Собранный, сосредоточенный, опасный. Как тогда, в том подвале…
– Помочь? – очнулись охранники.
– Сам справлюсь, лучше не мешайте, – коротко бросил он.
– Чертовы чудища. Сто лет их не было. С чего вдруг появились – тихо бубнили охранники.
Я смотрела на ректора, обмирая от щемящей нежности. Невыносимый, ужасный, потрясающий мужчина.
– Ничего себе, – едва слышно присвистнул Орлен.
Я обернулась к окну. Трещины зарастали одна за другой. Жижа шипела, съеживалась, становилась все меньше и меньше, втягивала обратно щупальца уже не черного, а сероватого, облинявшего дыма.
Еще несколько магических сгустков – и она полностью исчезла. В окна разом хлынул солнечный свет, повозка мягко тронулась с места и покатилась, набирая скорость. Я смотрела на стекло и не верила своим глазам: оно было абсолютно целым! Будто все, что случилось, мне просто пригрезилось. Будто только что ничего не случилось…
Правда, на моем сидении валялся покусанный бутерброд, на полу – вдребезги разбитая чашка… А я сама… Ой…
– Все закончилось. Можете перестать обниматься, – раздался сверху насмешливый голос ректора.
Кто-то ехидно хихикнул.
Щеки полыхнули огнем. Я отскочила от Орлена, стряхнула бутерброд трясущейся рукой и плюхнулась на сиденье.
Да как он может?! Он же видел, что я… Что в окно… Что мы…
От возмущения я не находила слов. Я так и не успела ничего на это ответить, внезапно сзади раздался крик:
– Ингаретта! Ингаретта Фичиелл! Она, кажется, мертва!
Орлен побледнел, вскочил с места и бросился по проходу. Я побежала за ним.
Ингаретта лежала на сидении без признаков жизни. Ее лицо, которое я помнила живым и румяным, сейчас было мертвенно-белым. Даже несколько веснушек на носу словно выцвели.
А на лице и руках явственно проступили те самые узоры, которые я видела на ее щеке в ночь вечеринки. Тогда они лишь мелькнули и пропали, но теперь чернели так ярко, что не заметить их мог бы только слепой.
– Ингаретта… – Орлен присел возле нее, обхватил большими ладонями маленькую ладошку.
Я положила руку ему на плечо, чтобы поддержать. Впрочем, вряд ли ему могло стать легче от этого. В этой беде я ничем, ничем не могла помочь.
Да и кто бы мог?
Глава 14
– Посторонитесь, – раздался громкий голос ректора и всех, кто толпился в проходе, словно ветром сдуло.
Я и сама не заметила, как отошла на пару шагов.
Магистр Линард склонился над бездыханным телом девушки, пробежался руками по ее лицу, рванул ворот платья и коснулся шеи. Все напряженно замерли. Казалось, никто и не дышал, и даже повозку не так болтало ветром из стороны в сторону.
Несколько мгновений гнетущий тишины – и он коротко объявил:
– Она жива.
Потом достал малюсенький пузырек с темной жидкостью, приоткрыл ей рот и влил несколько капель. Все затаили дыхание.
Я ни на минуту не усомнилась в том, что у ректора все получится. Он же такой… Он все может, все знает и все умеет.
И сестру Орлена он тоже вылечит.
Вот сейчас она откроет глаза, обведет всех удивленным взглядом, улыбнется и скажет что-то вроде: «Эй, что вы тут столпились, что-то случилось?»
Симпатичной и жизнерадостной Ингаретте это пошло бы куда больше, чем мертвенная бледность. Только секунда шла за секундой, и ничего не менялось.
Ингаретта не шелохнулась, а на белом, как мел, лице все так же чернел жуткий рисунок. Казалось, она и не дышит.
– Что с ней? – Орлен сделал шаг вперед. – Она будет жить?
Он сверлил ректора взглядом в ожидании ответа. В этом взгляде было все – боль, отчаяние, надежда.
Ректор ответил не сразу:
– Мы имеем дело с очень сильным и древним проклятием.
– С каким? – продолжал спрашивать Орлен.
– Темная метка, – ректор указал на знаки, что покрывали лицо и руки бедняжки.
Затем отвернулся от нас и сосредоточился, шепча заклинания.
– Я видела это у нее на лице, – тихо шепнула я Орлену. – Тогда, на вечеринке.
– На какой еще вечеринке? – ректор резко повернулся ко мне.
Как он мог услышать? У него что, слух как у летучей мыши?
