Зло той же меры - Теверовский Михаил Григорьевич

– Да не то чтобы…

– Так, что произошло?! – вскочив, жена теперь сверлила меня наполненными волнением зелёными глазами. Веко слегка подрагивало, как и всегда, когда Лиза нервничала.

– Напарник идиот попался, решил арестовать какого-то парня с ножиком, которым тот никому не угрожал, просто крутил-вертел. Ну и там толпа сразу ощетинилась, заступиться за него хотела, отбить. Понятное дело, пришлось применять дубинки, электрошокеры, светошумовую гранату даже. Хорошо, что кавалерия вовремя подоспела. Один на меня бросился, его, в общем, тоже увезли. Они ещё странные ребята такие, наносят себе на лица татуировку хреновую такую… похожую на дракона лишь отчасти, – промямлил я. – В любом случае, беспокоиться нечего. Дважды в одно место для патрулирования не шлют, потому теперь настало время других испытывать на своей шкуре невезение.

Вообще я не должен был говорить Лизе ничего из произошедшего на работе. Да и в принципе она не должна была знать о том, что я – не простой госслужащий, а полицейский, ведь это строго секретная информация. По уставу я должен был бы пойти под суд с наказанием от штрафа в три заработные платы до отбывания двух лет в тюрьме. Но я не мог не доверять любимой, да и Лиза знала меня с детства, каким я был, знала, через что я прошёл и каким стал. Уверен, не скажи я, она и сама наверняка догадалась бы. Так я по крайней мере успокаивал себя.

– По всей видимости, сегодня прямо какой-то «взрыв», весна, что ли, так действует на людей. Что за один день сразу несколько таких вопиющих нападений на полицейских, – нахмурившись, сказала Лиза.

– Наверное…

Я уже согласился с мыслью жены, как вдруг картинка на экране сменилась, и теперь на меня смотрел белобрысый паренёк с округлым детским лицом, левая сторона которого была забита грёбаной татуировкой дракона. Я сразу же узнал его. В этот момент ведущая говорила о том, что задержанным оказался некий Павел Шесталёв, двадцатидвухлетний учащийся педагогического колледжа – филиала столичного института.

– Это… Чёрт возьми… – потеряв адекватный дар речи, тыча указательным пальцем в монитор телевизора, лепетал я.

– Что, что такое?

– Тот самый… которого я арестовал сегодня. Вернее, мой дебил-напарник. Это он, я уверен. На все сто процентов, клянусь!

– Ты уверен? Но ведь Керчев…

– Врёт Керчев. Врёт, сволочь!.. – я сорвался на крик.

Как же так? Он же всегда рубит правду, утверждает, что оперирует лишь проверенными и не раз подтверждёнными аргументами и фактами. Вот я дурак, попался в очередной раз. Столько раз обещал себе не верить ничему из того, что услышу или увижу в телевизоре… Но зачем им это? Зачем говорить, что задержание было на Дальневосточной улице вместо Калининской? Побоялись? Быть может, эта банда с татуировкой дракона во все лица на самом деле много более серьёзная, чем я предполагал. В любом случае, хорошо, что завтра меня там, как и лгуна Керчева, не будет. Какие всё же они все двуличные лицемерные мрази!

– Что случилось, папа? Мама?

На пороге нашей комнаты застенчиво стояла Наташа, широко распахнутыми глазами смотря то на меня, то на Лизу. По всей видимости, я побеспокоил её случайно вырвавшимся криком.

– Всё хорошо, не волнуйся, доченька, – Лиза вскочила на ноги и в следующее же мгновение обнимала Наташу, гладила её по голове так аккуратно и нежно-нежно.

Я выключил телевизор, чтобы не закипать ещё больше от вида Керчева, от одного имени которого меня теперь буквально тошнило – у нас нельзя верить никому. Хотя какая разница, веришь ты им или нет… Власть имущие найдут способ обмануть тебя, втоптать в грязь. Ещё и заставят думать, что ты сам же во всех своих бедах и виноват. Подонки!.. И ведь, что самое обидное, это было испокон веков, каждый раз при смене власти или даже минимальной оттепели высокопоставленные люди обещали и клялись, что больше никогда не допустят лжи и обмана. Тем самым уже обманывая, ведь ещё не было ни одного политика, который бы не лгал…

– Так, а уже, между прочим, почти девять часов, – отгоняя терзавшие меня мысли, как можно более радостным голосом заметил я. – Если кто-то хочет узнать, что же было после того, как ещё никому не известный мальчик вынул из камня меч, то этому кому-то надо прямо сейчас бежать чистить зубки и запрыгивать под одеялко.

