Зло той же меры - Теверовский Михаил Григорьевич

– Интересно, а у нас вообще в стране ни событий, ни происшествий? – саркастично заметила Лиза, скрестив руки на груди. – Помимо Керчева, конечно.

– Всё как обычно. Посмотрите, как плохо у них, не думайте, что и как у нас…

Тем временем запустили первый сюжет, в котором Леонтий Керчев и в самом деле стоял на тротуаре напротив многоэтажки явно из спального района – витрина магазина на первом этаже была заколочена досками, а на окнах квартир навешаны решётки. Да и многие из них измалёваны граффити. Я обратил внимание на то, что это явно был репортаж, а не интервью: за окном нашей спальни было уже темно, а с экранов лилась светлая дневная картинка города. Глаза Керчева пылали праведным гневом. Многозначительно осмотрев творившуюся вокруг нищету, грязь и беспорядок, он начал декламировать свою речь:

– Уважаемые жители Новоградска и его окрестностей, просто взгляните на то, во что скатывается наш некогда прекрасный молодой город! Разруха, отсутствие порядка и спокойствия на улицах. Образование новых и новых банд, в которые втягиваются наши же молодые ребята – ваши сыновья и дочери! Всё это ведёт нас даже не к стагнации, нет. Ведёт к самой настоящей деградации. Из людей цивилизованных, двадцать первого века, мы превращаемся в средневековый люд, где правят лишь грубая сила и «авторитет». Нельзя этого допускать… Нет, нет и нет! Не в нашем городе; в конце концов, мир мы создаём для своих детей и для себя. К сожалению, мой предшественник, Пантелей Иванов, не справился с задачей, которую вверили ему, лелея в себе надежду, наши прекрасные и честные жители Новоградска! Прежде всего я настаиваю на срочном проведении реформы структуры полицейского корпуса. Преступники и бандиты должны знать, что им противостоит самая настоящая сила, способная остановить их по щелчку пальцев. Что практически невозможно в сегодняшней ситуации, когда полицейский в Новоградске – это профессия неуважаемая и скованная множеством совершенно идиотских и неправильных законов и правил, отмену которых я не просто собираюсь обсуждать на самом высоком уровне, но и начинал работу над предложениями о внесении поправок. А также требую проведения этих действий уже сейчас от Иванова…

– Нет, ну он же правильно говорит… разве нет, Артём? Каждый раз, когда у тебя смена на патрулирование города, моё сердце весь день словно сжато от волнения. И мне ничего не остаётся, кроме как молиться за тебя, чтобы Бог защитил, если вдруг что… Сам понимаешь, – повернувшись ко мне и заглядывая прямо в глаза, произнесла шёпотом Лиза.

В ответ я лишь пожал плечами, поцеловал жену в высокий нежный лоб и крепче прижал к себе. После чего она вновь легла ко мне головой на грудь, продолжив слушать пламенную, как и всегда, речь Леонтия Керчева. Чтобы Бог защитил меня… Интересно, это хоть как-то возможно даже в том случае, если Он существует? В чём, в принципе, я и так очень и очень сильно сомневался. Ведь, во-первых, я совершенно неверующий человек: некрещёный, в церковь не хожу, свечки не ставлю, грехи не отмаливаю… И всё остальное по бесконечным спискам религиозных приверженцев, без которых, как мне помнится, душа обречена на вечные муки в Аду – так зачем же Ему защищать меня здесь, в мире живых? Моих родителей он не спас… Да и, в принципе, много ли Он защитил тех, кто до крайнего фанатизма был Ему верен? Помнится, во все времена монастыри и храмы были объектами особенно сильного притяжения мародёров и захватчиков. Люди грабили, а вместе с этим, бывало, и лишали жизни священников и монахинь. В том числе и мучительно. Почему же Он не защищал их? Я уж молчу о тех ужасах, болезнях, мутациях и вечных страданиях, что царят на Земле испокон веков. Конечно, иногда хочется верить, что там есть некто, кто может тебе помочь, подсказать, как поступить правильно, направить на путь истинный. Помочь, в конце концов, в самую трудную минуту. Но… «Сотворим человека по образу Нашему и подобию Нашему». Если мы – наполненные вечной злобой, алчностью, желанием власти, жаждой крови, зачастую психически нестабильные – всего лишь Его подобие, то я боюсь, сколь страшен может быть всемогущий оригинал. Потому пусть лучше его не будет вовсе.