– Просто вечеринка… – запинаясь, начала я.
– Сирра Брентор, – сурово сказал ректор, – не вздумайте юлить. Речь идет о жизни и смерти.
– Вечеринка была у меня, – подал голос Рилан. – Никто ни в чем не виноват, кроме меня.
– Надо же, какая похвальная храбрость. И по какому поводу веселились?
Теперь Рилан помолчал, потому что ответить на этот вопрос честно и не подвести вообще всех было невозможно. Но ректор, кажется, и не ждал ответа.
– Полагаю, речь идет о традиционных смертельных гонках? – спросил он вроде как у всех, но смотрел исключительно на меня.
Я кивнула. А что мне оставалось делать? Он ведь и так был в курсе. Похоже, студенты ошибочно полагали, что магистру Линарду ничего не известно об их развлечениях. Но нет. Скрыть что-то от ректора невозможно.
– Ладно, с этим разберемся позже, – он смотрел на меня сурово и пристально. – Сирра Аллиона Брентон, что вы видели?
– Эти же узоры… Только тогда они не были такими яркими. И вообще мелькнули лишь на мгновение. А когда она посмотрела в зеркало, пропали.
Ректор повернулся к магистру Калмин, которая, разумеется, уже стояла рядом. Мне показалось или на ее лице действительно были следы слез?
– Поторопите возницу. Эликсира хватит на несколько часов. Но после того как его действие закончится, ей лучше оказаться в лазарете.
Он окинул взглядом притихших студентов.
– Всем, кто был на той вечеринке, следует сегодня же явиться в мой кабинет, чтобы ответить на вопросы. А сейчас – быстро по местам. Вы мешаете.
Ослушаться ректора никто не посмел, и все потянулись на свои сиденья. Все, кроме Орлена. Ну и меня.
Мне казалось, что ректор сейчас рявкнет ему что-то вроде: «А вас это не касается? Быстро на место!» и уже была готова вступиться, но ректор сказал другое:
– Я останусь здесь и присмотрю за ней. Вы ей не поможете. Ей нужно больше воздуха, толпа рядом будет только помехой. Ступайте на свое место, сирр Фичиелл.
– Хорошо, спасибо, – тихо проговорил тот, и мы уселись на свои места.
Я попыталась успокоить Орлена:
– Отчаиваться рано. Она жива, и ректор обязательно что-нибудь придумает. Он очень опытный маг, меня спас от смерти… Все будет хорошо.
Орлен поднял на меня взгляд, полный боли.
– Ты слышала, что он сказал? Это темная метка. Ничего не будет хорошо.
Темная метка…
Если бы еще я знала, что это такое. Но расспрашивать Орлена прямо сейчас – нет, это была плохая идея. Мы молча доехали до станции и так же молча вошли в портал.
* * *
В этот раз в кабинет ректора я входила с опаской. Тайные гонки, вечеринки среди ночи – все это было запрещено правилами. По большому счету, он имел полное право меня за это отчислить.
Впрочем, на смертельных гонках, как мне помнится, присутствовали абсолютно все студенты, так что, по справедливости, ему пришлось бы отчислить всех до единого. Но кто сказал, что ректор будет действовать по справедливости? Возьмет и отчислит только меня, или всех, кто праздновал победу Рилана в его комнате. Или…
Гадать, что еще придумает ректор, можно было бесконечно. Так что я просто вошла в кабинет, как будто нырнула в омут с головой. Одним махом, и будь что будет…
И ничего ужасного не случилось. Уж точно на его столе не лежал приказ о моем отчислении.
А потом началось. Магистр Линард заставил меня подробно рассказать обо всем, что было в тот вечер, дотошно переспрашивая, уточняя каждую мелочь. Иногда мне казалось, что я уже раз пять отвечала на вопрос, а мне задают его снова.
– Так значит рисунок был на щеке? – в очередной раз уточнил ректор.
– Ну конечно на щеке, – я уже не могла скрыть отчаяния – Я же говорила! Зачем вы так? Как будто пытаетесь поймать меня на вранье. Я ведь говорю чистую правду.
Мой голос звенел от усталости, от того невероятного количества переживаний, что обрушилось на меня за этот день. Оттого, что я чувствовала: больше не выдержу, еще чуть-чуть – и наступит мой предел, а потом… Потом не знаю, что. Потеряю контроль, сотворю что-то глупое, что-то ужасное, о чем буду жалеть до конца жизни. Пальцы мелко дрожали, а горячие слезы были готовы хлынуть наружу.