– Я быстро, прямо пара минут! – на лице Наташи вновь заиграла радостная улыбка, она стремглав бросилась по узкому коридору в ванную.

– Зубки надо чистить тщательно! – крикнула ей вдогонку Лиза, затем обратилась ко мне шёпотом: – Вам выдали экзоскелеты?

– Пока что всё ещё нет, – ответил я и, догадываясь, почему она меня спрашивает, принялся её успокаивать: – Но и фиг с ними. Идти тяжеловато, но зато мы как консервные банки, защищены на все сто сорок шесть процентов.

– Но ведь уже сколько обещают? Года два, разве нет?

– Где-то так. Лиза, в любом случае, даже не волнуйся. В тот же сектор меня патрулировать завтра не отправят, зуб даю. Скорее всего, даже в более спокойное место после сегодняшней заварушки направят. Может быть, даже следить за порядком на улице Карла Маркса, где вся наша знать почивает.

В ответ Лиза лишь крепко обняла меня и уткнулась лицом в мою грудь. Поцеловав её в макушку, теперь я любовался своей любимой. Она была чуть ниже меня ростом, всегда такая стройная и миниатюрная, что в моих объятиях казалась мне иногда столь хрупкой. Шли месяцы, годы, а я всё так же горячо и страстно любил её всем сердцем. По сути, они с дочерью были тем единственным, что я на самом деле ценил в жизни, ради чего надрывался на этой треклятой должности полицейского, которую ненавидел и которую не выбирал. А уволился бы – ни на одну официальную работу меня бы не взяли… Спасибо реформе нашего государства. Вот и тянул эту лямку лишь ради того, чтобы помогать своей семье.

В ванной выключилась вода, и я уже готов был идти в детскую, выпутываясь из объятий Лизы, как вдруг почувствовал на шее лёгкий поцелуй, затем ещё один, теперь уже полный страсти, ощущаемый через кожу в самом сердце. Во мне тут же вспыхнула искра, я едва удержался от того, чтобы не поднять на руки красавицу-жену и не понести её на кровать, где в безудержном порыве сорвал бы с неё это платьице, впился губами в её такие нежные и сладкие губы, раздвинул её стройные тонкие ножки… Она явно прочитала мои мысли или, быть может, по моему тяжёлому участившемуся дыханию поняла, что поцелуи возымели успех, и теперь хищно улыбалась, вглядываясь в моё лицо. А в этот момент её рука скользнула ниже и сжалась в моём паху – отчего я резко выдохнул… хотел резко наклониться вперёд, чтобы всё же слиться с ней в страстном поцелуе, а руки инстинктивно дёрнулись вниз, сжимая её аппетитные формы сзади, как голос дочери вмиг отрезвил меня:

– Я готова, пойдём, папа!

– Я иду… да, иду, – тут же убрав руки и развернувшись на сто восемьдесят градусов, откликнулся я.

– Иди скорее, читай про своего короля Артура, – сказала жена, а затем тише добавила: – А затем приходи ко мне, я буду ждать тебя под одеялом… без всего лишнего.

За окном бушевал ливень, монотонно барабаня каплями по окну. Детская комната была, как и кухня, небольшого размера, но в неё вполне поместилась двухэтажная кровать, подготовленный к началу учёбы стол, громоздкий шкаф, оставшийся от предыдущих жильцов. А также хватило места даже выделить уголок под кукольный домик, наполненный различными игрушками от мала до велика: плюшевыми медведями и кроликами, сшитыми Лизой куклами в импровизированных платьях, с большими пуговицами вместо глаз, куклами, сделанными под знаменитых, но, к сожалению, уже как лет двадцать недоступных в нашей стране Барби и Кена. Усевшись на краешек кровати, я едва различал текст – который зачитывал вслух, выжимая из себя ничтожные капли артистизма, – в свете единственной тёплой, но тусклой лампочки ночника в виде зайчика с большими чёрными глазами.

Спустя примерно страниц двадцать истории Наташа тихонько засопела, уронив голову на подушку. Я поцеловал дочь в лоб, шёпотом пожелал самых сладких снов и, погасив ночник, вышел из детской, плотно прикрыв за собой дверь. После чего, передвигаясь на носочках и ориентируясь в полутьме, словно мотылёк на свет, исходящий из нашей с Лизой комнаты, направился к жене, надеясь всей душой, что она не успела уснуть.