Тема религии практически табу в нашей семье – зачем нам с женой ссориться из-за того, что мы не можем ни доказать, ни опровергнуть мнения друг друга? Да и я никогда в жизни не осуждал верующих – ненавидел лишь крайних фанатиков… думающие не головой или хотя бы сердцем, а ведомые, как стадо, но вместе с этим готовые убивать и рвать «чужих», подобно голодным гиенам. Презираю их и боюсь одновременно. Но это проблема не только религии – фанатики страшны в любой области и сфере. Если Лиза верит и для неё религия – это опора и некий источник спокойствия, то и ладно. Пусть так и будет. К тому же я прекрасно понимаю, откуда это происходит. Как зачастую бывает у людей, корни мнений, идей, да и некий базис знаний произрастают из детства. У Лизы была сложная семья: всегда тихая, забитая мама, чья нежная и полная добра улыбка передалась и дочери. Зачастую она была накрашена толстым слоем косметики, чтобы скрыть следы после очередных побоев неврастеника-мужа, отчима Лизы. Полноватый и уже в тридцать лет лысоватый мужчина с образованием в девять классов и незаконченным колледжем по специальности то ли повара, то ли автомеханика, он перебивался временными заработками, был всегда полон уверенности, что он самый умный и всезнающий человек во всём белом свете, и страшно самозабвенно пил. И вот тогда он становился по-настоящему страшен – обыкновенные спокойствие и равнодушие к происходящему вокруг сменялись ревностью, яростью и распусканием рук. Этой особенностью, помимо многочисленных приводов в полицию, он и заработал себе билет в загробный мир, уже после того, как меня отправили в детский дом. Лиза мне рассказывала, что он возвращался с очередной попойки и что-то не поделил с прохожим. Принялся орать, угрожать, а когда тот послал пьяного психа куда подальше, отчим Лизы бросился на него с кулаками. А случайный прохожий оказался мастером спорта каких-то единоборств и переборщил с самообороной, приложив отчима затылком об асфальт. Лиза меня всегда уверяла, что на неё отчим руки не поднимал, хотя, признаться, я в это верю не до конца – несколько раз я видел лиловые гематомы у неё на запястьях и проступающий отпечаток ладони на щеке. Мама защитить её не смела – а вот дедушка по линии отца как раз и стал тем щитом, что, как только имел возможность, сразу же заступался за внучку. Он любил её всем сердцем, ведь видел в ней единственную свою кровинушку, своё наследие, оставшееся после смерти жены при рождении сына, а затем и потери сына в треклятой автокатастрофе спустя всего три года после рождения Лизы. Дедушка Лизы был священником: носил длинную густую бороду, читал проповеди зычным гулким басом, а в мирской жизни говорил всегда тихим и размеренным полушёпотом. Жил он бедно, в небольшом деревянном домке, напоминавшем скорее пристройку при храме. Денег с прихожан на содержание самого себя никогда не брал – за каждую копейку обязательно отчитывался перед теми, кто жертвовал на поддержание храма, представляющего из себя даже историческую ценность, ведь построен был ещё в девятнадцатом веке и выжил, хоть и потеряв своё первоначальное величие, после революции 1917 года и следующих, а также выстоял и после войны. Уверен, что именно благодаря нему у Лизы в сознании и сложился светлый образ религии, а в совокупности и зародилась вера в Бога.

– Да что ж такое! – внезапно воскликнула Лиза, буквально выдернув меня из паутины мыслей, обращённых в прошлое.

– Что… что случилось, что такое?

– Керчев рассказывает, как на этой улице прямо сегодня было произведено нападение агрессивно настроенной толпы на двух полицейских… Опять же, обвиняет Иванова, что докатились до такого.

– На этой?.. Нет, это же Дальневосточная, а нападение было на Калининской… Другая же вообще часть города, – недоумевал я, не сообразив, что мои слова заставят Лизу волноваться.

– На тебя сегодня тоже напали? – встрепенулась Лиза.