. Но больше всего я старалась провести хотя бы немного времени с Лео, не как партнеры в работе, а как парень и девушка. К слову сказать, наше общение за этот месяц являло собой странную смесь из ухаживаний, заигрывания и трудовой деятельности. Все витало в воздухе: страсть, желание, флирт. Ощущения и эмоции зашкаливали. Иногда мне казалось, что между нами гудит и вибрирует воздух от напряжения.
— Не стоит отвлекаться, — и золотые озорные искры вспыхивают на самом дне его необыкновенных глаз, в то время как ладони накрывают мой живот, помогая правильно дышать. Вот только сердце мое стучит от этого чаще, и с дыханием начинаются явные проблемы.
— Если будешь отвлекаться, то с тобой будет заниматься кто-нибудь другой, — его голос больше похож на урчание дикого хищника, томным бархатистым шепотом покрывающий мою шею. — Дыши глубже, Майэ'раами… дыши, — слова шелковистыми бусинами скатываются по позвоночнику, а на разгоряченной близостью коже пробегает рой мурашек.
Так близко, многообещающе и…
— Ты опять думаешь о чем-то другом, — притворно вздыхает он. — Должен ли я воспринимать это как отказ от обучения?
Глубокий прерывистый вздох и скупое 'Прости', и мы начинаем заново, хотя итог будет сегодня один… я уже знаю.
Наши поцелуи жаркие и страстные. Все вокруг исчезает и растворяется. Словно есть реальность, где лишь двое — это настоящее, а остальное не имеет значения. Когда единственное чувство, которому хочется отдаться без остатка — это осязание его кожи под кончиками пальцев рук, его вкуса на моем языке и губах.
— Завтра… — прерывисто вздыхает он, — …только попробуй…
Угроза, которая больше всего походит на обещание, которому невозможно противостоять.
И когда алые лучи заходящего солнца раскрасят все вокруг ярко малиновым, фиолетовым и сиреневым, мне станет стыдно, но не настолько, чтобы пожалеть о том, что урок прервался самым интересным.
Конечно, так не могло длиться бесконечно, хотя и хотелось бы. Но Лео не был бы тем, кто есть, если бы позволял вертеть собой или поддавался чувственным порывам, отодвигая на задний план то, что было сейчас очень и очень важно. Спустя две недели нашего безобразного поведения, сидя в просторной гостиной моего личного крыла, я, как всегда, боролась с очередной панической атакой в преддверии нашего урока. Что такое со мной происходило и сама не могла понять, но стоило стрелкам часов ознаменовать приход Лео, как мое дыхание становилось таким, будто я без остановки пробежала несколько километров. Сердце начинало отбивать такие ритмы, что ещё немного и впору терять сознание. Я ждала его, нервно и возбужденно теребя подол своего легкого сарафана, впустую призывая себя к спокойствию. Наши встречи… Что я могу сказать? Для меня они превратились в некое подобие зависимости. Его запах, его голос… все в нем будоражило и вносило смуту в мою рассудительность. И это, если учесть, что дальше поцелуев дело у нас так и не пошло. Страшно подумать, что будет потом… Притяжение, которое сводит с ума. И сейчас, я не могла найти ответ, как могла выносить все это время разлуку с ним.
Он вошел, как всегда, не слышно. Лишь легкий цитрусовый аромат коснулся обоняния, предупреждая о его приходе. Шорох одежды. Вежливое покашливание.
В нетерпении я обернулась к нему навстречу и тут же испуганно замерла. У входа в гостиную стоял пожилой полный мужчина лет за пятьдесят, с круглыми щеками, маленькими серыми глазками-бусинками, редеющими волосами и огромным животом. Небольшие пухлые пальцы растерянно теребили платочек, которым мужичок пытался утереть лоснящийся от пота лоб.
— Так, — пропыхтел он, подходя ко мне ближе, — мы точно позанимаемся, деточка.
Я лишь растерянно смотрела на его раскрасневшееся лицо и на то, как с каждым шагом по направлению ко мне мерно колышется его пузико.
— Рот-то прикрой, — проворчал он, бесцеремонно усаживаясь поудобнее рядом со мной, придавив мой новый сарафан своей попой. Вовремя отодвинуться не удалось и 'то', что, вроде бы, 'иллюзия', увесисто опустилось мне на бедро.
— Ай! — вскрикнула я, пытаясь немного его отодвинуть.
— Не толкайся, деточка, — пропыхтел он. — Это все потому, что ты совсем не хочешь заниматься, потому такая неповоротливая.
— Что ты с собой сделал?! Что… кто…? — пытаясь правильно сформулировать вопрос, лепетала я.
— Филипп Гневливый, Его Величество Король Ирэми, — шутливо склонив голову, представился он. — Правил около ста лет тому назад и в народе почти сразу сменил прозвище на простое и лаконичное Филипп Г…нистый. Всё из-за на редкость склочного характера и весьма отталкивающей внешности.
